Повелитель теней. Том 1 (СИ) - Куницына Лариса. Страница 71

— Если я почувствую что-то подобное, то постараюсь помешать вам.

— Серьёзно? И каким же образом вы можете мне помешать? Подсылая призраков и лесных пантер?

— Причём здесь пантеры? — насторожился он.

— Неважно. Так каким же образом?

— Я нащупаю ваше слабое место, — заявил он.

Я улыбнулась. Меня не смутила угроза, я приняла во внимание, что он ввязался в игру со мной, а значит, я могу выиграть. Потому я не стала спорить, а глубокомысленно кивнула.

— Да, у всех есть слабые места. Даже у ангелов.

— Конечно. Но вы думаете, что те бреши в защите, о которых вы знаете, уже прикрыты. Я найду новые. Что вы на это скажете?

— Наверно «спасибо», потому что я смогу прикрыть и их.

— Если я не успею ими воспользоваться.

— Всегда есть скрытые резервы…

— О, да, — зло усмехнулся он. — У вас их предостаточно.

— Вы правы, Бен, — я подошла к нему и посмотрела в его холодные голубые глаза. — У меня есть цель, у меня есть время и у меня есть ресурсы и резервы. Продолжим игру?

На какой-то момент мне показалось, что он заколебался. Сомнение, испуг, отчаяние отразились в его глазах, но тут же пропали. Он сжал губы.

— Не провоцируй меня, — с угрозой прошипел он.

— Не пугай, — улыбнулась я. — Не знаю, как ты, а я уже увидела брешь в твоей обороне.

И развернувшись, вышла, чувствуя его взгляд, который, будь он из металла, наверняка пронзил бы меня насквозь.

Глава 20

В одном Джулиан был прав: этот странный мир манил Хока, он звал его, затягивал и очаровывал. Волей случая он ещё не успел погрузиться в его дремучую красоту, потому что был ближе к своей обычной жизни, наполненной современными технологиями и насущными проблемами. Но что-то извне, а может изнутри уже нашёптывало ему странные сказки, унося в детские мечты, когда он путал прочитанные в романах сюжеты, собственные фантазии и туманные воспоминания о давней жизни. Он действительно смутно помнил ту жизнь, когда бродил в образе рыцаря по бесконечным дорогам огромной Европы и загадочной Святой земли. Воспоминания возвращались к нему волнами: то мучительными прозрениями, то сладкой болью забытых страстей. Он всё больше сближался с тем собой, каким был когда-то, и именно потому сменил своё имя Родольфо Фалько на то, что носил в той жизни, став Раулем де Мариньи.

Погружаясь в волны своей памяти, он смущался даже не тем, что это он сам бродил когда-то с мечом по пыльным дорогам, ездил верхом на коне со спутанной гривой и дрался с разбойниками, сарацинами и гугенотами. Его смущало то, что, судя по этим отрывочным картинам, всплывавшим в его голове, выходило, что он прожил так не одну жизнь. Единственный дошедший из глубины веков достоверный письменный источник повествовал о его жизни и смерти в шестнадцатом веке. Но его память бережно хранила воспоминания и о том, как он молодым рыцарем участвовал в обороне Авиньона, осаждённого крестоносцами, как скрывался от святой инквизиции, открывшей охоту на катаров, а потом уже опытным воином участвовал в Крестовых походах, что было для него не столько искуплением грехов, сколько бегством от гонений на родине. Порывшись в книгах, он убедился, что эта часть его воспоминаний относится к середине тринадцатого века, и пришлось признать, что жил так он как минимум дважды.

И всё же он сохранял какую-то отстранённость от того мира и той личности, смирившись с тем, что да, это его инкарнации, но понимая, что это всё осталось в далёком прошлом. Теперь он другой и жизнь другая, и нужно жить здесь и сейчас. Но в эти странные дни на уснувшей смертным сном баркентине та прежняя жизнь начала навязчиво предъявлять на него свои права. Запах костра, вкус приготовленной в котле овощной похлёбки, шум деревьев в ночи и тёмное небо, не подсвеченное огнями пролетающих флаеров и зависших в стратосфере атмосферных станций, возвращали его назад. Ему снились до дрожи реальные сны, пахнущие дымом, потом и кровью, он просыпался со стиснутыми зубами, а пальцы ещё помнили прикосновение горячей кожи, которой был обтянут эфес старинного меча. В голове то и дело всплывали обрывки каких-то баллад и безыскусных деревенских песенок, в которых пелось о несчастной любви и о чудесах, творимых святой Девой Марией и святыми апостолами. Странно, но он совсем не помнил о том, что такие были, но их слова скользили в его голове, вызывая смутные образы тёмных кабаков и шумных ярмарок на узких площадях грязных городков. А в минуты бодрствования он вдруг уносился мечтами куда-то, где чувствовал прикосновение к коже тёплого ветра, голени словно сжимали крутые бока коня, знакомо скрипела подпруга седла, копыта коня стучали по дороге, а на бедро знакомо давили ножны с тем самым мечом. И ему снова хотелось умчаться вдаль, забыться в этих скитаниях, почувствовать аромат опасности, и ощутить всю бесшабашность и азарт бродячей жизни. Она не пугала его, она звала, как прошедшая молодость души, как забытая любовь к прекрасной и недосягаемой даме, как бездумные интрижки на постоялых дворах и жаркие дуэли в тесных закоулках. И появление рядом Джулиана в доспехах, с мечом, его спокойный рассказ о том, что та самая жизнь, оказывается, совсем рядом, лишь подстегнули его желание снова нырнуть в неё с головой.

То ли по привычке, то ли для виду, он ещё изображал из себя старпома, следя за тем, чтоб оставить звездолёт в надлежащем порядке, чтоб отправляющиеся с ним члены экипажа были надлежащим образом подготовлены и экипированы, а остающиеся — подробно проинструктированы. И всё же это было уже прощание с этой жизнью, а впереди его ждала другая, новая или хорошо забытая старая, что в принципе уже не имело значения. Он был к ней готов.

И наступило утро, когда небольшой отряд из восьми человек должен был тронуться в путь к славному городу Магдебургу. Он надел десантный комбинезон-хамелеон, прицепил на пояс подсумок с полевой аптечкой, а также запасся оружием из арсенала, подумав, что швейцарская дага шестнадцатого века хороша, но она не идёт ни в какое сравнение с десантным ножом «Вепрь». Однако и её он привычно сунул в пристёгнутые к бедру ножны.

Стены арсенала уже утратили большую часть своих колюще-режущих украшений, что свидетельствовало, что и остальные члены экспедиции отнеслись к предстоящему путешествию со всей серьёзностью. А мечи, ножи и кастеты в данном случае вполне могли быть дополнены газовыми гранатами, принцип действия которых был основан на химических реакциях.

Он прошёл в ту часть арсенала, где на стеллажах стояли плоские ящики с ручными гранатами, и с удивлением осмотрелся, не узнавая знакомого отсека. Словно через волшебный портал он вошёл в низкое подвальное помещение с сырыми каменными стенами и массивным очагом в углу. На стенах тускло блеснули цепи, ошейники и наручники с шипами, весьма тревожащего вида щипцы и металлические штыри с прикрепленными на них фигурными клеймами. Хок мрачно осмотрелся по сторонам. В комнате ещё чего-то не хватало. И вскоре он понял чего — жаровни возле очага, железного кресла с коваными обручами и длинного низкого станка посредине. Всё это навевало неприятные воспоминания, потому что с точностью копировало подвал мрачного дворца в Толедо, куда он в одной из прошлых жизней угодил по недоразумению. К счастью, в тот раз всё обошлось без членовредительства, по крайней мере, для него, но осадочек, как говорится, остался.

Окинув мрачным взглядом стоявшие вдоль стены сундуки, он размышлял, где искать гранаты, когда позади послышались шаги и в комнату, нагнувшись, чтоб не удариться головой о низкую притолоку вошёл Джулиан. В своих латах и чёрном плаще он смотрелся в этом антураже очень уместно, и Хок по привычке разозлился на него, то ли из-за того, что не может найти то, что ему нужно, то ли просто из зависти.

— Твои игры? — поинтересовался Хок, хмуро взглянув на друга.

МакЛарен с любопытством осмотрелся по сторонам и, подойдя к стене, потрогал свисающую цепь, на конце которой красовался острый крюк.

— Мне кажется, что этот антураж в твоём вкусе, — пожал плечами он. — Оригинальный дизайн в стиле испанской инквизиции никогда меня не прельщал. Я бы изобразил что-нибудь вроде алхимической лаборатории или, на худой конец, склепа.