Хрономот (СИ) - Бодэ Максим. Страница 17

Я не знал, чем можно было это объяснить, но во сне я этому совершенно не удивился. Я видел некое искривление пространства, образовавшееся над алтарем. Такое бывает, когда смотришь на горячий воздух, поднимающийся над костром или газовой конфоркой, этакое колыхающееся марево. Только в этой церкви, на алтаре, марево было живым, как будто призрачный морской анемон, вяло покачивающий гибкими лепестками. Я видел, как он слабо и беспомощно шевелит своими длинными щупальцами, число которых постоянно меняется.

Я вспомнил ощущение, которое у меня возникало от присутствия демоницы-медузы в детских снах, постарался сравнить со своим нынешним состоянием. Нет, сейчас я не ощущал страха. Тревогу, да, пожалуй, даже легкое отвращение, но не более. Интересно, это ведь не Бог и не ангел? Что-то мне подсказывало, что нет.

Священник, кланяясь, отошел от алтаря, и, когда он выпрямился, я по-новому взглянул на его лицо. Все нечеловеческое ушло, остался обычный человек средних лет, не лишенный, однако, обаяния и харизмы. Лицо клирика было торжествующим и гордым.

Церемония началась, и я довольно быстро понял ее смысл. Каждый прихожанин подходил к алтарю и прикладывал лоб к мраморной плите, многие прикладывались и губами. Каждый из них стоял у плиты не более полуминуты, а потом отходил в сторону и возвращался на свое прежнее место. На лицах этих «обработанных» светилась горделивая радость.

Я внимательно следил за Тенью. Марево оставалось неподвижным, но я видел, как жадно охватывает оно головы участников ритуала, как пролезает в их уши, нос, глаза и поры кожи. Что оно им нашептывало? Как я не прислушивался, я не мог разобрать. Казалось, это продолжалось бесконечно.

Усилием воли я заставил себя проснуться.

Проснувшись, я помнил свой сон в мельчайших подробностях. Перед моими глазами то и дело проплывало точеное лицо священника, и марево, сошедшее с его лица, и счастливые лица прихожан, принявших присутствие марева за присутствие истинного Бога.

Мне подумалось, что этот мой сон вполне мог проявить свойства своего предшественника, и оказаться более реальным, чем обычный ночной бред. Вдруг этот священник и есть Рикардо Ньевес, а прихожане — его секта, а призрачный анемон — та самая тайна экс-священника? Может быть, это то самое, в поисках чего мы с Фером решились на такую рискованную операцию?

Фер! Я рывком сел на кровати и взглянул на экран телефона. Было полпервого часа дня. Учитывая то, что я лег спать в восемь часов утра, я проснулся довольно рано. Естественно, ложиться спать снова я не собирался. Сейчас меня больше всего заботило состояние напарника.

Я подошел к его кровати. Фер был мертвенно бледен, лежал он до сих пор все в той же позе, что и заснул. Я даже не мог сказать с уверенностью, был ли он жив.

Я рывком поднялся и стал мерить шагами комнату. Что делать?! Кудрявый умирает, а может быть, уже умер. Надо ли вызвать врачей? Я знал, что живому Феру эта мысль точно бы не понравилась. Он хотел дождаться этого Диана Кехта. А если Кехт не приедет? А коль приедет, не будет ли уже слишком поздно? А если будет еще не поздно, сможет ли он действительно оказать реальную помощь Феру?! Эти вопросы не отпускали меня, я судорожно искал решение. И, как не странно, оно родилось.

Я вспомнил, что сегодняшней ночью совершил чудо: я скорректировал полет пули. Я смог не только уследить за ней мысленно, но еще и повлиять на ее движение: заставил ее обогнуть ветку дерева, а затем направил точно в горло вражескому снайперу. Я справился с этой задачей. Теперь мне предстояло новое испытание собственных способностей.

Я оглянулся по сторонам в поисках ножа. Пояс Фера! Он скинул его перед сном. Я вытащил из кожаных ножен на ремне короткое лезвие. Это был самый обычный нож, хотя лезвие его было обоюдоострым, а ручка была покрыта резиной и сделана с учетом формы пальцев. Мне такой вполне подходил.

Я подобрался к Феру слева. Казалось, мой друг спал крепко, однако я не рискнул отодвинуть его левую руку. Рука его лежала, слегка откинутая в сторону, и потому я вполне мог провести свою «операцию», не прибегая к физической силе. Единственное, что мне требовалось сделать, это разрезать ножом повязку на боку. Этим я и занялся, стараясь действовать как можно аккуратнее, чтобы не разбудить Фера. Последний слой бинта, намертво приклеенный к коже спекшейся кровью, я не стал отрывать, боясь разбередить только-только закрывшуюся рану. Впрочем, именно хорошенько разбередить ее я и собирался.

Я закрыл глаза, сосредоточиваясь. Мысленным взглядом я постарался увидеть пулю, глубоко засевшую в теле Фера. Это было очень не просто.

В телекинезе есть одна сложная вещь, некий парадокс. Телекинез возможен только если по-настоящему верить в свои способности. При этом вера такой силы не может взяться из ниоткуда: ей должно быть весомое, и, желательно, регулярное подтверждение. Только тогда вера становится знанием, а уже знание, принятое сильным сердцем и подвижным умом способно изменять окружающий мир.

Поэтому у истоков любой веры лежит фантазия. Если человек умеет контролировать свой ум, он может заставить свое сердце поверить в эту фантазию точно так же, как многие люди могут поверить в себя и поднять этим собственную самооценку. Потом, когда вера подтверждается полученным опытом, она становится знанием. А то, что мы знаем, это и есть правда о мире.

Поэтому сейчас я занимался тем, что фантазировал: я пытался представить себе эту пулю, пытался вообразить след, оставленный ею внутри тела. Пытался увидеть узкий проход, заполненный ссохшейся кровью, разорванные капилляры, вены и артерии. Сейчас это было моей фантазией.

Я достал из кармана пулю Мануэля Торреса, которая несла смерть мне. Я задумался, что общего у двух пуль разных калибров, посланных в разное время в разных людей? Они несли смерть. И обе они не справились со своей задачей, но пуля, пущенная хладнокровным снайпером оказалась удачливее пули сектанта. И та, и другая были сделаны из металла, возможно, из одного и того же. Я пощупал прохладный цилиндрик в моей руке, пытаясь настроиться на него, а затем ощутить пулю, засевшую в боку напарника.

Постепенно моя фантазия становилась верой. Я ощущал себя примерно также, как тогда, в своем сне.

Меня не было. Я был бесконечно мал, как самая микроскопическая букашка, и, одновременно, вездесущ. Я был всепроникающей мыслью.

Я легко проник через канал, залитый кровью и увидел ее. Я ощущал ее ауру, я видел ее внутреннюю сущность. Она была отлита, чтобы принести смерть. В моих силах было ей помешать.

Я потянулся за ней мыслью и ощупал. Она была длинной, легкой и острой, такие пули делают, чтобы пробивать бронежилеты. Именно поэтому эта пуля с такой легкостью прошила насквозь руку и углубилась в тело, оказавшись лишь на несколько сантиметров выше сердца.

Я мысленно размягчил спекшуюся кровь вокруг пули. Я уже сам не понимал, где кончалась моя фантазия и где начиналась моя вера. Я не осознавал грани между знанием и истиной.

Я потянул пулю к выходу. Она ползла очень медленно, как танк, а я занимался тем, что старательно скреплял разорванные капилляры и снова заставлял заново спекаться тромбоциты. Это была адская работа, однако я чувствовал, что все делаю правильно.

Пуля ползла медленно, но верно. Мне осталось сантиметра два, когда я ощутил, что начинаю выдыхаться. Я ощутил пот, текущий по моему лицу, почувствовал, что у меня затекли ноги — ведь я сидел на четвереньках перед кроватью Фера. Мне стоило больших сил снова сконцентрироваться.

Наконец, я увидел пулю, на этот раз не мысленно, а по-настоящему. Ее конец виднелся из ранки. Не имея больше сил тащить ее мысленно, я просто аккуратно раздвинул кончиком ножа нити бинта и потянул металлический цилиндр пальцами. Очевидно, мои пальцы оказались грубее моих мыслей, потому что Фер чуть-чуть дернулся во сне. Однако, не проснулся, и потому злосчастная пуля все-таки оказалась в моей руке.

Я облегченно вздохнул, чувствовал себя выжатым, как лимон. Кусок металла, практически полностью скрытый спекшейся кровью, лежал в моей ладони. Я это сделал! Несмотря на адскую усталость — а я еле держался на ногах, мне удалось это.