Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 47

Остальных, не слишком опасных, противников режима отправляли в лагеря, размещенные, как правило, на островах – благо география Средиземноморья вполне этому благоприятствовала.

Условия в таких поселениях не были чересчур суровыми. Говоря о политических узниках режима, не стоит все же проводить в данном случае аналогии с советской «исправительно-трудовой» системой, известной под аббревиатурой ГУЛаг, и уж тем более – с нацистскими «фабриками смерти». Фактически, речь шла о небольших поселках – без вышек с пулеметами, колючей проволоки и прочей лагерной атрибутики. Изоляция сама по себе была не наказанием, а средством – так считалось в Италии. Пользоваться же рабским трудом в качестве «воспитательной» меры или, тем более, источника государственного дохода – до этого не додумался даже такой поклонник античности, как Муссолини.

Ссыльные итальянцы получали государственное пособие и имели доступ к прессе, могли переписываться с родственниками, а некоторых даже отпускали под честное слово на несколько дней домой, к своим семьям. Иногда это приводило к тому, что итальянская политическая эмиграция, сосредоточенная в основном во Франции, увеличивалась сразу на несколько человек.

Не стоит, конечно, бросаться в другую крайность и недооценивать суровость фашистской системы подавления инакомыслия. Жизнь на островах была достаточно сложной – многое зависело от конкретного фашистского руководителя, осуществлявшего контроль над ссыльными. От сумевших сбежать за границу доходили сведения о мрачных порядках, царящих на этих островах: охранники были грубы с осужденными, подчас избивали их. И все же воспоминания переживших ГУЛаг, где среди заключенных тоже были и коммунисты, и анархисты, и социалисты, свидетельствуют о бесконечно более суровых условиях, в сравнении с жизнью узников фашизма.

С момента начала работы специального трибунала в 1926 году и до 1943 года в нем были рассмотрены уголовные дела в отношении 5619 итальянцев, из которых 4596 были осуждены. Подсчитано, что консулы трибунала вынесли обвинительных заключений общим сроком на 27 752 года, 5 месяцев и 19 дней (кроме того, трех человек обрекли на пожизненное отбывание наказания). Не всех судили исключительно по «политическим» статьям – так, 146 человек получили сроки по обвинениям в убийствах, грабежах и насилии уже во время войны.

К смертной казни было приговорено «всего» 44 человека, в отношении десяти из которых приговор по разным причинам так и не был приведен в исполнение. При этом, как правило, на смерть осуждали только тех, кто боролся с фашистским режимом с оружием в руках. Между 1926 и 1939 годами непосредственно по политическим обвинениям расстреляли 9 человек.

Если большая часть из пяти тысяч осужденных получила наказание в виде 5-летней ссылки, то другим противникам режима фашистские трибуналы отмеряли срок недрогнувшей рукой – этих людей на долгие годы обрекали на существование в мрачных стенах тюрем, построенных задолго до прихода фашистов к власти.

Но все же Италию тех лет было бы преувеличением назвать сплошной тюрьмой – новый режим не был похож ни на «новый немецкий порядок», наделявший любое безумие чертами бесстрастной статистики, не обладал он и советской «масштабностью», позволявшей не считаться с миллионными жертвами. Да и сам Муссолини не стремился превратить свою страну в пыточный застенок. Намного важнее для него было добиться такой атмосферы в обществе, чтобы любая «антиправительственная деятельность» становилась уделом одиночек.

На несколько тысяч арестованных приходилось почти такое же число убитых во время бурных событий начала 20-х; десятки тысяч избитых, сотни тысяч запуганных и миллионы лояльных, довольных воцарившейся стабильностью и неуклонно демонстрируемым величием Италии на международной арене, – о чем они ежедневно узнавали из газет, по радио и в кинотеатрах.

Однако не следует при этом забывать, что речь идет о периоде «преуспевающего фашизма», фашизма до 1943 года. Почувствовав угрозу своему существованию, режим уже не будет столь осторожным в применении насилия.

Главный карательный инструмент фашизма – «Орган надзора за антигосударственными проявлениями» и обычную полицию с середины 20-х и до 1940 года бессменно возглавлял Артуро Боккини. Юрист по образованию, он вышел из среды чиновников, поддержавших фашистское движение из чувства неприятия агрессивной тактики левых в начале 20-х годов. И без того успешная карьера префекта взлетела на головокружительную высоту после того, как в возрасте 46 лет его назначили начальником полиции, доверив через год и «политический сектор».

Муссолини понравился живой, умный и осторожный чиновник: слишком уж выделялся выходец с юга среди «северян» – фашистских иерархов и высшей бюрократии. Дуче выбрал Боккини, и не прогадал. По своему характеру это был «большой вельможа» с «профилем патриция эпохи упадка Римской империи»: он пользовался неизменным успехом у женщин и любил жизнь во всех ее проявлениях. Человек, обладающий подобным характером, вряд ли был способен уничтожать миллионы людей «во имя идеи», но для того, чтобы опутать страну сетью информаторов и доносчиков, лучшей кандидатуры было не сыскать. Широта натуры и жизнерадостность начальника полиции были только на пользу режиму;

к тому же при всей своей кажущейся легкомысленности Боккини хоть и дипломатично, но все же докладывал только то, что считал фактическим положением дел, не пытаясь лакировать действительность ради карьеры. Муссолини это подчас раздражало, но он относился к своему подчиненному с достаточным уважением, чтобы выслушивать правду о настроениях общества. Руководитель полиции оказался человеком, способным держать руку на пульсе страны вплоть до 1940 года, когда сердечный приступ лишил дуче одного из самых искусных его помощников.

Само название новой структуры в виде аббревиатуры OVRA, созвучной по звучанию итальянскому «спрут», отражало требование дуче охватить Италию «подобно гигантскому спруту». Муссолини желал, чтобы его тайная полиция дамокловым мечом висела над головой каждого тайного и явного противника режима. Диктатор недвусмысленно обрисовал задачи новой организации, заявив: «Все итальянцы должны чувствовать, что их действия контролируются, что за ними наблюдает невидимое око». И Боккини во многом удалось добиться такого результата – располагая десятками тысяч агентов и информаторов по всей стране, «Орган надзора за антигосударственными проявлениями» действовал без каких-либо ограничений со стороны государственных и партийных инстанций. Помимо OVRA режим мог опереться и на ряд параллельных полицейских структур, общее число сотрудников которых достигло к концу 30-х годов примерно ста тысяч человек.

Ноябрь 1926 года стал финальной чертой процесса «политической унификации Италии» – соперников у фашистской партии больше не было, а само «соперничество» (то есть политическая борьба) было объявлено незаконным. Теперь, когда фашисты получили монополию на политическую, да и любую общественную деятельность, им предстояла трудная задача «воспитания нации». Муссолини говорил о 10–15 годах, в течение которых итальянцы должны будут стать народом воинов, а фашистская партия – элитой нации. Но в ближайшей перспективе перед Муссолини стояли две задачи, разрешить которые до него не удавалось многочисленным итальянским правительствам: давний спор с римской курией и господство мафиозных структур на Сицилии.

Разногласия между королевством и Святым Престолом начались с того момента, когда Савойская династия возглавила процесс объединения Италии в единую страну. Римские папы, будучи не только «наместниками Бога на земле», но и светскими князьями, противились объединению Италии – для них это означало потерю собственного государства, так называемой Папской области, центром которой являлся Рим. В конце концов дело дошло до открытого противостояния, но покуда за римской курией стоял императорский Париж, а в Вечном городе располагался французский гарнизон, у «патриотов Италии» не было возможности закончить объединение страны.