Владимир Петрович покоритель (СИ) - "Дед Скрипун". Страница 40

В общем на все приготовления и сборы ушло четыре часа. Солнце уже садилось за горизонт, когда мы наконец спустились в пещеру. Нас абсолютно не волновало, что поиски придется проводить ночью. Какая разница, там и так темно.

— Куда пойдем? — Резонный вопрос друга заставил меня задуматься.

— Скорее всего, нам в сторону супружеской неверности, нужно выдвигаться.

— Это куда???

— На лево, мой друг, на лево. Судя по тому, что я тут смог рассмотреть, именно в том направлении уволокли мою жену.

— Почему ты так думаешь?

— Посмотри под ноги. Видишь тут, в единственном из ходов, земля имеет потертости. Это явно указывает на оставленный кем-то след. Нам туда.

Что можно сказать про место, куда занесла меня в очередной раз нелегкая. Довольно высокий свод, даже Рутыр, с его немалым ростом не нагибал головы. Вода под ногами не хлюпает, несмотря на затхлую влажность воздуха, с грибным ароматом. Стены, проросшие мхом совершенно фантастических расцветок, описывать их, это всеравно что описывать подорванную бомбой радугу, то есть бессмысленно. Под ногами заплесневелый пол, с явно натоптанной тропой, частенько видимо тут ходили, и это нам на руку, не надо ползать и тратить время на поиски направления. Факела горели ровно и дышалось легко, значит кислорода достаточно.

Через метров двести вышли к перекрестку. Небольшой зал с высоким, теряющимся в темноте потолком, зиял провалами четырех перпендикулярных к друг другу ходов. Поставил ориентир в форме жирного креста, и обследовал еще три хода. В двух явный натоптанный след. Проверили правый, идущий с уклоном в верх, уперлись в крышку люка. Не туда. Вернулись и начали спускаться в левый, явно скатывающийся в глубину подземелья.

Мы опускались все ниже и ниже. Прошли еще восемь идентичных первому перекрестков, неизменно отмечая нужное направление крестами, повезло, что след не раздваивался больше нигде, трудно сбиться.

За очередным поворотом пришлось резко остановится, отрыгнув назад и погасить факела. Впереди мерцал голубоватый свет. Передвигаясь на цыпочках, еле сдерживая взволнованное дыхание, подошли к очередной, но уже освещенной пещере-перекрестку, и вжались в поросшие мхом стены. Там ходил человек. Невысокий бледный до синевы, лысый как бильярдный шарик, Одетый на манер древнегреческого философа в хитон, он производил какие-то манипуляции около светящихся небольших клеток, и бубнил, не переставая, себе под нос, непонятные фразы.

Рутыр покрутил двумя кулаками, изобразив узнаваемый жест сворачивания гусиной шеи. Я замотал отрицательно головой, и сложив ладошки лодочкой, изобразил спящего младенца, даже негромко губами почмокал, для убедительности. Тот понял. Мы замерли в ожидании. Стоять пришлось долго. Потенциальная жертва останавливалась у каждого светильника и торчала около него не менее получаса, а их было десять. Хорошо, что путь лысого, проходил точно по направлению к нам и ждать оставалось всего две остановки.

Рутыр, видимо слегка перенервничал, и потому слишком сильно приложился кулаком к пускающему зайчики черепу. А также несколько раз неудачно столкнул бесчувственное тело со стенками пещеры, когда затаскивал то в темное место для душевного разговора.

— Он хоть живой? — Я склонился над мирно посапывающим в беспамятстве пленником. На вид обычное человеческое лицо, нос правда великоват, крючком к верхней губе загнут, как клюв, я даже потрогал из любопытства, нормальный, мягкий. Глаза закрыты, не рассмотреть, во всем остальном никаких отличий.

— Вроде дышит. — Отозвался мой фастир, глухим голосом. — Я вроде не сильно ударил.

Я побрызгал водой из фляги и похлестал по щекам пленника. Открывшиеся глаза его меня напугали. Бесцветные, с зелеными кошачьими зрачками. Жуть.

— Вы кто? — Прохрипел он.

— Смерть твоя. — Улыбнулся милой улыбкой Рутыр. Шутник блин.

Севелира

— Кто ты? Недоразумение природы? — Я постарался говорить ласково. Но видимо у меня не получилось, или это милая и добрая улыбка Рутыра над моим плечом так подействовала, но гость наш мелко задрожал и заскреб пятками по полу, в попытке отползти, даже не смотря на то что уперся в стенку.

— Вы меня съедите? — Странный вопрос, на вид вроде не дурак, нормально разговаривает, все понятно, только заикается слегка и голос дрожит, но это наверно тембр такой. Оригинальный.

— Ага. — Улыбнулся мой друг, самой милой из всех кровожадных улыбок, и поковырял для наглядности пальцем в зубах. Вот сколько ему можно о гигиене говорить, руки грязные, а он их в рот сует. — Вот только спор у нас тут вышел. Оба печень сырую любим. Может поможешь? Рассудишь кому она достанется? — Все. Тушите свет. Он опять отрубился, и еще запах неприятный пошел. Вот зачем нужны такие неуместные шутки? — Чего это он. Я же пошутил. — Искренне удивился Рутыр. И получил от меня вразумительный ответ на свой тупой вопрос, локтем в упоминаемую им печень, благо что стоял точно позади и тянуться для дачи пояснений не пришлось

Юморист, твою дивизию. Что теперь делать-то? Вновь пришлось водой поливать и по щекам хлестать, валяющееся под ногами тело. Не сразу, но помогло. Глаза открылись и веками плешивыми захлопали, ресниц то, как и волос на голове нет, вот и шлепает лысинами, красавец наш. И голоском хриплым жалостливо так заикается:

— Не ешьте меня. Я вам пригожусь. Я много знаю, все расскажу. Не трогайте печень пожалуйста. — Прямо колобок из сказки: «Не ешь меня серый волк, я тебе песенку спою»

— Никто тебя есть не собирается. Мой друг, просто, пошутил так глупо? — Это уже я в разговор вступил, предварительно показав кулак себе за спину, где сопел обиженный Рутыр, у которого не очень со взаимопониманием получается. Ему бы гипнотизером работать в цирке надо, одной улыбкой в глубокий транс вводит. — Ты кто такой?

— Я хранитель света, кормилец свитяг. Зовут меня Свелира. — Пленник отвечал, постреливая мне за спину настороженным взглядом.

— Про хранителя света вроде понятно, а вот про кормильца нет.

— Вы точно меня не съедите? Разве вы не питаетесь каплютчи? — Он что совсем тупой? Ему же сказали, что это шутка.

— Никто тебя не тонет, мы даже кто такие эти каплютчи не знаем. Успокойся. — Я состроил самую доброжелательную рожу, какую только смог изобразить.

— Так это племя наше. — Он действительно перестал дрожать, подействовала моя волшебная улыбка.

— Ясно. — Я кивнул головой. — А кормишь ты кого?

— Так свитяг я кормлю. Они в лампах светятся. Им для яркости кушать надо.

— Угу. Значит в тех лампочках сидят свитяги. — Я ненадолго задумался. — Тогда вот что мне еще скажи. Где вы, такие добрые кормильцы обитаете, и чем живете?

— Так тут и живем, там дальше по тоннелю деревня. — Он замахал рукой в сторону тоннеля с другой от нас стороны. — Мы рабы Фаршира, хозяина нашего.

— Ты имеешь в виду фастиры. — Попытался я поправить.

— Не. Фастиры добровольно клятву жизнью отдают, присягая своему лидеру, а мы рабы, нас никто не спрашивает. — Он опустил голову и тяжело вздохнул. Неладно что-то в королевстве. Маловато радости. Но главное сделано. Клиент для разговора созрел, дрожать и заикаться перестал.

Словоохотливый оказался этот Свелира. Страх его отпустил, и он много чего интересного рассказал про житье — бытье местных обитателей.

Племя подземных, довольно многочисленных жителей, существовало здесь всегда, на сколько его помнили. Было оно разъединено на три поселения, с центром в своеобразной столице, основанной в главной пещере. Слово: «Фаршир» означавшее сразу и имя, и титул, имело звание, что-то вроде царя-диктатора, передаваемое строго, по наследству. От оцта, к сыну, а от того в свою очередь своему сыну, и так до бесконечности, теряющейся в памяти неисчислимых поколений.

Так вот, сатрап этот недоделанный имел в своем подчинении войско отморозков, которое кошмарило и держало в подчинении остальное племя. Любое неповиновение воле местного царька, каралось мучительной смертью. Причем делалось это максимально кроваво при согнанном на представление всем населении, на главной площади столицы. Эффект это имело, тут ничего не скажешь, сильный. Страх перед гневом Фаршира, казалось, пропитал даже стены тоннелей.