Строптивая сиротка для Айсберга (СИ) - Верта Мила. Страница 37

Растерян. Не ожидал. Бесшумно прохожу в комнату. Свет не включаю. Я и так знаю где. Как зверь чую. В окно светит луна, и я чётко вижу силуэт. Маша спит на спине, одеяло сброшено на пол, как всегда. Пахнет шоколадом. Щёлкаю ночник. На тумбочке стоит открытая банка шоколадной пасты.

Рассматриваю. Что-то не так с волосами, обрезала? Похудела вроде, и круги под глазами или это свет так падает? Не выспалась? Я вот тоже теперь плохо сплю. Поднимаю одеяло, аккуратно укрываю.

Пью кофе на кухне. И впервые за много дней на душе спокойно, несмотря на всё дерьмо, что творится в моей жизни. Я выдыхаю, надо бы в душ, я грязный. В зале полным ходом идёт ремонт. Мне кажется, от меня за версту разит краской, а извёстка намертво въелась в волосы и кожу.

Но меня магнитом тянет в комнату, сейчас там моё место силы. Рядом с Гердой. Надо придумать куда лечь, не хочу тревожить Машу. Она наверняка устала с дороги и нет уверенности, что обрадуется такому соседству. Двигаю кресло ближе к дивану и смотрю, смотрю.

Родная, и одновременно незнакомая какая-то. Как ты жила, моя девочка?

Внутри смятение, очень хочу, чтоб Маша проснулась. Обнять хочу, потрогать, понюхать. И одновременно опасаюсь, вдруг сорвусь, жестить нельзя, сбежать точно больше не дам, и так чуть не сдох, пока она бегала.

Наверное, всё могло быть иначе. Если б я не накосячил в клубе, если б она не сделала аборт. А то, что нас в комнате двое, это сто процентов. На Герду у меня особая чуйка. Мне кажется, если бы вдруг что, я бы почувствовал.

Маша, невнятно что-то бормочет и переворачивается во сне, она всегда спит беспокойно. Катается по дивану, закидывает на меня руки и ноги, иногда даже похрапывает. Пусть у меня всё это будет.

Вернись ко мне, моя девочка. Моя же?

Пялюсь на Герду пару часов как маньяк, до жжения в глазах, моргать забываю. Спать хочу адски, но смотреть и впитывать её сильнее. Я хочу обнять. Целовать очень хочу, секса, конечно, тоже. Ругаться и воевать не хочу, но понимаю, придётся, по доброй воле Маша меня назад не примет. Будет морозиться.

Слишком больно сделал, одна боль потянула за собой другую. Пиздец, какой-то по всем фронтам. Вот Кай Алексеевич, что бывает, если обижать любимую женщину восемнадцати лет.

Жри теперь. Жру, давлюсь этим стеклом её разочарования и обиды. Тоскую.

Я, конечно, мог бы лечь на полу. Но хочется быть ближе. Раздеваюсь, осторожно опускаюсь на самый край, диван прогибается под моим весом, замираю. Спит. Ложусь лицом к Герде.

Разглядываю. Волосы теперь короткие, похудела, скулы сильно обозначились. И губы кажутся ещё пухлее. Верхняя обиженно подрагивает во сне. Красивая. Во сне, кажется, совсем ребёнком. Ребёнок. Сглатываю горечь.

Ещё долго гоняю в голове наш возможный диалог, и каждый новый херовее предыдущего. Вырубает меня под утро, часа в четыре. Просто моргаю, обдумывая возможные аргументы, и выключаюсь.

Будит меня, не минет, ни ласковый поцелуй и даже несолнечные лучи. А смутно знакомый грохот. Подрываюсь, стараясь максимально быстро одуплиться. Так и есть, Маша грохнулась во сне. Сидит на полу и смотрит на меня огромными испуганными глазами.

— Привет. — хриплю — Доброе утро.

— Не такое уж и доброе, как выяснилось. — кусает в ответ Герда, встаёт, поправляет пояс халата — Я думала сначала сон, а нет кошмар наяву.

Я тоже соскакиваю с дивана и на всякий случай встаю спиной к выходу. От греха подальше. Маша не замечает моего манёвра, но смотрит по-прежнему сердито.

— Что ты делаешь у меня в квартире? Я думала мне глючит, что подушка тобой пахнет, и кроссы в коридоре привиделись.

Она помнит мой запах. Как дебил стараюсь подавить лыбу, выходит не очень.

— Что смешного? По-твоему, это весело вламываться ко мне после всего? Спать на моём диване? Верни ключи! Мне не по себе, что ключи от моего дома у кого попало!

Это я кто попало? Провоцирует, вот прям так сразу будем биться? Даже не позавтракаем? Мысленно напоминаю я кремень, потому что мудак и виноват.

Вот такая логическая цепочка.

— И тебе, доброе утро! Я очень рад, что ты вернулась! Я скучал. Но лучше бы и не уезжала. — выдаю всё разом.

Последнее замечание явно лишнее Герда становится ещё злее и туже затягивает узел пояса.

— А я без тебя как-нибудь разберусь, когда и куда мне ездить! Ты шмарам своим туалетным указывай! Понял? А мне не надо! Ключи верни и вали уже из квартиры. Тебе тут официально не рады, понял?

— Я не могу вернуть ключи, потому что теперь здесь живу. И идти мне некуда. Я безработный и бездомный.

— Чего? Что ты несёшь, Снежинский? Отдай ключи по-хорошему! Или я Ване позвоню! Или Максу!

— Я уволился сразу, как ты уехала. И квартиру продал. Деньги нужны были на бизнес. С Максом и Ваней вместе работаем, открываем тренажёрку. Сейчас всё ещё на стадии ремонта. Но будет классный зал, очень крутой проект, хочешь, покажу? Вообще, у меня много новостей, я всё тебе расскажу, раз уж мы теперь живём вместе. А ты? — сглатываю, судорожно пытаясь подобрать слова, — Хочешь мне что-нибудь сказать?

Как спросить-то? Как ты делала аборт? Сууука, она в меня чем-нибудь тяжёлым запустит. И будет права. Это даже звучит по-ублюдски.

Герда в шоке, стоит с открытым ртом как рыбка, но звука нет.

— Ты офигел? В смысле мы вместе живём? Ты ничего не забыл? Ты изменил мне! Ты меня предал! Мы расстались, вообще-то, если ты не заметил! Не буду я с тобой жить!

Маша нервно расхаживает по комнате, пальцами стараясь причесать волосы, хватает со столика расчёску, суёт в карман халата. Совсем растерялась. Я молчу, потому что ей это нужно. Высказаться, выпустить пар, прожить эти эмоции и обиду.

— Ты предатель, трус и изменщик! Как у тебя всё просто. Квартиру он продал, да флаг в руки! Я-то здесь причём? Иди, живи к друзьям, или снимай или хоть под мост! Мне всё равно! Понятно? Почему я вообще должна об этом думать? Ты, когда трахался по клубам, обо мне явно не думал!

Думал, вообще-то, но озвучить это стрёмно. Скриплю зубами, но молчу. Хаваю. А Маша накидывает ещё больше. Раскраснелась и активно жестикулирует, машет руками и тычет в меня пальцем.

— Тебе было по фигу, что я буду чувствовать, если узнаю! Я чуть не сдохла от боли, когда это всплыло. Я и уехала то, чтоб сума не сойти и выбраться из этого дерьма, куда ты меня окунул! Не хочу ничего больше с тобой! Не люблю тебя! Хочу, чтоб ты ушёл, свали уже из моей жизни. Ненавижу тебя!

Меня начинает пенить от её слов, повторяю как мантру это от обиды, что реально она так не думает. Ни хера не работает.

— А я думал, ты уехала, чтоб аборт сделать! — кусаю в ответ.

Маша дёргается и бледнеет, отходит на пару шагов. Губёшка дрожит. Да блядь! Я же иначе хотел!

— Да пошёл ты, придурок! — выдаёт Маша, размазывая слёзы по щекам — Ты совсем больной, что ли? Я бы не стала! Не собираюсь перед тобой отчитываться! И что-то объяснять!

А я хочу послушать, как пластилиновый сползаю к её ногам, обнимаю за бёдра, утыкаюсь в живот. Тяну носом воздух, стараюсь почувствовать. Нет, ну нет же, нас двое.

Маша упирается руками мне в плечи, пытается оттолкнуть, обнимаю ещё крепче.

— Не трогай меня! Отпусти! Зачем ты обнимаешь? Я же аборт сделала! Ты же так думаешь? — Маша горько всхлипывает, прячет лицо в ладонях и воет.

У меня мороз по коже от этого звука. Внутри противно стынет. Это что-то запредельное, в этом звуке вселенское горе, страдание и бесконечная тоска. Отпускаю. Герда отходит к окну, встаёт спиной ко мне сгорбленная, будто стала ещё меньше, несчастная.

Что тогда? Я не понимаю. Если она так переживает, значит, хотела ребёнка? Сделала аборт и пожалела? Ничего не соображаю. В комнате становится невозможно дышать. Маша дёргает окно. Быстро становится холодно. Так и сижу на полу. Психовано захлопывает.

Не так я планировал поговорить.

— Маш, я не понимаю. Если ты не хотела, то зачем сделала аборт? Ты ведь не беременна? — шальная мысль рвёт грудину надеждой, что моя чуйка сломалась, вдруг нас всё-таки трое?