Небо в алмазах (СИ) - Younger Alexandrine. Страница 65
— Что? — непокоренная оборачивает влажные глаза; в них не было слез, но стоит щелкнуть пальцами… и водопад.
— Как в эмиграции? — звучно интересуется Кос, видя, как Лиза зябко тянет рукава старого синего свитера, и кусает губы, ожидая нового вопроса. — Крыша хоть не течёт?
— Где?! — резко бросила голубоглазая, не сразу понимая, что Космос снова теряет их шанс на адекватный разговор. Как будто бы ничего не было. Ни скандалов, ни криков, ни дачи… Каких сил стоил профессору Холмогорову ремонт чужих загородных хором!
— В твоей… пирамиде Хеопса, — издевался, — потолки-то какие-то тяжелые…
— Отойди, — дрожащим голосом проговорила Лиза, не зная, как отреагировать на откровенную насмешку, — если ты приехал, чтобы корить меня, то дверка не та! Или напомнить, почему мы оказались по разные баррикады?
— Нет, малая, ошиблась дверью ты! — теперь он не видел смысла таить свои длинные монологи для одного зрителя. — Когда прыгнула в последний вагон, сматываясь, как загнанный заяц! Ни строчки, ни звонка, ничего не оставить! Главное для братца, твою мать, ключи от хаты, чтобы фигусы твои грёбанные поливал! А на меня пофигу!
— А ты наглый, Холмогоров! С какой стати ты ведёшь себя, как будто я во всем виновата! Тебе напомнить? Дачу и тёлку, которая утешала? Но имени не знаю, может, ты мне подскажешь? Ах, милый, ты же не успел узнать! Я не вовремя накрыла тебя? Признай, что тебе стало тошно от моего присутствия! Развлекся, а пацаны бы прикрыли. Или ты думаешь, что я не знаю вашу шайку… Да получше некоторых, придурки!
— Ты отказалась разгребать нашу кашу, молчала. Тебе вообще было похеру, что со мной, и что я думаю, — Кос пытался унять нервно поднимающуюся пятку в лакированном ботинке, но тело упорно не слушалось, — но я не могу оставить все так, как есть! И один бить головой об стену тоже! Это ясно?
— А как же? Я просто избалованная дочура, которая рубит с плеча. Но память мне не изменяет. Ты повел себя безобразно! И не слышал моих слов… Подозревал в том, чего никогда не было!
— Легче бросить меня, как пса ненужного, чтобы назвал себя скотиной, варился в собственном соку! Как будто не знаю, что кругом виноват.
— Ты хочешь выяснить, кто кинул здоровый камень в нашу клумбу?
— Я приехал к тебе, а остальное мне как-то по барабану. Ты, вроде как, девчонка неглупая. Знаешь, что кроме тебя нахер никто не сдался, но что-то там выдумала…
— Была бы умной, то не уехала бы из Москвы? Догадалась бы, что ты все от обиды на меня делаешь, и что другу помочь хотел, не меньше моего? Что не сдержался, пал духом, когда я решила просить помощи у Громовых! И на той даче… Ты же взял меня, в Москву поехал, ты же доказать хотел, что верен. Ведь ты меня любишь, правда?
— Люблю, — Космосу до зубного скрежета обидно, что Лиза спрашивает у него то, на что всегда есть только однозначные ответы, — и я думаю, что это навсегда.
— И я тоже.
В Ленинграде снег. Запорошило и непокрытую голову Космоса. Лиза выискивает в чуть влажных волосах невидимые снежинки, едва скользнув ладонью в его темно-русые волосы. Он её ловит, захватом за талию, не давая повысить голоса, о чем делает знак.
— Вот что ты творишь? То собираешься, как вор на ярмарку, то…
— Валяй, мне интересно!
— Как снег на голову, Космос!
— А дождешься тебя! Так что сиди, Космос, в Москве, ломай башку…
— Ты сам доказывал, что неуязвим…
— Ничего я не хочу доказывать, — с этой несносной девчонкой было проще молчать, чем городить километровые заборы. Как правило, из обещаний и клятв, которые никогда не сбываются, — толку?
— Как ты думаешь? — Лиза не остановила попыток вырваться в гостиную. — Они…
— Ни о чём я не думаю, надоело, — Космос придвинулся ближе, проходясь чуткими пальцами по озябшей шее девушки, — устал думать.
— Подслушивают, — за белой дверью странно зашуршало, будто кто-то топтался, — пойдем, всё и так слышно…
— Мне наплевать!
— Я знаю.
Разговор остался незавершённым. Пару позвали к столу, что спасло положение. Лиза пыталась не расплакаться в мужское плечо, сильное и родное, а Космос страшился не спугнуть первую оттепель. Она чревата обильными заморозками.
***
Концерт по заявкам «нашего профсоюза» продолжался с полчаса. Бренчание «Последних известий» сменилось скрипом кассетных записей, воспроизводимых импортной аппаратурой, смотревшейся в квартире Павловых инородным элементом. Быть может, Кос в этой обстановке — лишняя обуза и комок нервов?
Пусть Космосу Юрьевичу разрешили дымить. Хозяйка дома предпочитала «Marlboro», окурками которых была заполнена граненная хрустальная пепельница, запрятанная на кухонном подоконнике.
— Не подумай, что учу плохому. Курю у детей на глазах, плохой перемер! Ещё и бюрократия… Фу, как вы меня все выносите? — иногда Кос терялся, и всерьёз полагал, что Лиза — дочь Ёлки. Они были во многом похожи. Хотя бы строгим взглядом, которым каждый раз буравили своих собеседников. — Слышал, Космос, что служба у меня нервная, с людьми? Приходится выпускать пар, чтобы лишний раз не сорваться…
— Не работа, а праздник, — монотонно протягивал Кос, стряхивая пепел в прозрачный хрусталь, но резко одёрнул себя, понимая, что ещё чутка — и сболтнет лишнего, о чем говорить сейчас крайне не хотелось, — прям как у меня…
— А я привыкла строить, а не ломать, — прищуренные женские глаза с пониманием усмехались, но Чернова не привыкла работать капитаном Жегловым, выводя собеседника на прозрачность и досужую откровенность, — а ты чай-то помешивай, а то не остынет!
— Сойдет, — поморщившись от капли кипятка из чайничка, упавшей на его запястье, проронил Космос, — блин…
— Вовка в тридевятом королевстве! — Елена продолжала расслабленно потягивать дым, не жалея чуткую дыхательную систему. — Ищете же приключений на все места… Что ты, что эта барышня.
— Я — не Вовка, — упрямство завладело существом парня, когда кто-то пытался склонять его имя на всех четыре стороны света, — а Космос — имя греческое такое. Мир, порядок, вселенная!
— Смотри, не перепутай, Кутузов, называется… — Елена, вскинув бровь, покачала пшеничной головой, нисколько не удивляясь ребячеству вечного спутника своей племянницы. — А в трех шагах от меня издевается над братцем твоя клятва! Елизавета…
— Нет, вам тоже в прикол надо мною изгаляться? — в первую очередь, как только Пчёла перенесет свой зад к своим «питерским корешам», Кос всё выскажет Лизе, которая дурачилась вместе с братом. Укоры их великолепной тётушки он как-нибудь стерпит.
— А я начинала? — Черновой искренне хотелось рассмеяться, но два метра красоты, устроившиеся в дедовском кресле, и так не отличались завидным расположением духа, а Лизка вздумала вести себя, как игривый сивка-бурка. — Ладно, допрос прошёл…
— Мы вроде и не на Лубянке, — Холмогоров подавил в себе смешок, отчего-то вспоминая бывшую хозяйку квартиры на Московском проспекте, совершившую тридцатый кульбит в своем адском вареве. Её единственная внучка да с таким пахарем, которого исправит только наган, — в вашей семье про это лучше знают.
— Да и не на Литейном, поверь мне, Космос! — Чернова говорила со знанием дела и потаенной грустью в голосе. — Проехали. Пей чай, остынет…
Кос пытался сосчитать, сколько будет лететь Пчёла, прямиком с мраморных ступенек сталинки на Московский вокзал. Взгляд фокусировался на Лизе, бессовестной заразе, снова поманившей Космоса голубыми омутами, и так же легко строившейся из себя заботливую сестру при Пчёле.
Не сказать, что Холмогорова радовала картина маслом: стоило Лизе вплыть в большую гостиную, как она отмахнулась от продолжения беседы и мертвой хваткой схватилась за Пчёлу. Витя, падкий на лесть в свой адрес, забыл зачем вытащил Коса из Москвы. Медовый глаз всегда кичился особенной ролью в судьбе сёстры, а Лизка цепляется за родственника, как за единственный оплот. Потому что в панцире тепло и удобно. Прятаться и недоговаривать — это вообще их семейная фамильная стратегия.