Рождённая Небом. Три сестры (СИ) - Лайт Элеонора. Страница 44

Однако всё это казалось Серрель Обриа таким страшным безумием, что ей даже не хотелось о нём думать. Внутри её всё сопротивлялось и кричало, а голос совести настойчиво и мучительно "сверлил", коря за гнусные намерения ради снискания милости у Тьмы чинить вред невинным молодым людям и приносить их ей в жертву. Однако всё же она, порывшись в своих тайниках, достала оттуда письмо, адресованное Ауле, решив завтра же отправить его по новому адресу. Может, хотя бы таким образом, минуя «волшебника» и необходимость с ним возиться, она сможет привлечь к себе её внимание и тем самым смягчить гнев своей коронованной наставницы.

Раздумывая так, Серрель погасила свечи, оставив гореть лишь тусклые светильники по углам, затем откинула один из висевших на стене ковров, за которым находилась её постель, и помолилась Владыке Мира, чтобы избавил её от необходимости видеть в грядущем сне разгневанную Королеву Тьмы и говорить с ней.

А теперь наверняка будет разумным вернуться к дальнейшему описанию судьбы главной героини нашего повествования. Итак, вернувшись из Лиерама и погостив дома, чем она немало обрадовала всех, даже завистливую с детства старшую сестру и занудную среднюю, Аула Ора на восьмой день вернулась в Оттари, в свой прежний пансион. Разумеется, там её встретили целым шквалом удивления и радости, и даже суровые по своей натуре директрисы "расцвели" улыбками при её появлении и кинулись её обнимать. Старые подруги даже устроили в честь приезда Аулы вечеринку в большой нижней гостиной, закупив на городском базаре всякой разной снеди, напитков и сладостей. По очереди расспрашивая, как жила Аула в суровом Лиерамском пансионе, как с ней обращались преподаватели, директорат и местные эйди, почему она похудела и т. д. и т. п., и были немало удивлены ответами.

— Мы были об этом месте лучшего мнения, — сочувственно сказала одна из подруг, высокая белокурая второкурсница в бело-золотистом одеянии вроде полуплатья-полухитона, с ровно подстриженной чёлкой, длинными прямыми волосами, большущими глазами светло-фиолетового цвета и приветливой улыбкой, похожая на Эйлу Хан нежным голубоватым оттенком светлой кожи. — На твоём месте я бы, наверное, тоже начала нарушать правила и делать всё наоборот. Какое-то логово Тьмы, а не пансион.

— Совершенно согласна, — поддержала другая девушка, полноватая шатенка с агатовыми серёжками в ушах и со сложной аристократической причёской, видимо, сделанной специально для этого весёлого вечера, одетая в пышное светло-красное платье с оборками. — Но я бы вообще тогда предпочла вернуться обратно. Ты стойко держалась.

— У меня была своя на это причина, Эйра, — ответила ей та. — Если вы с Геллой будете не против, я расскажу, для чего вообще поехала туда учиться.

— Конечно, не против, — почти в один голос ответили Гелла и Эйра.

Аула отвела их в сторону и уселась вместе с ними на длинную скамью около стены.

— Как-то я вам говорила… что, когда мне было четырнадцать лет, я бывала здесь и однажды встретила храме Владыки Мира юношу, которому было тогда семнадцать. Ещё раньше я не раз видела его в своих снах. Его имя Этт Мор. Он тогда был учеником жреца Ассируса, и тот хотел, чтобы в будущем Этт стал его преемником…. когда Ассирус умрёт.

— Но ведь Ассирус до сих пор жив и заведует храмом, — ответила Гелла. — Мы были там с Эйрой в выходной день. И он, кажется, уже нашёл себе нового преемника по имени Рен… как там дальше, Эйра?

— Рен Орас, — напомнила подруга.

— Да, точно, Рен Орас. И он так усерден в своих жреческих обязанностях, что старый жрец считает его безупречным и возлагает на него большие надежды. А что там было, с тем жрецом?

— Ассирус выгнал его из храма и лишил своего покровительства, а ведь у него нет ни отца, ни матери, ни дома, он жил в этом храме. К счастью, он, как и все сироты, получал из королевской казны сиротскую милость…

— Так он сирота? — нахмурившись, спросила Эйра. — Это грустно. А что с ним случилось потом и какое отношение это имеет к твоему решению переехать в Лиерам?

— Я узнала, что он живёт и учится в Лиерамской семинарии для жрецов, — со вздохом ответила Аула, нервно теребя оборки нарядного светло-голубого платья из лёгкой материи, привезённого из дома и надетого специально для этого вечера. Это платье, скроенное по последней арохенской моде, красиво облегало её талию и бёдра, было слегка открытым сверху и прекрасно гармонировало с ажурной белоснежной накидкой, делая её похожей на принцессу.

— Только не говори, что ты отправилась туда из-за жреца-семинариста, — пробормотала Эйра, поправив зацепившуюся за локон серьгу. — Это совершенно несерьёзно.

— Серьёзно это или нет, судить не нам.

Она порывисто встала, чтобы прекратить эту беседу, и направилась к большому накрытому столу, но подруги удержали её за руки и вернули на прежнее место.

— Погоди, — сказала ей Гелла. — Ты хочешь нам сказать… что влюблена в жреца, который к тому же ещё и учится в семинарии?..

В ответ Аула всхлипнула, покраснела и закрыла лицо руками. Гелла обняла её.

— Ну, перестань же… мы с Эйрой уже всё поняли. Безответная любовь, готовность бросить всё ради любимого и бежать за ним на край света и тьмы… а потом…

— Моя любовь не безответная! — возразила ей Аула, слегка отталкивая от себя.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила, в свою очередь, Эйра.

— Я не стану расшифровывать то, что и так предельно ясно. — Не только я влюблена в Этта Мора. Да, да, мои чувства взаимны, а две наших встречи… наверняка они побудили его задуматься о том, стоит ли ему дальше идти по пути жреца и вступать в Орден Звезды Мира. А потом я перестала видеть смысл в том, чтобы оставаться дальше в том пансионе, но хотела, чтобы меня просто отчислили. Тогда бы я могла остаться там и уговорить его…

— Это сущие глупости, Аула! — возмущённо воскликнула белокурая Гелла. — Если бы тебя отчислили, тогда бы ты не вернулась к нам и вообще была бы лишена права получить лучшее в мире образование для женщины. Наверняка это наши директрисы постарались, чтобы тебя вернули сюда, иначе бы… А если твой друг всё-таки останется на своём пути и откажется что-то изменить?

Аула на несколько мгновений задумалась, потом ответила:

— Моё сердце подсказывает мне, что Этт близок к тому, чтобы изменить свой путь. А если он всё-таки примет решение остаться в жречестве и стать монахом Ордена, тогда мне придётся смириться и забыть его, хотя, говорят, сердцу приказать невозможно.

— Ах, мечты… подсказывает сердце… посмотрим, что покажет жизнь.

С этими словами Гелла по-дружески похлопала Аулу по обнажённой руке, затем три подруги поднялись почти одновременно со скамьи и направились к столу.

На другой день одна из директрис, Натиэль Сорро, принесла ей маленький бумажный свиток, пока та ещё спала, аккуратно положила его на бронзовое блюдечко, стоявшее на тумбе, и бесшумно вышла. Проснувшись, Аула прочла послание, которое было написано Алертой Ахан ещё в конце зимы и адресовано в место её прежнего пребывания. По-видимому, это письмо было затем перенаправлено сюда, и нет никаких надежд на то, что злобные мегеры, заведующие лиерамским "вертепом", тайком его не прочитали.

На страницах, исписанных почерком Алерты, виднелись следы слёз — видимо, матери нелегко давалась решимость писать это послание. Дочитав до конца, Аула на несколько мгновенний замерла, словно поражённая электрической искрой: то, что говорил ей Этт во время тех двух памятных встреч, не было метафорой! Конечно, в этом письме не было сказано, что она, Аула Ора, является воплощением Эас, дочери Богини Небесного Ока, называемой на самом распространённом из элайских наречий именем Сотис, но упоминание о том, что она действительно является "даром Богов, благословением, посланным в мир людей, посланницей Света, призванной освободить мир от кровавых узурпаторов-пришельцев и от зла, наводнившего мир Элайи, развеять его в пыль и прах", поразило её, словно молния. Она в те же мгновения внезамно осознала, что вся её прежняя жизнь до сегодняшнего момента была пустым, суетливым времяпрепровождением. Все свои прежние годы ещё недолгой жизни она, относясь к намёкам, прямым словам других людей и даже к собственным внезапным озарениям несерьёзно и продолжала вести обычную человеческую жизнь, мысля, рассуждая и поступая как обычный человек. И даже её любовь к Этту Мору была, оказывается, тоже человеческой суетой, не имеющей отношения к миру Божественному.