Княжна (СИ) - Дубравина Кристина "Яна .-.". Страница 150

Дилер поднялся на короткие толстые ноги, какие от вести о гибели Жука, Кроны, остальные людей его, отказывались держать тело Бека. Его качнуло, как на палубе «Титаника»; Бек чуть тёлку в блестящем платье в пол не сбил в попытках опереться о стены.

Он ушёл, не слыша возмущений чьей-то шлюхи за собственным дыханием, что давалось с тяготой, какую познать мог только человек утопающий.

Не жить тебе, фрау Князева.

Витя поправлял на плечах Аниных укороченный жакет. В ложе для «особо почтенных» никого, кроме них, не осталось — два молчаливых немца ушли сразу после того, как труппа поклонилась, и не стали возвращаться на звуки возобновившихся оваций, Карла с Вагнером тоже покинули балкон меньше минуты назад.

Фрау фон Кох старательно пыталась задержаться, чтоб поведать Анне — быстро-быстро, оттого и непонятно — об эмоциях, и без того написанных на лице немки. И только девушка, все ещё оглушенная овациями, приготовилась слушать, старательно вникать в поток беглого немецкого, гендиректор коротко поцеловал ладонь Князевой в более, чем прозрачном намёке. Объявив завтрашний день свободным, Кристиан подругу студенчества увёл в сторону двери, ведущую в коридор с обилием частных залов.

Анна за ними бежать не торопилась. Она лишь в радости от пустоты балкона в лицо Пчёлы смотрела. Упиваясь, как нектаром, близостью Вити, которой некого было смущать, спокойствием и успешной премьерой, Аня хотела этот миг во всех проявлениях запомнить. Чтоб потом воспроизвести заново в памяти всё — от взора Пчёлкина до запаха бархата сидений. Как на кассету записать.

Аплодисменты стихли, но продолжали в голове у девушки эхом отскакивать, отчего у Князевой глаза были будто чуть затуманены.

— Голова тяжелая, — проговорила в почти натуральном опьянении Князева и ладонями прижалась к прессу Пчёлкина. Подвздошная вена мелко поднималась и опускалась под пальцами, когда Аня почувствовала на лбу приятно-сухие губы Вити и поправилась: — Но в то же время лёгкая такая…

— Приятная усталость, Анюта, — пояснил ей Пчёлкин. — И совершенно ясная. Всё отлично было.

Она почти задала вопрос из разряда: «Тебе понравилось?», но в последний момент прикусила язык. Витя ей дал понять, что доволен очень остался, разными формулировками это Ане сказал.

Напрашиваться на очередной комплимент Князева не собиралась. Хотя бы потому, что знала — самой бы хватило собственного осознания безукоризненности премьеры «Возмездия».

А всеобщие овации и одобрения были лишь бонусом — неимоверно приятным, но далеко не необходимыми.

Анна на тонких шпильках, в каких ей было не особо удобно, потянулась к губам Пчёлы. Смазывать помаду ужасно не хотелось, но не поцеловать мужчину тоже не могла.

Витя помог, руки ей на талию положил жестом, каким прошлой ночью держал крепко, чуть ли не до красных отметин. Князева коротко его поцеловала — будто искорки электричества пробежались по сантиметрам соприкоснувшейся кожи — и сразу же, посмеиваясь, большим пальцем принялась стирать следы косметики, мелкие, но очень контрастные на светлом лице Пчёлкина.

— Тебе идёт красный. Знал об этом?

— Догадывался, — подмигнул ей мальчишеским жестом Пчёла. Аня хохотнула в напуском оскорблении, будто не такого ответа ожидала, и опустилась на полную стопу, стуча каблуками.

— Домой поедем? Премьеру отметим, м?

— У нас, вроде, только коньяк. И то, ты его планировал на день рождение открыть, — задумалась девушка, обнимая предложенный ей локоть ладонями.

— Можем по пути заехать, купить что-нибудь, — пожал плечами Пчёла и двинулся неспешно к выходу. Бобровицкий вытянулся по стойке «смирно», так бы, наверно, и остался непоколебим, если б у него телефон не зазвонил. — Как насчёт вина? Сухого, м? Ты любишь такое. Красное.

— Я, к слову, больше белое люблю, — беззлобно усмехнулась Князева.

— Знаю. Но ты же сама сказала, что мне красное подходит, — подловил её Пчёлкин и под хохот Анны, что звонко даже для неё самой прозвучал, посмотрел на циферблат часов. — Ещё сорок три минуты до того, как не имеют права не продать.

Бобр с каменным лицом сбросил и с такой же непробиваемой физиономией подошел к паре, кокетничающей друг с другом в взаимном удовольствии:

— Ус сказал, что он в машине.

Аня чуть не задала совершенно резонный вопрос. На лицо Витино посмотрела, какое за секунды осунулось, сделавшись острым, и поняла тогда, про кого шла речь. Явно не про Усова Бобр говорил, а про человека, из-за угроз которого и охранял Князеву с начала октября.

Речь шла про человека, какого Пчёлкин обещал убить.

Девушка посмотрела перед собой, чувствуя себя почти что пристыженной. То, что стала свидетелем разговора, какой слышать должна не была, лежало на поверхности; дрогнула в натяжении аорта.

Князева, дав миг на подумать, оценить, насколько оправдано могло быть её касание, всё-таки рискнула. Положила вторую ладонь на пальцы свои, обнимая мужчину своего в осторожной ласке за локоть, а потом голову приподняла и от взора потемневших глаз вздрогнула так, что даже, наверно, со стороны было видно.

Нутро сжалось, скомкалось — будто чьи-то невидимые сильные руки думали выжать, как половую тряпку.

Анне хватило трех секунд и одного сердечного удара, чтоб понять: тогда она держалась не за «Витеньку», а за Пчёлу — криминального авторитета, способного на аферы самых разных уровней сложности и жестокости. Странный холод прошелся по коже — не тот мороз, от которого можно намертво замёрзнуть.

Если бы Князева сравнила это с чем, то назвала бы… летней прохладой. Той самой, что наступала ближе к сумеркам и дарила наслаждение после дневной знойности.

Витя дёрнул щекой жестом, какой никак не вязался в голове Аниной с мужчиной, называющим её разными нежными прозвищами, и спросил:

— Ус сам где?

— На позиции.

В напряжении по спине пробежался туда-обратно табун отвратительных мурашек — вдоль позвоночника лапками скребли жуки-скарабеи. Князева, молча, посмотрела на мужчину своего, осознавая всё более, чем ясно; до убийства последней фигуры группировки Бека, до лидера всей той шайки-лейки оставались какие-то минуты.

Тишина тяжестью легла на плечи Князевой. Но прерывать молчание девушка не планировала — равно, как и одёргивать, останавливать Витю.

Князева повела чуть головой, словно отогнать пыталась лишние мысли, напоминающие мух, жужжащих около ушей. Хвост завитыми локонами погладил спину, из-за чего девушка чуть плечами не передёрнула; а из-за чего, собственно, ей Пчёлу останавливать?

По какой причине? Что такого хорошо Бек для неё, для самого Вити сделал, чтоб Аня Пчёлкина попыталась отговорить, образумить? Да ни черта доброго он не сделал! Мало того, что Князевой угрожал наркотиками накачать до состояния, в котором не смогла бы «право» от «лево» отличать, и кинуть своим шакалам «веселиться», Бек ещё и Фархада застрелил вместе со всеми людьми его. Не сделал он ни одной вещи хорошей, за которую можно было бы его пощадить.

Потому… пусть Витя закончит то, что с бригадой планировал столько дней.

Плевать. Почти откровенно. Даже если это грех серьёзный, то чего им бояться? Князева в Бога не верила, что уже ей дорогу в несуществующий Рай закрывало. Пчёлкину с его жизнью, вероятно, тяжесть очередной жизни на душе собственной уже давно непосильной не казалась.

Аня разлепила губы, только чтоб уточнить:

— Остальные уже мертвы?

Витя, если и был удивлен, то виду не подал. Князева непроизвольно дёрнула уголком губ и, взгляд из пустоты переведя, посмотрела поочередно на мужчин. Бобровицкий, которому смена эмоций вообще была, видно, не особо характерна, взглянул на Пчёлкина в ожидании разрешения ответить или, напротив, указа замолчать.

Прошли долгие пять секунд, что тишиной играли на нервах Ани, на как струнах арфы, и тогда Пчёла сказал:

— Все. За исключением Бека.

Аня снова вместо ответа какого-либо поджала губы. Прислушалась к себе. Совесть говорила, но будто шепотом, будто из-под толстого слоя льда, под которым тонула, коченея в холодной воде.