С чего начиналась фотография - Головня Иван Александрович. Страница 17

Толчком для зарождения идеи послужил якобы такой случай. Как-то в один из солнечных летних дней 1823 г. Дагер, находясь в своей мастерской, обратил внимание на то, что через небольшую щель в ставнях окон, закрытых из-за несносной жары, на только что оконченную картину проецируется изображение растущих перед окнами деревьев. Возможно, Дагер и не вспомнил бы об этом эпизоде, если бы утром следующего дня он не обнаружил, к немалому своему удивлению, что изображение деревьев так и осталось на картине, запечатлелось на ней.

С этого-то все и началось. Дагер сразу же потерял покой. Ему вдруг пришла в голову счастливая мысль, что таким образом можно фиксировать изображение и в камере-обскуре. Тем более что для опытов была отправная точка: Дагер вспомнил, что в краски, которыми писалась картина, он подмешивал йод, тот самый йод, который сыграл решающую роль в изобретении дагеротипии. Правда, не совсем понятно, зачем в краски понадобилось добавлять йод.

Как бы там ни было, но примерно в том же 1823 г. в одном из уголков здания своей диорамы Дагер оборудовал лабораторию и приступил к фотографическим опытам. Начал он с усовершенствования камеры-обскуры, понимая, что, прежде чем приступать к закреплению изображения, необходимо добиться, чтобы оно было качественным, т. е. резким и с хорошей проработкой в деталях. Будучи, как и Ньепс, знаком с физикой и оптикой только понаслышке, Дагер познакомился с молодым оптиком Шарлем Шевалье, сыном известного уже нам Венсена Шевалье, с тем чтобы иметь возможность консультироваться с ним по вопросам оптики.

Заметим, кстати, что Дагер в свою лабораторию никого из знакомых, в том числе и своего консультанта Шевалье, никогда и ни под каким предлогом не пускал. «Я видел эту лабораторию, - писал впоследствии Шевалье, - но мне никогда не разрешалось туда войти».

Пользуясь советами Шевалье-младшего, Дагер усовершенствовал свою камеру-обскуру, применив в ней в качестве объектива перископическую линзу Волластона. Это был первый самостоятельный шаг на его изобретательском поприще, не имевший, правда, какого-либо практического значения: к этому времени отец и сын Шевалье начали изготовлять и продавать камеры-обскуры с призмой-мениском, дававшими на то время наиболее качественное изображение.

Одновременно с этим Дагер начинает проводить химические опыты, изучая светочувствительные вещества. Он все чаще откладывает свои кисти и запирается в лаборатории наедине с камерой-обскурой и химикалиями. Случается, что он по целым дням не выходит оттуда. Заработанные на диораме деньги уходят понемногу на покупку дорогостоящих химикатов и всевозможных приборов. Такой поворот дела не может не привести в недоумение родственников Дагера, которые начинают опасаться за нормальное состояние его рассудка.

Вот о каком любопытном случае рассказывал позже известный химик Ж. Б. Дюма, бывший в ту пору непременным секретарем Парижской Академии наук и считавшийся поверенным Дагера и отчасти его консультантом в вопросах химии: «Это было в 1827 году, когда я был еще молод, мне было 27 лет, мне сообщили, что меня желает видеть какая-то дама. Это была жена Дагерра, которая, обеспокоенная странным поведением мужа, стала спрашивать меня, не нахожу ли я, что он помешался. Что думать, восклицала она, когда видишь, что искусный и много зарабатывающий художник бросает свои кисти и краски, преследуя нелепую мысль схватить и удержать мимолетное изображение в камере-обскуре? Допускаете ли вы, что есть какая-нибудь надежда на осуществление мечтаний моего мужа?… И с некоторым смущением она спросила меня, не следует ли позаботиться о лечении Дагерра и запретить ему его бредовые поиски? Видевшись несколько дней перед этим с Дагер-ром, я уже успел убедиться, что он стоит на пороге замечательного открытия. А потому я, как мог, успокоил г-жу Дагерр и тем освободил изобретателя от докучных ухаживаний его жены и друзей».

Опасения жены художника были не напрасными. Эти опасения станут более понятными, если учесть, что Да-гер был натурой в высшей степени увлекающейся, в чем госпожа Дагер не один раз имела возможность убедиться. Случалось, что, начав новую картину для диорамы, он настолько увлекался ею, что мог, не покидая мастерской, работать там по нескольку суток кряду, только на считанные минуты отвлекаясь от работы, чтобы наскоро проглотить пищу. И так до тех пор, пока картина не будет полностью завершена! Когда он только спит, одному богу известно. Картины - это еще понятно, они приносят доход. А эта возня с какими-то колбочками и химикатами… Пока от них одни только убытки. Но раз господин Дюма уверяет…

СОВМЕСТНАЯ РАБОТА ДАГЕРА И Н. НЬЕПСА

Знакомство изобретателей. Итак, об изобретении гелиографии узнали оптик В. Шевалье и художник Ф. Леметр. Разумеется, Шевалье-старший не смог удержаться от соблазна рассказать при случае о достижениях Н. Ньепса приятелю своего сына, т. е. Дагеру, который, как он понял, также занимается подобными опытами. При этом Шевалье посоветовал Дагеру объединиться с Ньепсом для совместной работы. Прикинув все «за» и «против», Дагер принял это предложение, взял у Шевалье адрес Н. Ньепса и в конце января 1826 г. написал ему в Шалон письмо, в котором сообщил, что он, Дагер, отдает много времени и средств для проведения опытов по закреплению изображения в камере-обскуре, и предложил обменяться информацией о достигнутых результатах. Здесь будет уместным заметить, что вряд ли в ту пору у Дагера были какие-то определенные результаты.

Недоверчивый, как и большинство изобретателей и провинциалов, имеющих дело со столичными дельцами, Н. Ньепс с крайним подозрением отнесся к предложению парижского художника. Будучи человеком воспитанным, он, разумеется, написал ответное письмо, в котором, однако, кроме вежливых и любезных фраз, ничего больше не было. Тем не менее Ньепс, хотя и не собирался вступать с Дагером в контакт, решил все же навести о нем справки. С этой целью 2 февраля 1827 г. он написал письмо Леметру, в котором, в частности, говорилось:

«Знаете ли Вы, милостивый государь, одного из изобретателей диорамы г. Дагерра? Вот почему я задаю Вам этот вопрос. Этот господин, узнав - я совершенно не знаю, откуда - о предмете моих изысканий, написал мне в январе прошлого года о том, что он уже давно занимается этим же вопросом, и спрашивал меня, не получил ли я лучших результатов. Однако, если ему верить, он уже получил удивительные результаты; несмотря на это, он просит меня сказать, считаю ли я дело возможным. Не могу скрыть от Вас, что подобная непоследовательность меня удивила, чтобы не сказать больше. Я был очень сдержан и осторожен в выражениях, но, впрочем, тотчас же написал ему достаточно любезное и обязательное письмо, чтобы вызвать с его стороны новый ответ. Я получил его только сегодня, т. е. через год, и то он пишет мне единственно для того, чтобы узнать, как… идут мои дела, и просит прислать образец… Я оставляю его… и резко, лаконическим ответом порву отношения, которые… могут стать для меня столь же утомительными, сколько и неприятными. Прошу Вас сообщить мне, знаете ли Вы лично г. Дагерра и какого Вы о нем мнения».

Леметр, зная об опытах Дагера, вероятнее всего понаслышке, ответил Н. Ньепсу в письме от 7 февраля 1827 г. так: «Что касается моего мнения о нем, то г. Дагерр как художник отличается большим талантом имитации и тонким вкусом при расположении своих картин. Я считаю, что он исключительно хорошо понимает все, относящееся к машинам и световым эффектам; любитель может легко убедиться в этом при посещении его учреждения. Я знаю, что он давно занимается усовершенствованием камеры-обскуры… Я вполне одобряю Ваш разрыв с ним. Иногда нужно очень мало для того, чтобы навести человека на след открытия, о котором он и не помышлял».

Как видим, Леметр без каких-либо колебаний поддержал решение Н. Ньепса отказаться от всяких сношений с Дагером. В то же время он высоко отозвался о Да-гере как об опытном и не лишенном таланта художнике. Но не это, думается, повлияло на перемену в решении Ньепса - в то время Париж буквально кишел хорошими художниками. В письме Леметра была такая фраза: «Я знаю, что он давно занимается усовершенствованием камеры-обскуры…» Вероятнее всего, именно эта фраза и предопределила весь ход дальнейших отношений между Н. Ньепсом и Дагером. Ведь, как мы помним, именно проблема усовершенствования камеры-обскуры, которая давала далеко не лучшее изображение, больше всего занимала в ту пору Н. Ньепса. А тут еще пришло от Даге-ра письмо с вложенным в него рисунком. В письме Дагер писал, что прилагаемый рисунок выполнен якобы фотографическим путем по его, Дагера, способу.