Навеки твоя (СИ) - Устинова Мария. Страница 40

На меня дохнуло свежим воздухом — противоположная дверца тоже открыта, салон продувало насквозь. Только поэтому я не ощутила запаха крови сразу. Она была на сиденье, на обшивке двери… Мама, наверное, сидела здесь.

На мгновение, я оцепенела, как кролик перед удавом. Во рту таяла наша общая кровь: моя из раздавленных об зубы губ, и Эмиля из прокушенной руки. Ни дышать, ни думать, ни существовать не могу. Я с трудом пересилила сковывающий страх. Не заботясь о том, что оставлю следы, я неживыми руками оперлась на сидушку и вытянулась, пытаясь увидеть, что с той стороны джипа. Я видела, что на земле кто-то есть, выпавший из машины…

Там лежал застреленный охранник. Больше никого.

Скрипнула водительская дверь, и я обернулась. Ее приоткрыл Эмиль, глядя вниз — на то, что мешало закрыть.

— Твою мать, — тихо сказал он.

Еще пристегнутый Борис свешивался на бок. В бледном виске зияла аккуратная черная дырочка. Одна рука упала на колено — он словно пытался отстегнуться, но повалился после выстрела. Вторая рука свесилась наружу, она и мешала.

На полу валялась мамина сумка, я жадно схватила ее и выбралась наружу.

Обернулась, надеясь, что материнское сердце подскажет — куда идти, где искать. Я рвалась на части, сгорала от отчаяния, понимая, что они могут быть где угодно. Прислушивалась к ветру, надеясь, что порыв донесет детский крик. Я тонула в беззвучной истерике.

Ко мне присоединился Эмиль, озираясь.

— Это ты виноват! — заорала я. — Ты все устроил! Ты похитил сына!

Я не могла думать, меня вели эмоции. Он угрожал забрать малыша, был холоден со мной все это время, что я даже гадала — чего от меня хочет, если не простил, как видит нас дальше. А если он дожидался, чтобы прилетела мама, чтобы отнять ребенка и увезти от меня…

И даже если я ошибаюсь, это он виноват: он, он, он!

— Не сходи с ума! — зарычал Эмиль, а когда я налетела на него, хватая рубашку на груди, перехватил руки, не позволяя себя бить. От бессилия я разрыдалась ему в грудь. Выла, кусалась, царапала его, пока он прижимал меня к теплому телу. Самое ужасное, он был так же растерян, как и я.

— Их увезли, — заговорил он хрипло и быстро. — Тел нет, они нужны живыми. Успокойся и начни думать, или хотя бы не мешай мне!

Я замолчала, глядя в темноту невидящим взглядом. Глубоко дышала прохладным воздухом, понимая, в какой я горячке: даже вспотело лицо. Эмиль меня отпустил и осмотрел дорогу вокруг машины, обочины — пытался понять, как их остановили. Затем углубился в лес. А я стояла посреди дороги, как марионетка с обрезанными нитями. Меня ошеломила внезапная мысль.

Андрей поддерживал контакт с Борисом. Мой безопасник его не опасался. Он мог остановить джип, уложить всех — я вспомнила аккуратные пулевые отверстия в висках жертв. Но он бы просто унес ребенка, а не стал забирать маму. Андрей одиночка. Он бы забрал моего сына и только.

Хотя я могу ошибаться. Но если права, скоро он выйдет со мной на связь.

— Дина, — ко мне подошел Эмиль. — Быстро в машину! Их здесь нет, не теряй время!

Придерживая меня за плечо, быстрым шагом он повел меня к «ситроену».

— Феликса среди трупов не нашел, — сообщил он, быстро устраиваясь за рулем, и выжимая газ. — Всех забрать не могли, возни много. Все произошло только что, попробуем догнать. Позвони им!

Я лихорадочно прижала телефон плечом к уху, глядя в зеркало заднего вида, как брошенный джип поглощает темнота.

У мамы телефон отключен, а вот у Феликса пошел протяжный гудок, только он не брал трубку. В окно врывался вечерний ветер, он стал суше и пряным словно впереди поле. А вместе с ним ворвался и странный звук — я уловила его краем уха, но, настроенная на ребенка, сразу же повернула голову, вглядываясь в поле.

— Остановись, — попросила я, пытаясь понять, что меня насторожило.

Эмиль довольно далеко проскочил вперед, прежде чем притерся к обочине.

— В чем дело?

Я выбралась из салона, не ответив. Настороженно смотрела вдаль, из безопасной тени тополя, и по спине пробегали мурашки. Что-то пугало так сильно, что даже бушующие эмоции притихли, уступая месту бдительности.

— Дина, нет времени! Вернись в машину!

Я снова набрала номер телефона, только на этот раз не прижимала к уху, а включила громкую связь. Ночь, полную шелестящих трав и сверчков, разорвали гудки. Вот оно. То, что меня насторожило.

— Слышишь? — прошептала я, не оборачиваясь.

Боковым зрением я видела, что Эмиль перегнулся через сиденье и выжидающе смотрит на меня. Сомнения сменились напряжением: он цепко прищурил глаза.

Издалека ветер приносил тихую мелодию.

— Это его телефон, — я кивнула на светящийся в темноте экран, где все еще шел вызов. — Твой брат где-то рядом.

Эмиль быстро выбрался из машины и решительно пошел вдоль обочины.

— Продолжай звонить.

Я следила, как высокая фигура мужа пересекает поле. Он остановился, глядя под ноги. Обернулся: ветер трепал волосы, но я не рассмотрела лица. Интуитивно пошла к нему и остановилась в нескольких шагах, различив запах крови.

— Не подходи.

Эмиль присел на корточки, проверяя пульс — через заросли травы, я не видела, кто это. Страх сам толкнул вперед: Феликс лежал на боку, в темноте я различила лысую голову, а тело сливалось с землей из-за темной одежды.

— Еще жив, — разволновался Эмиль, обернулся, явно не зная, что предпринять. — Мы не можем его забрать.

Мысленно я согласилась, но продолжала смотреть на мужа — это его брат. Я бы поняла желание помочь, но у нас нет времени… мы не можем рисковать.

Он был здесь один — моих не было. Моего сына какие-то уроды сейчас увозят от меня все дальше и дальше.

— Позвони в скорую, — Эмиль встал, приняв какое-то решение. — Вытащим на дорогу и бросим. Только время потеряли…

Он отволок брата за руки и оставил на обочине. Отряхнув ладони, Эмиль сел за руль. Я физически ощущала исходящее от него раздражение. Он отъехал от обочины, зло ударил по рулю — я заметила пятнышки крови на манжете сорочки, до этого их не было. Я не рассмотрела, что с Феликсом, но, скорее всего, застрелен. Дозвонилась до скорой и путанно попыталась объяснить, куда ехать.

Во мне ничего не шевельнулось — не только сочувствие, вообще никаких эмоций. Я словно перешла в энергосберегающий режим, только о ребенке могла думать. Настроилась на него, пытаясь понять — где он?

— Его позже добили, — в хриплом голосе мужа звучала плохо скрываемая паника. — Избавились по дороге. Значит, помешал им.

Он не знал, куда ехать и что делать. Не знал, кто эти «они».

— Или это твой любовник, — теперь голос ломало от ненависти. — Я его убью… На куски порежу, если он!

Эмиль рычал, не в силах справиться с собой. Пальцы на руле скрипели.

— Это не Андрей, — тихо возразила я. — Он бы не забирал с собой никого, кроме ребенка. Всех бы на месте убил.

Этот аргумент, как ни странно, его убедил. А может, Эмиль просто не хотел раздувать конфликт. В момент, когда он говорил об Андрее, я чувствовала в нем и боль, и обиду, и холодную ненависть. Они не имели никакой ценности перед лицом катастрофы.

Мы почти до конца выжали эту дорогу. Эмиль остановился, глядя на огни города впереди. Мы опоздали, следы остыли, мы уже никого не догоним. Похитители либо свернули на другую развилку, либо давно в городе.

Опустошенные, уставшие и перепуганные до смерти, мы смотрели друг на друга, словно спрашивали — и что дальше, куда увезли сына… Такие вещи выбивают из колеи. Даже если ничего хорошего не ждешь от жизни, когда страдает твой ребенок, это полностью лишает тебя сил, рассудка и гордости. Жизненной опоры. Отныне ты подвешен в воздухе. Мы даже в полицию обратиться не можем. Я с мольбой смотрела в глаза мужу — сделай что-нибудь, найди выход! — пока не зазвонил мой телефон.

— Да? — торопливо ответила я.

Мне не сказали ни слова. Тишина. Затем раздался долгожданный, тихий детский плач, от которого сжалось сердце и перехватило дыхание.