Небо в алмазах (СИ) - Younger Alexandrine. Страница 66
Дуэт беснующихся пчёл, твою мать! Брат с сестрой вздумали петь, соревнуясь в громкости с телевизором, Глызиным и здравым смыслом…
— Зимний сад…
— Зимний са-а-д!
— Белым сном деревья спя-а-а-т…
— Но им как нам цветные снятся сны-ы-ы, — с надрывом и зауныло протянул Пчёла, облапив младшую сестру за плечи, — сны-ы-ы! Которую неделю…
— Да перестань орать мне в ухо! — Елизавета не выдержала первой, пытаясь усмирить вредное насекомое. — Соскучился или в твоем улье снова сбой механики?
— Не катит, как пою, а? Знал бы, то чемодан с кислыми щами к тебе не тащил!
Пчёла оборачивается на Космоса, пытаясь изобразить на помятом с дороги лице эмоции солидарности и понимания, но взамен ловит на себе раздраженный и всклокоченный взор, громогласно говоривший о том, что кто-то заваливает всю идею ленинградского предприятия. Но вновь решается выслушать сестру, которая привычно выговаривает ему:
— Если бы ты пел, а не дурил — другой разговор.
— Может, мать, я всю жизнь мечтал стать оперным певцом, а не как вот эти петухи с начесами по сцене скакать…
— Кишка не тонка будет так лямку тянуть?
— Та я бы и не слажал, я тебя умоляю, медовая!
— Давай, ты это Софе будешь заливать…
— Не-а, объясни-ка? Ты почему опять начинаешь мне про Софку речь вести, женщина?
— Вижу дальше, чем собственный нос, — Павлова не знала, сочувствовать ли Софе заранее, выставляя себя не лучшей подругой и ещё более отвратительной сестрой; или повернуться вправо, чтобы увидеть собственное зеркало с черными нахмуренными бровями.
— Не пойман — не вор, — Пчёла пытался бороться, крепя свою невидимую стену и железный занавес, которым оградил отношения с Софой от других, — довольна ответом?
— Считай, что я тебе поверила.
— На хрен этот разговор…
— А ты не взводись, Пчёл, — окликнул Кос, вступая в беседу, — правду тебе говорят, а ты всё где-то шарахаешься. Не надоело?
— Я телик гляну! — надо было предположить, что Пчёла откажется от любых комментариев по поводу Софки. Чёрт дери, ведь они с Косом тоже так делали. Лиза разучилась отделять себя от сына профессора Холмогорова.
Космос, одиноко восседающий в старом кресле покойного хозяина дома, хранил обет молчания, вынашивая хитрый план по усмирению крылатого дурня, пока Чернова, вернувшаяся в гостиную, не спросила его:
— Что это за филиал «Песни года восемьдесят девять»? — не хватало только новогодней ёлки. — Они бы ещё мишурой и гирляндами себя обвесили! На весь этаж слышно.
— Я бы их куда-нибудь закрыл, но по отдельности.
— Не ревнуй, он её брат… — Елена поспешила успокоить расстроенного в чувствах Холмогорова, — возможность подмены исключена! Видишь, что хохолки в один цвет?
— Это я уже понял, лет так семь назад. Пчелиный дуэт!
— То-то я смотрю ты у них вечно за балласт.
— Нет, нет, я на роли космонавта!
— Тогда соответствуй, — устало теребя веки, сказала чиновница. — Витя, сходи со мной! На пару слов, а потом к соседям за солью. Ждут только нас…
— А чё? До исполкома дефицит дошёл? — опомнился хохмящий Пчёла, не сразу учуяв суть замысла тётки. — Раз за солью, то чё, блин, сам схожу.
— Не «чё», и не «блин», а пошли… — не объясняя причин, продолжила Чернова, и через секунду Космос мог бы ставить замечательной женщине прижизненный памятник, но Лиза думала иначе, не скрывая своей отрешенности.
Красноречивее взгляда, чем тот, потерянный, который и отличал девушку, выкинутую из своего черепашьего панциря, не придумать.
— Сами догадались, молодцы, — начал Космос, пытаясь нарушить сложившуюся за пару мгновений тишину, — ну… так и будем шкериться?
— Иди на фиг!
— А чего так не вежливо, командирша?
— Кос, давай выясним?
— Нет, ты послушай меня, я и так долго высиживал.
— Давай проясним то, что я ничего не хочу разбирать, ворошить и переворачивать!
— Потрясно! Сразу выгонишь под забор? Или спрячешься куда?
— В подсобке, кстати, уютно, — в ногах правды нет, и девушка присела на подлокотник кресла, ближе к спасительному теплу. — Я там в детстве пряталась с соседским мальчишкой. Антоха, у нас разница в четыре года была, жил на этаж ниже… Хорошо бы жил, если бы не воля военкома.
— Я что-то о тебе не знаю?
— Антон погиб в Афгане, не стал косить…
— Хочешь… — тихо предположил Кос, роняя руку на худое девичье колено, — чтобы я пожалел, что береженный?
— Нет, — строго ответила Лиза, часто качая головой, — я просто хотела, чтобы ты был рядом со мной, Кос. Все просто, как ты любишь.
— Теперь расхотела, скажешь? — против своей воли, но Лиза оттаивала, стоило бравому космонавту дотронуться пальцем до побелевшей щеки.
Можно было что-то возразить, кидаться друг в друга клятвами, которые ничего не значат, но взамен Павлова разревелась, подобно потерянному ребенку, падая в руки собственного ловца звезд.
— Ты чего? — Космос успел поймать свою беглянку, как сорвавшуюся с ветки птицу. Или существо, выбравшееся из собственного кокона, сплетенного из железных прутьев.
— Ни… че… го… — он улыбается, и Лиза успевает заметить это, прежде чем утыкается лицом в шею, отдающую «Шипром». Обычно сестра Пчёлы терпеть не может этот советский мужской аромат, но теперь не спешит ругаться.
— Вот и славно, маленькая.
— Сознайся, кто из вас придумал это все? — девушка и не надеется услышать правду.
— Уже неважно! — Космос впервые решается поцеловать свою девочку.
Девочка… Это слово было применимо только к Лизе. Оно стало волшебным и отличало Павлову из тысячи одинаковых лиц, которых приходилось встречать на своём пути.
Помня о благодарности, Лиза успела подумать, что Пчёле следовало купить бутылку «Столичной» и билет в Москву, чтобы Голикова получила свой подарок раньше времени. Ёлку, явно уехавшую к Рафаловичу, от души обнять за понимание и любовь к ближним, а Космоса…
Задержать в Ленинграде…
========== 90-й. В комнате с белым потолком… ==========
OST:
— Sade — Smooth Operator
— Nautilus Pompilius — Я хочу быть с тобой
Москва. Февраль 90-го
Софа привыкла к подъему в семь утра. На кухне успевал воцариться запах сигар «Гавана», которыми неизменно дымил отец. Мать отмахивалась от едкого табака, и, дождавшись спасительного звонка, объявляла мужу, что служба не ждёт. Константин Евгеньевич заканчивал завтракать, накидывал на коренастую фигуру пиджак, и, коротко прощаясь с женой и дочерью, спускался по лестнице к служебному автомобилю. Марина Владленовна не забывала приговаривать в спину супруга, что «членовоз» не уедет без него. Она всегда называла чёрную «Чайку» по завету народной молвы. Но семейство привыкло к комфортной жизни, от машины никто не спешил отказываться.
Но обличительные крики разбудили Софку тревожным набатом. Сразу же захотелось спрятаться под одеялом, будто двухметровый кусок ткани — укрытие от всех бед. Надоели Софе ваши семь утра. Слушать музыку куда приятнее, да ещё и в тихой комнате на солнечной стороне. Пока Бутусов пел о глазах, потерявших свой цвет, Софа пыталась сосредоточиться на себе, пытаясь не думать, что лодка её родителей дала пробоину. Папа всё чаще запирается от семьи на даче, почти не скрывая от супруги новое увлечение — медсестру из Кремлёвки. Мать, глубоко оскорблённая, сыпала справедливыми упрёками.
Константин Евгеньевич, считавший, что обеспечил семье безбедное существование, больше не мог скрывать, что его чувство к Марине Владленовне умерло. Показное благополучие казалось ему рациональным решением проблемы. Когда-то делегат комсомольских съездов Дементьева избрала его своим распрекрасным мужем, и он не сильно сопротивлялся подобной перспективе. Партии нужны ответственные кадры, которым можно доверить судьбы миллионов и народное хозяйство. Женитьба на хорошенькой Марине позволила не сомневаться в своем верном тыле. Но со временем Константина стала тяготить жизнь с женой, оказавшейся натурой довольно деспотичной. Характерной.