Спросите Фанни - Хайд Элизабет. Страница 6

Оба ничуть не опасались влюбиться друг в друга. Тем не менее у них находилось много тем для разговоров по четвергам, особенно во время предварительных выборов в Нью-Гэмпшире; оба поддерживали Берни, но Лиззи полагала, что он может выиграть, а Гэвин так не считал. Они обсуждали литературу, статьи в «Нью-Йоркере». У Гэвина была одна неприглядная черта — непомерное самомнение, из-за чего он иногда вел себя заносчиво, но Лиззи по большей части старалась не придавать этому значения.

До последнего месяца.

В любом случае, учитывая беззастенчиво сексуальную природу их взаимоотношений и отсутствие каких-либо обязательств, Лиззи не собиралась приводить Гэвина домой и знакомить с родными. Однако отец что-то почувствовал, когда однажды в унылый воскресный день Лиззи упомянула, что не приедет посмотреть с ним по телевизору игру «Патриотс»,^[3] поскольку у нее другие планы. Она надеялась, что отец не обратит внимания на фразу «другие планы», но Мюррей (который не скрывал своего желания, чтобы она нашла замену Брюсу) заключил из этих слов, что у дочери новый обнадеживающий роман, и принялся все время намекать, что пора привести кавалера на ужин, Лиззи же такая идея ужасала. Она все время находила отговорки, пока однажды днем они с Гэвином в кои-то веки не рискнули вместе заскочить в винный магазин — и туда же вздумалось заявиться Мюррею.

— Так вот с кем ты встречаешься! — воскликнул он позже вечером, и в ту минуту Лиззи вспомнила, что отец был на новоселье у Гэвина, и сразу пожалела, что осмелилась показаться с любовником на публике. — Это же не серьезно?

Лиззи замешкалась. Если она ответит «нет», отец либо сделает старомодный вывод, что они с Гэвином просто совершали променад в стиле девятнадцатого века, либо, в более современном духе, вынужден будет осознать неприятную мысль, что его дочь спит с кем попало. Но если она соврет и ответит «да, серьезно», он, чего доброго, решит, что Гэвин однажды станет его зятем. Такого никогда не будет, но сама идея может очень огорчить старика.

— Мы просто иногда вместе проводим время, — неловко вывернулась она.

И этого было достаточно, чтобы Мюррей подавил свою неприязнь и снова принялся настаивать, чтобы Лиззи привела Гэвина на ужин. Ни ей, ни ее любовнику совсем не хотелось устраивать смотрины, но в конце концов Лиззи уговорила Гэвина прийти в гости хотя бы раз — тогда, мол, отец от нее отстанет и они смогут и дальше свободно продолжать свои ни к чему не обязывающие отношения с целью удовлетворения сексуальных потребностей.

Ужин, мягко говоря, не удался. Гэвин ни с того ни с сего вбил себе в голову, что должен завоевать симпатию старика, и ради этого вызвался переложить поленницу. Добром это не кончилось. Мюррей любил, чтобы дрова лежали именно таким образом, и уж точно не нуждался в том, чтобы какой-то человек на двадцать лет его моложе переиначивал поленницу на свой лад. Затем Гэвин совершил ошибку, спросив Мюррея о кампании по выбору его в Конгресс, которая состоялась несколько десятилетий назад, — Гэвин знал об этом, потому что изучил информацию о Мюррее в интернете. Старик оборвал его, едва Гэвин успел раскрыть рот. Со своей стороны, чтобы поддержать разговор, Мюррей проявил интерес к тому, какую книгу пишет сейчас Гэвин, — а тот ненавидел, когда об этом спрашивали, поскольку работа над новым опусом никак не клеилась, и потому в ответ последовала высокомерная реплика, что он никогда не обсуждает незаконченное произведение. Лиззи попыталась сменить тему, рассказав, что Гэвин подумывает посадить поле подсолнухов, после чего хозяин с гостем наконец-то нашли общий язык, и их беседа продлилась целых пять минут.

Окончания ее Лиззи не слышала.

— Не понимаю, что ты в нем нашла, — проворчал позже Мюррей.

Ну что она могла ответить? Что ей нравится трахаться с мистером Виагрой по бесчисленному количеству причин?

— У него самомнение зашкаливает, к тому же он слишком стар для тебя, — продолжал отец. — Его дочери, наверное, уже под тридцать. Найди себе ровесника, — заключил Мюррей нехарактерным для него категоричным тоном в духе «потому что я так сказал».

Ну и ясное дело, что Лиззи не последовала его совету.

Облако быстро набежало на солнце и затенило лужайку, белый, обшитый досками дом и примыкающий к нему сарай, где нанятый отцом работник по имени Бойд возился с трактором. Он помахал Лиззи, она ответила тем же. Бойд ухаживал за коровами. Мюррей купил стадо, когда десять лет назад вышел на пенсию и удалился в северный регион, но быстро понял, что сама идея держать молочный скот нравится ему гораздо больше, чем необходимость каждый божий день вставать в пять утра. Поэтому он и взял в помощь Бойда.

В сарае Лиззи нашла старую корзину и свалила в нее скромную кучку листьев. Они пахли прелью и тленом, и на Лиззи нахлынули воспоминания: ей снова пять лет, а Джордж и Дэниел зарывают ее в палую листву на заднем дворе. Она помнила, как тихо лежала и вдыхала пряный запах, ощущала прикосновение невесомых листьев, невыносимо щекочущих шею…

Она тряхнула головой. Как же давно это было. Лиззи заглянула через заднюю дверь в кухню. Отец, Рут и Джордж по-прежнему сидели за столом. Лиззи осознала, что все выходные придется быть настороже: Рут не дремлет. Приезжая из Вашингтона, Рут с головой погружалась в роль старшей сестры и пыталась заставить всех соглашаться с ней. Например, в последнее время она постоянно шумела по поводу того, что Мюррею пора переезжать в интернат для престарелых — по-настоящему, а не в шутку. Раньше сестры с братом все время острили по этому поводу. «Вот-вот стукнет семьдесят, папа: тебе пора!» — хихикали они, когда ему было за шестьдесят, недооценивая серьезность грядущей реальности. Дети беспощадно дразнили отца, а также друг друга. Забыл чье-то имя? Тебе пора! Потерял ключи? Пора!

Но теперь, когда Мюррею исполнилось восемьдесят один, было уже не до смеха. Сама Лиззи считала, что отцу совершенно не нужно поступаться свободой ради безопасной жизни в доме престарелых. Ведь он ничуть не потерял ясность мышления; он водил машину, ездил в магазины, готовил еду и обслуживал себя. По большей части Мюррей сам заботился о своих владениях, стриг лужайки и делал ремонт в доме. Вместе с Бойдом он ухаживал за своим маленьким стадом коров, а год назад ввел новую систему доения. И приемы у врача он не пропускал.

Но, едва переступив порог дома, Рут сосредотачивалась не на том, что Мюррей способен делать, а на том, чего он уже не может. «Вы заметили, как пахнет мусор? Вы заметили, что отец сегодня небрит? Отец еще не сменил шины на зимние, не заплатил налоги, неделю не забирал почту. И он постоянно все забывает!» Ну да, некоторые тревожные сигналы действительно появились. Несколько месяцев назад, возвращаясь на машине из Конкорда, Мюррей умудрился заблудиться на прямом шоссе: свернул с дороги не в том месте и оказался в диком темном лесу в районе Торнтон-Гор. В другой раз он поставил морковь вариться на плиту, включил горелку на максимум и ушел вынимать белье из стиральной машины, а спохватился, только когда сработала пожарная сигнализация. Кастрюля так обгорела, что ее пришлось выбросить. Рут вечно цеплялась к таким случаям. И хотя именно Лиззи навещала отца дважды в неделю, привозила ему суп, хлеб, а летом — свежие овощи из фермерского киоска; помогала выбрать новую одежду, когда все рубашки изнашивались; играла с ним в карты долгими сумеречными зимними воскресеньями, — несмотря на все это, Рут заявлялась и качала права с уверенностью, что старшей сестре лучше знать, как поступить. От этого Лиззи внутренне закипала и снова чувствовала себя беспомощной импульсивной девочкой, которая оправдывается за сгоревшую кастрюлю или залитый кипятком чужой ноутбук, а Рут только укреплялась в уверенности, что мир развалится на части, если она, Рут, не наведет порядок.

А уж как Рут любила наводить порядок! Она, по сути, была юристом с пятилетнего возраста — по крайней мере, так рассказывали Лиззи. Ребенком Рут организовывала игры с соседскими детьми и устанавливала правила. На День благодарения она предложила революционный план подачи блюд по часовой стрелке, чтобы перед каждым проходил парад яств: индейка и начинка к ней, потом картофельное и тыквенное пюре, запеченный лук и клюквенный соус, — а по мнению Лиззи, такая сервировка неизбежно вызывала чувство вины за неспособность оценить изобилие праздничного стола, поскольку Лиззи терпеть не могла все эти блюда, кроме тыквенного пирога.