Тайфун - Уайт Робин. Страница 67

Бам-Бам Шрамм опустился в кресло перед экраном шумопеленгатора и скорчил гримасу.

— Терпеть не могу сидеть на теплом сиденье.

Старшина Нибел опустил взгляд на его щиколотки.

— По крайней мере, ты не забыл надеть носки. Как дела на лодке?

— У рулей опять сидит Мазила, — сказал Бам-Бам.

— Этот болван не найдет дорогу к поверхности, даже если ему к заднице привязать воздушный шарик.

— Боцман присматривает за ним. А в столовой крутят Си-эн-эн. — Бам-Бам натянул наушники. — Китайцы настоятельно советуют нам не лезть не в свое дело.

— Да, будет очень плохо, если мы не сможем покупать в универмаге китайские футболки по два доллара за штуку.

— Черт бы их побрал.

— Черт бы их побрал, — согласился Нибел.

Предварительные любезности закончились. Настала пора перейти к делу.

— Есть что-нибудь? — спросил Шрамм.

— Лед, рыболовецкие траулеры у побережья, и уйма биологического шума.

— Креветки хрустят?

— Да, и еще надрывается один кит, который ни хрена петь не умеет.

Послушав звуки, Бам-Бам настроил акустические фильтры.

— Самец голубого кита. — Он вслушался внимательнее. — И звук какой-то искаженный. Как будто проходит через ЗК. — Зоны конвергенции, подводные слои, где звуки изменяют свое направление, отражаются и часто подвергаются искажениям. — Ты определил дистанцию до него?

— Болван, это же кит, — сказал Нибел.

Склонив голову набок, Бам-Бам закрыл глаза.

— Какой-то он странный.

— Говорю тебе, петь он ни хрена не умеет.

Покрутив ручки управления, Шрамм вывел на экран спектр пения кита.

— Только взгляни, — присвистнул он.

Огибающая имела колоколобразную форму, но только крайние частоты слева и справа были словно отрублены топором. А между ними красовались обычные пичкѝ и долины.

— Смотрю, — буркнул Нибел. — Ну и что?

— Ты знаешь разницу между бревном и брусом два на четыре?

— Бревно круглое, а...

— Этот кит квадратный. Взгляни, как обрезан его спектр. У настоящего голубого кита голосина простирается на семь октав. Так что этот кит вовсе и не кит. Это запись.

«Байкал».

Марков смотрел, как игла самописца, отмечавшая нижнюю границу льдов, неуклонно опускалась вниз, и не мог поверить своим глазам. Двадцать метров... двадцать пять... двадцать восемь...

— Стоп машина! — в отчаянии крикнул он.

«Байкал» плутал по лабиринту ледовых коридоров, находя несколько лишних метров свободы в одном месте, теряя в другом. В конце концов подводная лодка оказалась гораздо ближе к острову Врангеля, чем к Берингову проливу. Марков как будто вел старинный парусник против ураганного ветра. Каждый километр вперед давался ценой пяти, а то и десяти, потраченных на рыскание по сторонам.

От устья каньона Геральда Марков повел «Байкал» вдоль русла опустившейся под воду реки на юго-запад. Затем древнее русло повернуло на юг, потом строго на запад. Наткнувшись на непроходимую стену, подлодка повернула влево, отыскала проход и двинулась дальше. Один раз, оказавшись в ледовом тоннеле, который оканчивался тупиком, «Байкал» был вынужден дать задний ход.

Теперь лодка находилась слишком близко к острову Врангеля, и Маркову это очень не нравилось. Если бы она всплыла на поверхность, можно было бы увидеть сам остров, тянущийся черной, неровной полоской вдоль горизонта на юге.

Проход вдоль русла древней реки потребовал от Маркова всего мастерства, всего опыта. Однако в конце концов все усилия оказались тщетными.

Марков чувствовал, что впереди становится свободнее. Желоб расширился до размеров небольшого озера. Появился простор, позволяющий поворачивать, маневрировать; появилась надежда, что худшее осталось позади. Но это было не так, ибо когда «Байкал» подошел к южному берегу древнего озера, желоб, вдоль которого он двигался, сжался до размеров трещины и исчез совсем.

Дороги вперед не было.

К командиру, стоявшему перед самописцем глубиномера, подошел старший помощник. Гаспарян посмотрел на узкую щель между уходящим глубоко вниз льдом и дном.

— Тридцать метров льда?

— Кто знает полярные моря лучше российских моряков? — проговорил Марков, пародируя напыщенный тон Федоренко.

— Что ты ему скажешь?

— Правду, — ответил Марков. — Пойди найди его.

«Портленд».

По мере того как «Портленд» продвигался на юго-запад, пеленг на источник пения странного кита смещался, и наконец Бам-Бам смог определить дистанцию до него: сорок три мили.

Не было ничего странного в том, чтобы услышать под водой на таком расстоянии кита. Голоса настоящих китов разносятся по всему океану; в них присутствуют частоты, которые распространяются очень далеко. Но когда Шрамм переложил вычисленные пеленг и дистанцию на карту, его ждал сюрприз: если расчеты верны, эту запись пения кита прокручивают в районе глубоководного прохода неподалеку от острова Врангеля.

Неизвестный, транслирующий китовую музыку, — кем бы он ни был, — находится именно там, где должна была бы оказаться субмарина, пытающаяся пройти через Берингов пролив в подводном положении. Это подсказал Шрамму не голос науки, а шепот музы, и, подобно истинному художнику, он отнесся к нему очень серьезно. Бам-Бам снял трубку переговорного устройства.

— Центральный пост, это акустик.

— Говорите, — сказал Стэдмен.

— Сэр, мне нужно кое-что вам показать.

«Байкал».

Раздвинув занавески, отделявшие закуток Бородина от центрального командного поста, Марков приказал штурману удалиться.

Бородин вышел, и вместо него появился Федоренко. Марков плотно задвинул занавески.

— Речь идет уже не о предположениях и рассуждениях, — начал он. — В дело вступили факты и здравый смысл.

— Какие факты? Какой здравый смысл? Все эти отговорки я уже слышал.

— Вы видели карту льдов. Вы знаете, какое пространство необходимо нашей подводной лодке для свободного прохода. Покажите мне дорогу.

— Карта показывает, что нижняя граница льдов находится на отметке тридцать метров, а глубина семьдесят восемь метров. То есть остается сорок восемь метров чистой воды. «Байкалу» же требуется всего сорок. Вот вам и дорога.

— Вы хотите, чтобы я провел свой корабль через узкую щель, имея в запасе всего восемь метров? Никто не договаривался доставить «Байкал» ценой собственной жизни. Никто не соглашался на самоубийство, капитан Федоренко.

— Никто не говорит о самоубийстве. Достаточно будет того, чтобы каждый делал все возможное для успеха. И вы в том числе. Есть проход? Есть. Существуют ли основания не попробовать им воспользоваться? Лишь извращенец заранее думает о неудаче порученного ему дела.

— Вы не знаете, что ждет нас за стеной льда.

— И вы тоже. Возможно, это окажется последним препятствием. Быть может, дальше до самого Берингова пролива чистая вода.

— Я моряк, а не политик. Я привык иметь дело с тем, что есть, а не с тем, что может быть. Запаса в восемь метров недостаточно. Это мое последнее слово.

— Вы не боитесь, что вам предъявят обвинения в отказе выполнить приказ? Вам и всем вашим офицерам?

— Командир я. И я отвечаю за все.

— Попробуйте воспользоваться этим доводом, когда настанет пора.

В этих словах прозвучал обвинительный приговор. «Было ли пространство достаточным для прохода «Байкала»? В общем-то, было, но...»

— И не забывайте, — продолжал Федоренко, — мы с вами в одном звании. Я могу взять командование на себя.

У Маркова мелькнула мысль, что произойдет, если он сейчас оставит центральный пост и передаст командование лодкой Федоренко. В этом случае все находящиеся на борту, весь экипаж избранных, подвергнется смертельному риску, а этого Марков допустить не мог. Он снова посмотрел на карту льдов, составленную Бородиным, ища в ней ответа.

— Ну? — нетерпеливо спросил Федоренко. — На север или на юг?