Три мести Киоре 2 (СИ) - Корнеева Наталия. Страница 26

Снизошедшее спокойствие смягчило неприятное ощущение, что его обманули, как ребенка. Но Доран ничего не мог сделать колдунье — не существовало закона, запрещавшего жителям хааната находиться в Лотгаре, это была своего рода словесная договоренность. А ее речи… Если бы сыск ловил каждого сумасшедшего, который нес какую-то чушь на улицах Тоноля, тюрьма превратилась бы в приют для душевнобольных. Посадить ее за решетку Доран мог, но стоило ли?

— Ты сказала, что увидела мое будущее.

Колдунья качнулась, водопадом заструились перья, дрогнули и опали, она поправила ветошь, подтянула упавшее с плеча рубище, и губы беззвучно задвигались.

— Соврала я, большой человек. Я хотела увидеть тебя ближе, присмотреться. Ты истерзан болью. Ты престал жить из-за нее.

— Что за чушь? — он скрестил руки на груди и невольно выпрямился, чтобы подавлять, как привык.

Колдунья только улыбнулась и, хоть и сидела ниже, смотрелась неким высшим существом, объяснявшим младенцу прописные истины:

— Этот город охоч до боли, до страха. Он тянет их, отравляет людей, перемалывает. Город не дал тебе пережить боль, выпил досуха. Империя — плохое место, гиблое, — она поморщилась. — Здесь люди забыли о равновесии с природой, единстве. Здесь мертвая земля, не способная родить ничего здорового!

— К чему ты всё это говоришь? — перебил колдунью Доран, которому всё меньше нравился разговор.

— Тебе не понравится моя правда, но я скажу, как есть. Мешагиль всегда говорит правду. Рядом с тобой мертвые. Двое. Ты не отпустил их в реку душ, привязал к себе, ты чувствуешь их боль, она усиливает твою собственную. Ты мертв, — закончила она и пожала плечами.

— Я жив! — возразил Доран, которому стало не по себе от слов колдуньи. — Я дышу, мое сердце бьется, я говорю с тобой! — зло закончил он, чеканя каждое слово.

— Нет. Скоро твоя душа покинет тело, мертвые заберут ее с собой. Отпусти своих мертвых, большой человек. Открой себе путь в будущее!

Не успел Доран ничего сказать, как колдунья взвилась над ним — мелькнули перья перед глазами — и вцепилась в плечи так сильно, что он почувствовал остроту ногтей через одежду. Напротив оказались глаза, огромные, страшные. По плечам заструился жар, а хватка ослабла. Тепло бежало, разгоняя кровь, и сердце громко застучало, а он как оцепенел. Виски заломило, и противные слезы потекли по щекам. В колдовских глазах Доран видел самого себя, растерянного, взлохмаченного, с некрасивой складкой у губ, за чьим плечом с младенцем на руках стояла истощенная Лааре, опустив голову на грудь. Но вот она встрепенулась и посмотрела через глаза колдуньи на него, улыбнулась и исчезла, забрав с собой и ребенка.

Жар побежал по телу с новой силой, Доран ощутил, что какая-то смутная, тягучая тяжесть покинула его, тяжесть, к которой он так привык, что даже не замечал…

Колдунья оттолкнулась от него, упала на пол и закрыла глаза ладонями. Так они и сидели в тишине, пока гостья из хааната не поднялась, не села снова на пятки у стены.

— Я не должна была помогать тебе, — хрипло произнесла она. — Но есть другой человек, кому я желаю счастья, и ради него ты должен жить.

— Что ты сделала? — севшим голосом спросил Доран.

— Я отпустила твоих мертвых в реку душ. Теперь они смогут переродиться.

Вместо вопроса у Дорана сначала вышел хрип.

— Что? Ты хочешь сказать, что все эти годы… Лааре?.. — он замолчал, а в животе собрался ледяной комок ужаса.

— Не просто так запрещено скорбеть по ушедшим от нас, — ласково ответили ему. — Не смотри больше в глаза мертвым, большой человек, не вспоминай их. Хватит, достаточно.

И Доран как наяву увидел фотокарточки с изображениями Лааре, которые у него были везде. Сердце защемило от мысли, что потребуется их убрать… Нет, на такое он точно не способен!

— Сможешь, большой человек, сможешь, если хочешь жить и если хочешь, чтобы жили они! — колдунья рубанула воздух рукой. — А теперь большой человек последует за Мешагиль. Отблагодари меня добрым делом.

И Доран подчинился. Идти пришлось долго, и в этот раз его вела Мешагиль, держала за руку, крепко стискивая ладонь. Иногда пряталась и забавно оглядывалась, как шпион, после чего они рывком передвигались к другому дому. Иногда замирали, и Мешагиль хмурилась, словно пыталась услышать что-то в неясном гуле города. Когда Доран понял, что вдвоем они шли через тьму без фонарей, вздрогнул и попытался образумить дурную колдунью, но та только помотала головой и сказала, что не видит опасности.

Доран едва успевал следить за сменявшимися улицами, отмечая странное: туман не спешил опускаться на город, лишь едва заметная дымка марева окружала предметы. Мешагиль остановилась возле полуразрушенного дома и указала на спуск в подвал, заколоченный, но кто-то постарался раздвинуть две доски так, чтобы человек мог пробраться внутрь.

— Спаси ее, — и его вытолкнули из переулка на широкую улицу, по которой бежала какая-то тень.

Он хотел спросить Мешагиль, но та исчезла, как будто растворилась, и ему ничего не оставалось, кроме как выбросить руку и схватить беглянку, рвануть на себя, утаскивая с улицы. Жестом указал ей лаз, и она просочилась в него, верткая, как змея, а Доран со стоном покачнулся и осел на дорогу, согнул руку, как будто от боли, прижал к груди и стал баюкать, попутно накинув плащ на лаз.

— Эй ты, куда эта тварь убежала? — три страшные фигуры, вынырнувшие из мрака, доверия не внушали.

— Чуть не прибили!.. — сетовал он, охая и то баюкая руку, то поглаживая колено. — Туда побежала! — и махнул в сторону улицы, не желая испытывать терпения головорезов.

И три тени растворились в ночи, исчезли, сверкая ножами. В бедных кварталах никогда не спрашивали, кто за кем охотится. Никогда не звали патруль, ибо только так и можно было выжить.

— Ушли. Вылезай, — сказал он, подняв плащ и постучав по доскам. — Или помощь нужна?

Помощь все-таки понадобилась: забравшись на что-то, ему сквозь щели протянули руки, и он за запястья достал девушку в знакомом черном костюме.

— Пожалуй, даже удивляться не стоит.

— И тебе доброй ночи, — хмыкнула Киоре, отряхиваясь и оглядываясь. — Пойдем отсюда, пока они не поняли, что одурачены.

— Куда? — спросил он.

— К Ястребу, — кивнула Киоре, и они поспешили убраться с улицы.

— Кто тебя преследовал?

— Это я и хочу узнать!

До харчевни они добрались непросто: приходилось скрываться от любопытных патрулей. Пару раз Киоре замирала, пугалась, и тогда они прятались, вслушивались в ночь в ожидании погони.

— Сядь куда-нибудь, — сказала она ему, пинком распахивая дверь. — Ястреб, будь проклята твоя почившая мать! — пророкотала Киоре так, что даже герцог вздрогнул. — Чтоб паразиты твоего сынка замучили!

Харчевня замерла, замолчала, и все взгляды устремились на Киоре.

— Какого ляда, Ястреб?! Какого ляда за мной бегают твои головорезы?! — гремела она, продвигаясь внутрь харчевни.

— Такого, — спокойно отозвался тот, набивая трубку табаком. — Значит, им очень много заплатили в обход меня.

Вошедший следом Доран ссутулился, бросил хозяину пару медяков и получил соответствовавшую им кружку пойла, устроился за дальним столом у стены.

— А что тут происходит? — поинтересовался он у щуплого типа с картинным шрамом, не спеша снимать капюшон.

— Да, похоже, доигралась Киоре. Ребята Ястреба быстро ее успокоят, раз кто-то заказал, — пожал тот плечами и схватил со стола мелкую копченую рыбешку, заглотил целиком, чтобы через миг достать скелет и бросить на замусоленное блюдо.

— Неужели всё так плохо?

— А то как же! Один Ястреб к ней добр, остальным она как бельмо. Хотя явно не наши ее заказали, еще кто-то, — он пожевал губы и рукоятью откуда-то вытащенного ножа почесал висок. — Но спастись может. Мы до сих пор не знаем, как она выглядит, а портретикам Особого управления верить не стоит. Меняется на зависть всем — ее тут минимум в трех обличьях видали!

За нехитрой беседой они пропустили всю перепалку Ястреба с Киоре, и та, сплюнув, схватила со стойки кружку и подсела к Дорану.