Любить и помнить (Демоны прошлого) - Кауи Вера. Страница 25

Сара казалась неживой. Тесть наблюдал за ней в окно, пока она не скрылась из вида. Он знал, куда она направляется, и еще долго смотрел в сторону холма, за которым прятался греческий павильон.

Он никогда не видел ее плачущей. Она только уходила в себя, пряталась, как улитка в свой домик, закрывалась, как цветок, вся жизнь которого теплилась где-то глубоко, в самой сердцевине. Из нее будто выпустили воздух. Она стала пустой. Она ходила, двигалась, что-то делала, но все это автоматически. Ничто не трогало ее. Все свободное время она проводила у озера; какая бы ни стояла погода, она приходила на берег и неподвижно сидела, глядя перед собой невидящими глазами. Ее оставило тепло. От нее веяло ледяным холодом. Она похудела, и кожа обтянула ее прекрасно вылепленное лицо, которое стало похожим на череп. Сэр Джордж знал, что она ничего не ест, подозревал, что она не спит ночами, и терял надежду на то, что она когда-либо вернется к нормальной жизни.

К концу июня Эд все еще официально считался пропавшим без вести. Неофициально – погибшим.

Она никогда не говорила о нем. Он был похоронен вместе с ее собственной жизнью. Долгие часы она сидела в полном молчании, глядя в пространство. Она перестала читать, не слушала радио, никуда не ходила. Не принимала никаких приглашений. Единственным местом, которое она посещала, был греческий павильон. Погода—непогода – ей было все равно. Сэр Джордж знал, что всегда найдет ее там. Однажды он застал ее там под проливным дождем, насквозь промокшей. Она сидела, привалившись спиной к стволу каштана, забыв обо всем на свете, погрузившись в свои мысли. Сэр Джордж взял ее под зонтик и, бережно приобняв, привел в дом. Он сам приготовил ей горячую ванну, потом проводил в постель, куда положил грелку. Несмотря на все эти меры, она проснулась в жесточайшей лихорадке, обернувшейся воспалением легких. Десять дней она находилась на грани жизни и смерти и не прикладывала ни малейших усилий, чтобы поправиться.

Сэр Джордж пришел в отчаяние. Обычное его самообладание ему изменило, он не знал, что предпринять, к кому обратиться за советом. И тут, во время Сариной болезни, на ее имя пришла телеграмма из министерства воздушного флота. В ней сообщалось, что муж леди Сары Латрел, командир эскадрильи Джайлз Латрел, был сбит в небе над Монте-Кассино и получил множественные ожоги. Он находится в тяжелом состоянии и направляется домой для лечения в ожоговом центре в Ист-Гринстеде.

К моменту получения телеграммы здоровье Сары уже было вне опасности. Она еще была чрезвычайно слабой, бледной, изнуренной болезнью, но с тех пор, как сэр Джордж с величайшей осторожностью сказал ей о том, что случилось с Джайлзом, стала на удивление быстро поправляться. Через два дня она встала с постели и позвонила в госпиталь Королевы Виктории. Ей сообщили, что командир эскадрильи Латрел прибыл, но его тяжелое состояние не позволяет пускать к нему посетителей. Сара звонила в госпиталь ежедневно. Каждый день ей повторяли одно и то же. Ее муж в тяжелом состоянии, но надежда есть.

Когда наконец Саре и сэру Джорджу разрешили приехать в госпиталь, к Джайлзу их все равно не допустили, поскольку он находился в кислородной палатке, но предоставили возможность побеседовать с лечащим врачом. Тот не стал скрывать серьезности положения. У Джайлза обгорело почти шестьдесят процентов кожного покрова от лица до колен. Волосы сохранились благодаря гермошлему, ноги уцелели, потому что Джайлз был обут в тяжелые ботинкии, но все остальное ужасно пострадало; кожа сходила лоскутами, как мокрая промокательная бумага. Джайлзу придется перенести долгосрочную процедуру пересадки кожи, хирургическую операцию на лице. Один глаз вытек, второй хоть и удалось спасти, но он, видимо, тоже потребует операции.

Все это было сказано четко и без всяких сантиментов. Сара была благодарна доктору за то, что он нарисовал правдивую картину, и ей стало ясно, что от нее теперь потребуется.

Доктору понравилась ее реакция. Конечно, она переживает шок; любая женщина, получив вместо молодого, красивого, здорового мужа жалкую развалину, была бы в шоке. Но эта принимала свою участь с великолепной выдержкой, ни на секунду не потеряв над собой контроля, а такое встречаешь нечасто.

Самое тяжелое, предупредил он, начнется, когда Джайлз станет выздоравливать. Когда поймет, что с ним произошло. Это будет тяжелейшим испытанием для его психики. Так бывает со всеми, кто еще вчера был крепким, сильным и красивым, а сегодня стал беспомощным, жалким и безобразным. К тому же его очень ослабит серия операций, воля к жизни угаснет. Джайлзу понадобятся постоянный уход и забота, за ним нужно будет следить, подмечая признаки возможного ухудшения. Но самое сложное, самое трудное – исцеление его психической травмы, повторил врач. Здесь нужно будет особое искусство.

Эту обязанность Сара взяла на себя. Сэр Джордж видел, как она целиком посвящает себя этой задаче. Она так организовала свою службу в госпитале, чтобы максимум времени проводить с Джайлзом. Ей, как сотруднице добровольно-вспомогательной службы, позволялось работать в пределах собственных возможностей. В конце концов, все они делали общее дело: она помогала раненому, и не важно, где это происходило.

Ни разу она ничем не обнаружила отвращения к тому жутковатому монстру, в которого превратился Джайлз. Она сидела у изголовья, разговаривала с ним, читала вслух, ухаживала. Поддерживала, ободряла, облегчала боль. Она стала для него стальной опорой, и Джайлз с готовностью принял ее заботу и помощь.

Саре отдали его планшетку, и она внимательно осмотрела содержимое. Все ее письма были на месте, подобранные в хронологическом порядке и аккуратно сложенные; не хватало только письма, сообщавшего об ее измене. Сара еще раз тщательно перебрала каждую бумажку. Этого письма не было. Очевидно, Джайлз его не успел получить. Уж его-то Джайлз нипочем не потерял бы. Сара в третий раз, с какой-то яростью, стала сортировать содержимое сумки. Будто в непроходимых сумрачных дебрях ее жизни мелькнул спасительный просвет, потерять который вновь было бы невыносимо.

Джайлз нуждался в ней, но и Саре была необходима его потребность в ней, за которую она хваталась как за спасительный якорь. Выздоровление Джайлза стало ее единственной жизненной целью, и она с отчаянным упорством ее добивалась. Она посвятила себя мужу без сожаления и без всяких лишних эмоций. Все чувства умерли вместе с Эдом. Но никто не мог упрекнуть ее в том, что она недостаточно самоотверженна по отношению к Джайлзу, и в первую очередь сэр Джордж. А чувства и эмоции были никому не нужны; Джайлз был так слаб, что ничего не замечал вокруг, безразлично принимая заботу жены, как принял бы ее из любых других рук.

Весь июль и весь август Сара провела, почти не отходя от постели мужа, и он очень медленно, но верно стал выздоравливать. Если можно было применить к нему это слово. Ему уже не нужна была кислородная палатка, ожоги заживали. Врачи с оптимизмом говорили о том, что через месяц-другой можно будет приступить к пересадке кожи. Но тут Джайлз, едва избежав смертельного исхода, настолько пришел в себя, что смог осознать и прочувствовать свое состояние, и это вызвало в нем глубочайшую болезненную апатию, столь же беспредельную, как и Сарино нежелание жить.

Вслед за апатией пришел сперва период помрачения рассудка, а вслед за ним – какой-то нездоровой лихорадочной суетливости, сопровождавшейся редкостной злобностью. Его характер изменился до неузнаваемости. Из покладистого, добродушного парня он превратился в неуживчивого, бранчливого мизантропа. Сэр Джордж был поражен, став свидетелем того, с какой желчной язвительностью его сын говорил с женой; с его языка словно извергался яд чистейшей ненависти. Именно на нее он изливал всю скопившуюся в нем злобу, а ее безответность будто еще сильнее разжигала в нем ярость и провоцировала новые атаки. Он буквально превратил Сару в мальчика для битья и не спускал ей ни малейшего промаха.

Джайлз целиком ушел в болезнь и нисколько не старался как-то с ней сладить. Он угрюмо игнорировал инструкции врачей, доводил до слез нянечек, задирался с другими пациентами и яростно отвергал всякие попытки помочь ему. Пару раз он отказался видеть Сару, которая проделывала долгий утомительный путь до госпиталя после ночного дежурства, и она кротко ожидала во дворе, в надежде, что его настроение изменится.