Ближний Круг (СИ) - Криптонов Василий. Страница 24

Вырубился я сразу после ужина. Единственное, что запомнил из разговоров — общий приподнятый настрой. У деда после моих слов как будто камень с души упал. Моя семья радовалась внезапно свалившемуся на голову избавлению от финансовых неурядиц. И через призму этой радости все уже с оптимизмом смотрели на грядущую церемонию.

Я же не мог разделить их оптимизма. Пусть технология очистки магии через помощь Клавдии работала великолепно, но принять всем сердцем философию белых магов я не мог. Может быть, просто потому, что ещё не знал толком этой философии.

Пробелы в моих знаниях собирался ликвидировать Платон. Утром, едва я, одевшись, выбрался из комнаты — сразу столкнулся с ним.

— Готовы к учёбе, ваше сиятельство?

Он как будто и не ложился вовсе. Хотя, может, учитель в принципе никогда не спит.

— Сейчас половина пятого утра, — сказал я.

— Благодарю за сведения, ваше сиятельство. Но я спросил, готовы ли вы к учёбе.

Хм, ладно. Вызов принят. Готов ли я? Да я родился готовым.

Мы вышли на задний двор.

— Покажите жемчужину, — потребовал Платон.

А, да, жемчужина...

После ужина сестра затащила меня к себе в комнату и тоже попросила жемчужину. Я показал. Надя достала золотую цепочку, нацепила жемчужину на неё и повесила мне на шею.

«Это что?» — спросил я.

«Подарок», — улыбнулась Надя.

«На какие ши... средства?»

«О, мы теперь не стеснены в средствах!»

Я только мысленно покачал головой и вежливо сказал спасибо. Оставалось лишь надеяться, что князь Григорий Михайлович ведёт дела менее импульсивно. Я очень сомневался, что та гора денег, которую раздобыл у Федота, может коренным образом изменить положение рода. Долги закрыть — это, конечно, хорошо, но помимо долгов, нужно же ещё на что-то жить. Содержать то же Барятино. Искать новые ресурсы...

Цепочку я принял. В конце концов, это — золото, металл, который веками выступал гарантом стабильности. В нашем случае это выражается в том, что если дела снова пойдут плохо, цепочку можно продать.

Достав из-под рубахи жемчужину, я показал её Платону. Жемчужина была белой, лишь глубоко внутри виднелось чёрное пятнышко. Оно казалось живым, как будто шевелилось. И напомнило мне ту дрянь, что вынула Клавдия из энергетического тела умирающей женщины.

— Всё-таки чернота. — Платон предпочёл сконцентрироваться на негативе.

— Это совсем плохо?

Взгляд, которым наградил меня Платон, был странным. Что-то он там себе думал, о чём не спешил мне рассказывать.

— Увидим, ваше сиятельство. Во всяком случае, выступить на поединке вам такая мелочь не помешает. Ваше оружие?

В руках Платона появились сабли. Я поспешно спрятал под рубашку жемчужину и волевым усилием призвал свою цепь.

— Как будет проходить поединок? — спросил я.

— Двое выходят. Дерутся. Один побеждает. Победу присуждает лично Император, его суждения всегда беспристрастны и справедливы. Задача бойцов — продемонстрировать максимум не только во владении магией, но и в тех качествах, которых Император вправе ожидать от белых и чёрных магов. От чёрных ждут безжалостности, они ни перед чем не остановятся при достижении цели. От белых ждут благородства и спокойной уверенности.

— До сих пор не понимаю, как может победить белый маг, — признался я. — Защищаться — да, но победить?..

— Что именно вас смущает?

Платон сделал неожиданный выпад. Сабля гораздо быстрее цепи, она — продолжение руки, в этом её преимущество. Однако цепь — тоже имеет свои плюсы.

Я уклонился от удара, отскочил в сторону, одновременно взметнув цепь. И опять она отреагировала, как живая. Подчиняясь моим полуоформленным желаниям, цепь змеёй метнулась к руке Платона, обвила запястье. Я дёрнул цепь на себя, намотав второй её край себе на ладонь.

Платон, как будто бы потеряв равновесие, едва не рухнул передо мной. Костя Барятинский наверняка проморгал бы полёт второй сабли, но я предчувствовал этот удар ещё до того, как Платон его замыслил.

Призрачное лезвие ударилось о подставленный кулак и отскочило. Цепь защитила плоть.

Одним ловким движением Платон высвободил свою руку и отскочил, увеличив дистанцию до безопасной.

— Жжётся? — спросил он.

Я поморщился. Цепь исчезла, я достал жемчужину и хмуро смотрел, как увеличивается чёрное пятнышко. Незначительно, но — увеличивается.

— Стороны меняются, правители умирают, — сказал Платон. — Религии исчезают и появляются. То, что вчера казалось верным и правильным, сегодня кажется бредом сумасшедшего. Поймите, ваше сиятельство: важно не то, за что вы сражаетесь. Важно то, как вы это делаете.

— Так в этом мой вопрос и состоит! — сказал я, резко спрятав жемчужину. — Как именно я должен сражаться, чтобы победить как белый маг?!

— Вопрос намерения.

— А конкретнее?!

— Помилосердствуйте. Намерение — самая конкретная вещь, какая только может существовать во вселенной. Если вы бросаетесь в бой, чтобы убить или покалечить — вы, скорее всего, добьётесь своего, но император не засчитает такой победы. Измените намерение. Выходите на бой, имея в виду победу чистого и благородного духа.

— Прекрасное объяснение, которое ровным счётом ничего не объясняет, — поморщился я.

— Всего лишь вопрос тренировки, — одарил меня Платон дружеской улыбкой. — Замените намерение убить — намерением защитить. Намерение навредить — намерением помочь. Для этого нужно немного сместить свою точку восприятия реальности. К примеру, когда я нападаю на вас, моё намерение очень простое: научить вас сражаться, как белый маг. И даже если я случайно убью вас, моя жемчужина останется белой. Намерение выше поступков. Его чистота и сила одолеют любую грязь. Нападайте на меня.

Я не тронулся с места.

— Зачем?

Платон расхохотался:

— А ведь отличный вопрос, ваше сиятельство! К чему вам нападать на меня? Я хочу научить вас чему-то — и это полностью моя забота. Но вам-то зачем кидаться на человека?

— Похоже, я делаю успехи, — ответил я улыбкой на его веселье.

— Безусловно. Переходим к первой ступени ученичества. Признайте себя моим учеником.

— И-и-и... что? — не понял я.

— И тогда исполнение любых моих команд будет выражать ваше намерение учиться у меня. Вам не нужно знать причины, по которым я требую от вас определённых действий. Но если вы намерены учиться, то доверяете мне и можете быть свободны от любых последствий своих действий.

Я почесал кончик носа.

— Так... То есть, если я признаю вас учителем, вы скажете мне убить человека, и я это сделаю — убийство не окажет никакого влияния на цвет моей магии?

— Абсолютно верно, — кивнул учитель. — Зато скажется на цвете моей.

— Как-то это всё... скользко.

— В мире намерения нет ничего скользкого. Итак, вы признаёте меня своим учителем?

С этим у меня были проблемы, о которых я искренне рассказал Платону. Как я могу довериться ему полностью? Я ничего о нём не знаю. Я не вижу, в чём он меня превосходит.

Подростку, коим являлся Костя Барятинский до моего появления, было бы легче. Но я-то подростком не был. Я сам выучил многих. И Платон, будь он в моём мире и на моей стороне, скорей всего стал бы моим товарищем по оружию, а не учителем.

Про другой мир я, конечно, умолчал.

— Честно, — похвалил Платон. — Тогда пойдём путём более долгим и трудным, но — посильным. Нападайте на меня, чтобы научиться атаковать, не причиняя вреда.

Тренировка продлилась два часа. Я весь взмок, запыхался. Слабые (по моим меркам) руки Кости Барятинского уже опускались, держался я лишь на силе воли.

На жжение жемчужины перестал обращать внимание. Всё было тщетно. Если я бросался в атаку — я хотел убить или навредить. И это желание не зависело от меня.

— Достаточно, — оборвал тренировку Платон, и сабли исчезли у него из рук. — Этот урок должен преподать не я.

— Тогда кто? — спросил я, тяжело дыша.

— Ко-о-о-остя! — послышалось со стороны дома. Я повернулся и увидел машущую рукой Надю. — Завтрак через десять минут! А потом я поеду в город, тебя не надо подвезти?