Три мести Киоре 2 (СИ) - Корнеева Наталия. Страница 25

— Не значит ли это, что с Паэтой я смогу видеться только с вашего разрешения?

Искренняя материнская тревога в голосе смягчила недовольство Дорана, и ответил он спокойно:

— Нет, вы вольны встретиться с ней в любое время.

Многочисленные столовые приборы блестели на идеально белыхсалфетках, а одно блюдо сменяло другое, заполняя длинный стол. Паэта сидела напротив Дорана и ковыряла вилкой салат. Женщина не могла успокоиться:

— Вы же пообещаете мне заботиться о Паэте подобающим образом? Как того заслуживает ваша жена?

— Вы оскорбляете меня своим вопросом.

— Прошу прощения, ваше сиятельство. Родительское сердце полно тревог!.. Я хочу предупредить, у Паэты не очень крепкое здоровье, и раз в год ей было бы желательно выезжать на термальные воды в Эстерфар. А, чтобы она не волновалась, я могу сопровождать ее…

Приборы блестели, мясо одуряющее пахло пряностями, и сверкала золотая каемка огромного блюда, белоснежного, как и все вокруг.

— Все подобные вопросы мы решим после свадьбы, — чем дальше, тем больше холода вкладывал в свои слова Доран.

Ужин его тяготил, тяготил он и его невесту, которая от вопроса к вопросу сжималась за столом всё сильнее и сильнее, словно мечтала исчезнуть из роскошного зала. Тишина опять не продлилась долго.

— Разрешите быть искренней, ваше сиятельство, но я понимаю, почему император выбрал вам в жены мою девочку. Я застала в живых покойную герцогиню Хайдрейк.

Она вскинула голову с острым, что игла, подбородком, а на тарелке скрестились нож и вилка, зажатые в тонких, но крепких ручках.

— Как и вы, я исполняю волю императора. И не нам обсуждать его решения, — отрезал Доран. — Заверяю вас, Паэте в моем доме ничего не угрожает. Однако она говорила, что вы хотели поговорить об обряде благословения.

Лакей вновь наполнил ему бокал, но Доран уже не решился выпить.

— Да. Честно говоря, я настаиваю на нём больше, чем император… Понимаете, я была…

— Свадьба состоится и без благословения, — отрезал Доран, а Паэта вздрогнула. — Такова воля Его Величества. А теперь я вынужден покинуть ваш дом. Незаконченные дела ждут моего возвращения.

Отложив приборы, Доран вышел из-за стола, не дожидаясь ответных прощаний, не дожидаясь, пока какой-то лакей предложит его проводить — трудно заблудиться в прямом коридоре.

Мягкие сумерки спускались на Тоноль пеленой мороси, но поездки в надушенном экипаже, который предложили, он бы не выдержал. Мелкая взвесь капель липла к лицу, к рукам, к мундиру, пленкой легла на эполеты, смазав рисунок. Идти домой было всего три улицы. Три улицы, наполненные тяжестью, смутными мыслями, тревогами.

Раньше ему казалось, что, случись в его жизни брак по расчету, он вытерпит любую. Теперь же… Впору самому делать ставки, как скоро закоренелый вдовец избавится от навязанной жены и ее семьи. Но мысли о Паэте таяли, как растаял за серой хмарью ее дом, ее родители. Морось прибила пыль, увлажнила дорогу, кусты и стены. Темная громада его особняка не манила, возвращаться туда не хотелось. Незачем. Не к кому. И самое грустное, что, когда у дома появится хозяйка, для Дорана ничего не изменится.

— Ваше сиятельство, вы сегодня так рано, — кланялся дворецкий. — Желаете отужинать?

— Нет, я поел, — качнул он головой, меняя ботинки на домашние туфли.

Сумерки сменились мягкой ночью, и он смотрел в нее из кабинета, пока краски вечера совсем не пропали, поглощенные чернотой. Ему нужно найти Киоре. Человека, к которому у него так много вопросов, но все они стали неуместны перед лицом чего-то страшного, что нависло черной тучей над Тонолем.

Да, это точно так. Сначала — чудовища и странная арена, а уже потом он будет выяснять, одно ли лицо ученица Кровавой Эши и баронета Ниира Таргери. Пока же… Пока он забудет об этом.

Да. Забудет. Так проще, чем разбираться в том темном клубке чувств, который сжимал сердце.

В гардеробной хранился старый костюм, оставшийся еще со времен, когда они с Паоди любили сбегать с учебы в трактиры и таверны.

— Ваше сиятельство, он же не поглажен… — сетовал дворецкий, осветивший лампой комнату с костюмами.

— Неужели? Он чистый и как будто новый, — не согласился Доран и провел рукой по ткани.

Серый, теперь немного старомодный, с черной рубашкой без верхней пуговицы, костюм сел на Дорана так, словно его вчера сшили — отражение в ростовом зеркале улыбнулось. Спасибо службе, в отличие от многих сверстников он не растолстел и — что удивительно — не приобрел залысин, хотя в голове, оказывается, уже мерцали ниточки седины, не замеченные раньше. Тут же он нашел ботинки попроще и черный плащ с капюшоном — вещь древнюю, но до сих пор популярную среди людей. Из кабинета он забрал револьвер, свечи и зажигалку, спрятал всё по карманам.

Он набросил капюшон плаща на голову — морось превратилась в затяжной, мелкий дождик, и фонари отражались в лужах — словно огонь рассыпали по дорогам. Навстречу ему нес на плече лестницу фонарщик, счастливый, как никогда раньше, даже в такую погоду — его профессия стала одной из важнейших для города, ведь там, где горел свет, туманные чудовища не ходили.

Доран шел по пустым, тихим улицам, и брызги разлетались из-под ног. Богатые, роскошные особняки почтительно держали дистанцию друг от друга и перемигивались горящими окнами, словно спрашивая друг у друга, как дела.

Вскоре особняки закончились, их сменили небольшие дома на две-три семьи и респектабельные многоквартирные строения. Фонари здесь стояли уже гораздо дальше друг от друга, зато людей ходило намного больше. Все они, поглядывая на небо, спешили домой, а первые этажи домов обзавелись интересными украшениями из связок свечей и огнив — для несчастных, что окажутся одни в темноте.

Город шумел и завершал дневные дела.

— Ма-а-а-ама-а-а, — плакал ребенок, но вскоре засмеялся — мать вернулась, и не одна, а с утешительным леденцом на палочке.

— У-у-у, скотина жадная! — заплетавшимся языком проклинал ростовщика пьяница, державшийся за стенку.

— Лови его, лови!.. — бежали патрульные за воришкой-беспризорником.

Из Догира с вечерней службы степенной процессией выходили люди, и громко вслед им причитали просившие милостыни нищие.

— Подайте! Подайте! — клянчили они стайкой голодных птиц, подвывая.

Доран протиснулся мимо, но одна из нищенок, сидевшая у самой мостовой, схватила его за штанину, и ветошь соскользнула с ее головы с множеством перьев.

— Я вижу твое будущее, — прошептала колдунья, заглядывая огромными глазами в его душу. — Вижу многое…

Чудо, что Доран услышал ее тихие слова среди шума.

— Иди за мной, — велел он.

Бродяжка поднялась, пошлепала босыми ногами по камню, уцепившись за его плащ, чтобы не отстать в людском потоке.

В первом же трактире Доран бросил хозяину на прилавок целый серебряный, и тот сразу подхалимски заулыбался, потирая руки:

— Господин, если вам нужна девушка на ночь, возьмите из моих, а то от этой еще подцепите чего-нибудь!.. Уж не серчайте, может, она и красивая, да кто ж за ее здоровье поручится!..

Одного взгляда Дорана хватило, чтобы хозяин заткнулся и протянул ключ с номерком, маленький, ржавый. В крохотной комнате с одной кроватью Доран жестом предложил колдунье сесть, но она гнездом из тряпок пристроилась у стены на пятках.

— Ты колдунья? — он снял плащ, бросил его на кровать, сел рядом, и деревянный каркас неприятно скрипнул.

— Колдунья, — с улыбкой согласилась женщина.

— Что ты забыла в империи? Зачем ты здесь?

И нечего было гадать — ему попалась та самая колдунья-предсказательница. Она сидела у стены грязным кульком, но почему-то лицо ее словно светилось, один ее вид, один ее взгляд успокаивал, прогонял тревожные мысли, делая все заботы если не незначительными, то хотя бы не смертельными.

— Этого потребовала моя сила, — подернутые пеленой глаза смотрели сквозь плоть, и Доран невольно ощутил пробежавший вдоль позвоночника морозец. — Не гневайся, большой человек, подобный пустынному волку! Я не колдую в империи, а от моего дара видеть будущее вреда нет. Если тебя беспокоит то, что я говорю в городе, я больше ничего не скажу!