Беглецы - Син Энн. Страница 64

Она перевела взгляд на Чина, думая о том, что ему никогда не понять, насколько ее изменили месяцы, проведенные в доме Ванов. Разве мог он представить, каково это — быть проданной в качестве секс-рабыни. А ей в свою очередь никогда не понять, каково это быть брошенным в исправительно-трудовой лагерь или родиться в бедной семье в богом забытом городишке Янгдоке. Тень прошлого давила на них, а грандиозность задачи начать новую жизнь пугала.

Суджа заговорила, и ее ноздри затрепетали:

— Я думаю, нам нужно уехать от всего, что произошло здесь с нами, уехать как можно дальше.

Чин взял ее за руку и молча кивнул. Он надеялся на то, что им удастся оказаться в Америке. И надеялся, что это будет достаточно далеко.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Чин и Суджа прошли через турникет на вокзале Шэньяна и направились на перрон, ища глазами восьмой вагон поезда, идущего на Тяньцзинь. Окджа с Чоном снабдили ребят одноразовым мобильным телефоном и миниатюрной копией карты. Их посредник в Куньмине заверил, что сможет нанять проводника, который проведет Суджу и Чина через лаосские джунгли в Таиланд, откуда они смогут подать прошение на политическое убежище в Америке. В рюкзаках у них были еда и запасная одежда, среди которой, как ни удивительно, оказались шорты.

— Наденете в Таиланде, — весело сказала Окджа.

С рюкзаками за спиной они прошли вдоль платформ, и Чин указал на поезд с китайским иероглифом, обозначавшим цифру восемь. Они подошли к нему поближе и заметили возле двери вагона проводника в синей шапочке и пиджаке с красными пуговицами. Проводник проверял билеты у толкавших друг друга пассажиров, стоявших в очереди на посадку.

Как только Суджа и Чин подошли к проводнику, девушку охватил страх. Протянув ему билет, она опустила голову и задержала дыхание. Когда проводник разрешил ей пройти, она взглянула на Чина расширившимися от восторга глазами. Чин, ни на кого не глядя, сделал Судже знак идти за ним. Они прошли по коридору, нашли свои места и сели, не говоря ни слова, чтобы окружающие не поняли, что они северокорейцы.

Когда двери закрылись и поезд тронулся, Суджа уставилась в окно. Ее последнее путешествие на поезде состоялось в Северной Корее, когда она сбежала из дома, оставив родителей. Тогда у нее не было ни малейшего представления о том, куда она едет и что ее ждет впереди. Села бы она в тот поезд, если б знала, что произойдет дальше? Девушка увидела, как состав пересекает железнодорожную развязку, откуда пути расходились в разных направлениях. Внезапно Суджу охватила тоска по дому, и она поняла, насколько соскучилась по умме и аппе. Теперь она снова отправлялась в неизвестность, и на этот раз куда дальше, чем могла себе представить. Расстояние, отделявшее ее от родителей, теперь казалось бесконечным.

Суджа с сожалением думала о матери, вспоминая слова, которые та часто повторяла: «Для того чтобы что-то взять, нужно, чтобы одна рука была свободной». Вряд ли мама думала, что рука ее дочери будет свободной до такой степени, что она станет искать иной, чужой и новой жизни. Глубоко вздохнув, Суджа взяла Чина за руку и посмотрела на него, все еще изумляясь тому, что они вместе. Его присутствие успокаивало ее и вселяло твердую уверенность, что их решение покинуть Китай правильное. Эта поездка стала не только кульминацией их взаимных жертв во имя друг друга, но и по-настоящему свободным решением в ее жизни — и это одновременно и кружило голову, и пугало.

Поезд набирал скорость и нес их мимо улиц, на которых было еще полно людей, спешивших из залитых светом магазинов по домам. Они ехали мимо ярких светодиодных билбордов и вглядывались в окна квартир в больших зданиях, и им казалось, что город Шэньян растянулся на многие мили. «Как уютно, должно быть, людям сидеть в собственных домах», — подумал Чин. Он поднес руку Суджи к губам, поцеловал ее и прижал к груди.

В Пхеньяне он мечтал о том, что они с Суджей станут руководителями, выбьются на самый верх общества. Какой наивной и ограниченной казалась эта мечта теперь. Ничто не обещало им, что жизнь, которую они выбрали, будет легкой. По опыту, приобретенному в Китае, Чин знал, что впереди их ждет борьба, и, возможно, у них так и не получится зажить той жизнью, о которой он когда-то мечтал. Но они могли бы жить той жизнью, в которую верили. Могли бы поддерживать друг друга и вместе принимать решения. Больше никаких черных рынков, никакой контрабанды и перевозок! Его настолько переполняла благодарность за эту возможность обрести свободу, что он мог только крепко прижимать к сердцу руку Суджи.

ЭПИЛОГ

Новость поразила его как гром среди ясного неба, оглушив сознание одной-единственной мыслью: Дорогой Руководитель умер.

Отец лежал перед Чен Ыном на белой шелковой простыне, с закрытыми глазами и вытянутыми вдоль тела руками. Чен Ын разглядывал пигментные пятна на морщинистых отцовских руках, хорошо различимые на бледной коже, и большую родинку за левым ухом. Когда у отца появилось столько старческих пятен? Снаружи у ворот выстроились толпы народу, прибывшие издалека, со всех концов страны, пешком прошедшие многие мили по сельской местности, высыпавшие из квартир и домов, чтобы стоять здесь всю ночь. Люди в наглухо застегнутых пальто, с зажатыми в красных обветренных пальцах платками, квартал за кварталом заполняли всю улицу Кумсон. Они бросались на землю с перекошенными в скорбных рыданиях лицами и в голос кричали о своей любви к Дорогому Руководителю, а их слезы смешивались со снегом.

Взор всего мира был направлен на Северную Корею, и все сотрудники пхеньянского офиса ЦТАК оказались брошены в разные точки города, чтобы запечатлеть финальную сцену их Вождя Ким Чен Ира — его похороны. Колумнисты международных новостных изданий и политологи наперебой рассуждали о возможности краха режима династии Ким после смерти Ким Чен Ира. Может ли случиться так, что Северная Корея погрузится в хаос? Смогут ли основные министры захватить власть и поставить во главе страны премьер-министра? А может быть, молодой Ким Чен Ын примет присягу?

Чен Ын стоял, опустив руки по швам, и оценивающе смотрел на свое отражение в зеркале портного. Он отвел плечи назад, и пиджак туго натянулся у него на животе, вырывая пуговицы из петель. Портной тактично отвернул его от зеркала, но Чен Ын развернулся обратно, поднял голову повыше и, втянув живот, снова отвел плечи назад. Спортивные костюмы ему не идут, поэтому он выбрал тот, что сшит в стиле Мао, — за его строгий стиль. Костюм должен придавать ему внушительный вид, и френч Мао как нельзя лучше подходит для нового лидера Северной Кореи.

Портной стоял на коленях рядом с Чен Ыном, держа его за рукав. Он замер, ожидая, когда Чен Ын снова опустит руку, а затем продолжил подворачивать саржевую шерсть. Мастер вынул изо рта булавку и проткнул ею ткань манжеты, очень осторожно, чтобы на поцарапать запястье Чен Ына.

Верховный лидер Северной Кореи. Это был высший титул, как у его деда, — Великий Вождь и Вечный Президент. А может быть, лучше назваться Маршалом? Маршал нашей сверхмогущественной нации. Чен Ын задумался. Или лучше Великий Маршал? Или Уважаемый Маршал? Тяжесть стоявшей перед ним задачи давила на него, заставляя хмуриться мясистое лицо. Убедившись, что крепко стоит на полу, Чен Ын наклонил голову набок. Он вообразил, что пустил в этом месте корни, но не такие, как пускают деревья или какими растения держатся за почву, а как захвативший землю ледник, медленно и неотвратимо продвигающийся вперед. Мощь ледника способна в конечном итоге менять ландшафт, сплющивать горы, превращая их в валуны. Да, именно так — он станет неумолимым. Перед ним будут падать ниц целые народы. Они признают ужасающее могущество северокорейского Вождя, его, Ким Чен Ына — Высшего Представителя всех северокорейских народностей. Он одернул манжеты и еще раз взглянул на себя в зеркало. Он был готов.

На экране было видно, как «линкольн Континенталь» выехал из Кымсусанского дворца. Его мокрые колеса походили на черные лакричные конфеты на белом снегу. Затем последовали кадры, снятые сверху, демонстрирующие огромный портрет Великого Руководителя, прикрепленный к крыше автомобиля. За ним двигалась процессия из военных джипов и черных седанов, а в конце ехал катафалк с гробом Великого Руководителя, укрытым ярко-красным флагом с желтым серпом и молотом. Флаг ниспадал с гроба и алыми волнами струился за катафалком.