Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 141

Подсудимые единодушно отрицали участие в заговоре военных и короля, что было правдой, в отличие от утверждений о том, что никто из обвиняемых не знал о назревающем перевороте. Только Паречи достаточно откровенно сказал о том, что к 25 июля 1943 года подавляющая часть итальянцев была настроена закончить войну любой ценой – по его словам, именно это, а вовсе не интриги Гранди и привело режим к тяжелому внутреннему кризису.

На следующий день заседание началось с зачитывания председателем трибунала так называемого «меморандума Кавальеро», ставшего для обвинения главной уликой. Выходило, что «изменники в генеральном штабе» давно замышляли воспользоваться Большим советом, чтобы подорвать позиции дуче в партии и тем самым облегчить проведение готовившегося переворота. И хотя с юридической точки зрения такая аргументация была крайне сомнительной и доказать непосредственную связь между настоящими заговорщиками и подсудимыми обвинитель так и не смог, в истерической обстановке работы трибунала обычные нормы права и доводы формальной логики не действовали. Во время заседаний в зал врывались чернорубашечники, угрожающе наводя свои автоматы на подсудимых и адвокатов, да и сама атмосфера в замке была соответствующей – за это отвечала специально подобранная публика, сплошь состоящая из фанатиков режима. После того как подсудимые еще раз отвергли все обвинения в заговоре, государственный обвинитель потребовал приговорить всех шестерых к смертной казни через расстрел.

10 января 1944 года началось третье, последнее, самое непродолжительное заседание, в ходе которого адвокат Чанетти напомнил трибуналу, что его подзащитный отозвал свой голос в поддержку резолюции Гранди уже в первые утренние часы 25 июля, направив личное письмо Муссолини с изъявлениями лояльности – после этого трибунал удалился в совещательную комнату. На деле все уже было решено – партии требовалась искупительная жертва за июльские события 1943 года. Фашизм должен был «очиститься от предателей» в собственных рядах.

Председательствующий в трибунале участник «похода на Рим» попытался вывести из-под обвинений хотя бы де Боно, но не преуспел в этом – и маршал, и Чиано, и трое других обвиняемых были осуждены к казни. Той же мере наказания подвергли и остальных, отсутствовавших в Вероне, «изменников 25 июля». Из шести оказавшихся на скамье подсудимых уцелел лишь благоразумный Чанетти, успевший 25 июля «переменить дирекцию», вследствие чего трибунал счел возможным заменить расстрел тридцатью годами тюрьмы. Бывший министр корпораций был на грани обморока от счастья, а остальным осужденным подарили еще один день жизни, обнадежив напоследок предложением написать просьбы о помиловании на имя дуче. Приговоренные и не подозревали, что Паволини, с самого начала осуществлявший над ходом процесса партийный контроль, не собирался вручать их судьбы в руки Муссолини. Руководствуясь «заботой о дуче», он настоял на том, чтобы все прошения были отклонены на месте, в Вероне.

Наконец утром 11 января осужденные были доставлены на полигон в окрестностях города. Связав им руки, их усадили на стулья, спиной к расстрельной команде. Тридцать итальянских солдат сделали несколько залпов – но так не смогли убить большую часть приговоренных и командовавший расстрелом майор полиции добивал уцелевших из автомата. Накануне и во время казни бывшие соратники Муссолини вели себя достойно, мужественно встретив смерть.

«Правосудие свершилось», – бесстрастно произнес дуче на заседании кабинета министров. Он уже знал, что приговор был приведен в исполнение несколькими часами ранее. Почему Муссолини не попытался спасти хотя бы нескольких осужденных, не говоря уже о том, чтобы сохранить жизнь собственному зятю? Дуче был обезоружен радикалами в собственной партии – как двумя десятилетиями ранее чернорубашечники отказались выполнить его приказ, остановив уличное насилие в отношении левых партий, так и сейчас никто не собирался щадить «предателей». Фашисты должны быть готовы пожертвовать всем – так всегда говорил сам Муссолини, и теперь ему пришлось на деле подтвердить свои собственные лозунги.

Нет, он не желал смерти ни де Боно, ни одряхлевшему Маринелли, ни даже Чиано, которого дуче хоть и не простил, но убивать не собирался. Муссолини не отказался спасти мужа своей дочери – он попросту не смог этого сделать. Дуче не хотел отдавать приказ, который все равно не стали бы выполнять, и вместо этого ему пришлось демонстрировать суровость безжалостного диктатора. Однако все это было не более чем маской, за которой Муссолини скрывал свое потрясение. И хотя конечный итог процесса по делу «изменников» представлялся вполне очевидным уже в ноябре 1943 года, дуче пришлось собрать все душевные силы, чтобы встретить финальные события этой драмы.

Несколькими месяцами спустя он попытался объясниться с дочерью, отправив ей через католического священника письмо, но оставшаяся в Швейцарии «вдова изменника Чиано» не приняла этих завуалированных извинений. Злопамятная, как и сам Муссолини, она не простила и только через десять лет после окончания войны сумела найти в себе силы, посетить могилу отца и примириться с ним.

Расстрел в Вероне стал лишь частью трагических событий, происходивших в то время на территории Социальной республики. Наряду с гражданской войной и боевыми действиями между западными союзниками и немцами начала осуществляться и нацистская программа «окончательного решения еврейского вопроса».

…

До 1943 года участие Италии во Второй мировой войне никак не сказывалось на положении ее граждан-евреев, а постепенное расширение итальянской оккупационной зоны даже сыграло свою положительную роль, защитив на несколько лет от преследований нацистов значительную часть балканских и французских евреев.

Между тем немцы, планомерно осуществлявшие в отношении евреев политику геноцида, с весны 1942 года непрестанно жаловались на проявляемое итальянскими властями «непонимание» важности скорейшего «очищения Европы». В то время как такие союзники Германии, как режим маршала Антонеску в Румынии или хорватские усташи, оказывали «необходимое содействие» и сами активно участвовали в массовом уничтожении людей, военные и чиновники фашистского режима не проявляли в этом отношении ни малейшего энтузиазма. Пожалуй, это стало одной из немногих светлых страниц итальянского участия во Второй мировой войне.

А что же дуче? Несмотря на то, что в прошлом Муссолини не относился к убежденным антисемитам, а зачастую и насмешливо высказывался насчет последних, союз с нацистами и военные неудачи Италии ожесточили его. Он не только позволял себе все более жестокие высказывания о «мировом еврействе», но и без каких-либо принципиальных возражений шел навстречу любым пожеланиям Берлина в этом вопросе. Летом 1942 года Муссолини не возражал против передачи немцами бежавших из Хорватии евреев, нашедших временное прибежище в итальянской оккупационной зоне, а в октябре того же года, принимая в Риме рейсхфюрера СС, с невозмутимым лицом слушал Гиммлера, сообщившего, что хорватских евреев отправят в трудовые лагеря на территории польского генерал-губернаторства.

При этом Муссолини прекрасно знал, что высокопоставленный нацистский гость лжет. За несколько месяцев до приезда рейхсфюрера сотрудник немецкого посольства тайно проинформировал своих итальянских коллег о разворачивающейся на Востоке бойне, и об этом сразу же было доложено дуче. В конце концов только настоятельные просьбы Ватикана отложили передачу несчастных людей, бежавших в Италию от хорватских усташей – Муссолини ограничился распоряжением собрать их в импровизированном концентрационном лагере, условия которого ничем не напоминали нацистские «фабрики смерти» в Восточной Европе.

На территории итальянской оккупационной зоны в Греции «расовые законы» не соблюдались, а потому местные евреи не нашивали на свою одежду желтую звезду Давида – печальный символ бесправия, распространившийся в те годы по оккупированной нацистами Европе. Схожая ситуация была и в Южной Франции, часть территории которой итальянские войска заняли в ноябре 1942 года.