С чего начиналась фотография - Головня Иван Александрович. Страница 18

По поводу этого письма Дагера Н. Ньепс писал 3 апреля 1827 г. Леметру: «…в самый момент, когда я считал свои отношения с г. Дагерром оконченными, он мне написал и прислал небольшой рисунок, сделанный сепией, вставленный в очень изящную рамку и законченный по его способу. Этот рисунок, представляющий собой интерьер, производит большое впечатление, но трудно определить, что, собственно, здесь является результатом применения его способа, так как тут работала и кисть. Может быть, Вы, милостивый государь, знакомы с рисунками этого рода, который автор называет «дымчатый рисунок» и которые продаются у Альфонса Жиру. Каковы бы ни были намерения г. Дагерра, так как внимание обязывает, я пошлю ему оловянную пластинку, слегка выгравированную по моему способу… это не может никоим образом выдать мой секрет…»

Н. Ньепс, хотя и догадался, что «тут поработала кисть», все же решил послать (4 апреля 1827 г.) Дагеру один из образцов своей гелиогравюры на оловянной пластине, сопроводив его письмом, в котором писал: «Вы получите… оловянную пластинку, гравированную по моим гелиографическим методам, и образец, полученный с этой же дефектной пластинки и слишком слабый. Прошу сообщить мне, милостивый государь, все, что Вы о нем думаете».

В ответном письме, не придумав ничего лучшего, Дагер в пух и прах разнес гелиогравюру Ньепса, подвергнув ее бесцеремонной критике за… художественные недостатки. Письмо довольно странное: к чему разговор о художественных недостатках гелиогравюры, если речь идет о технической стороне дела?

Возможно, на этом связь между Н. Ньепсом и Дагером и оборвалась бы, если бы обстоятельства не сложились так, что вскоре им пришлось встретиться и познакомиться.

Но прежде придется вернуться к Клоду Ньепсу в Лондон. За это время дела состарившегося изобретателя пришли в полный упадок. Все надежды на то, что в Англии ему удастся найти практическое применение пирэ-олофору, оказались тщетными. Та же участь постигла и гидравлическую машину - своего рода мощнейший насос, предназначавшийся первоначально для подачи воды в систему фонтанов Версальского парка, которую братья изобрели еще в 1809 г. Тогда Клод с отчаянием утопающего ухватился за заведомо неосуществимую идею - он стал лихорадочно изобретать вечный двигатель. Очередная неудача и полный финансовый крах привели к тому, что он лишился рассудка.

Когда известие об этом дошло до Н. Ньепса, он тут же, не медля ни дня, в конце августа 1827 г. выехал вместе с женой в Лондон. В Париже им пришлось на несколько дней задержаться, чтобы получить заграничные паспорта. Тогда-то Н. Ньепс и познакомился через Шевалье с Леметром и Дагером. Между Ньепсом и Даге-ром состоялось несколько продолжительных бесед. На этот раз художник похвалил гелиографии своего гостя и продемонстрировал ему несколько эффектных, но не имеющих прямого отношения к фотографии химических опытов и, конечно же, показал свою диораму. «Ничто, - писал Н. Ньепс своему сыну Исидору 4 сентября 1827 г., - не понравилось мне здесь более диорамы. Нас сопровождал Дагерр, и мы могли с удобствами созерцать великолепные картины, которые там показываются».

В Лондоне, куда они попали в октябре 1827 г., чета Ньепсов нашла Клода в крайне бедственном положении. Его болезнь, длящаяся уже несколько лет, была неизлечима и вступила в свою критическую стадию. Клод всячески избегал общения с братом и его женой, полагая, что они приехали только затем, чтобы обмануть его, Клода. Все эти подозрения были, разумеется, не чем иным, как результатом болезни. Н. Ньепс в отчаянии - он понимает, что неумолимо прогрессирующая болезнь отнимает у него не только горячо любимого брата, но и настоящего товарища-единомышленника.

Несмотря на крайне трудное положение, в котором оказался Н. Ньепс, он и в этом случае не забывает о своей гелиографии и предпринимает шаги к внедрению ее в практику. С этой целью Н. Ньепс несколько раз обращается к управляющему королевских садов и парков Уильяму Эйтону, отвечавшему за увеселительные мероприятия английского двора, с просьбой помочь ему преподнести свое изобретение в виде подарка королю Англии. Н. Ньепс надеялся, что, удайся ему такой ход, он был бы спокоен за свое изобретение и за свой приоритет изобретателя и имел бы, разумеется, какое-то денежное вознаграждение. Возможно, так оно и случилось бы, но, к сожалению, до этого дело не дошло.

В конце концов Эйтон посоветовал Н. Ньепсу обратиться за содействием к члену Королевского общества Ф. Бауэру. Бауэр живо заинтересовался изобретением Н. Ньепса и принял горячее участие в хлопотах по реализации его. Между изобретателем и ученым установились дружеские отношения, и впоследствии, в 1839 г., Бауэр выступал активным защитником приоритета Н. Ньепса как изобретателя фотографии. По совету Бауэра, Н. Ньепс составил 8 декабря 1827 г. краткую записку, в которой в общих чертах изложил сущность своего открытия и сделал перечень проделанных работ по его усовершенствованию. После этого Бауэр дал Н. Ньепсу рекомендовательные письма к видным английским ученым - членам Общества: его секретарю Т. Юнгу, вице-президенту Э. Хому, известному физику и химику У. Волластону. Все эти ученые отнеслись к ходатайству Н. Ньепса с интересом и вниманием. Однако рассматривать его официально отказались, так как согласно уставу Общества автор предлагаемого изобретения обязан был представить Обществу детальное описание своего изобретения. Н. Ньепс же по неизвестным причинам отказался это сделать.

В Лондоне Н. Ньепс обращался с подобной просьбой еще к ряду лиц, среди которых были издатель журнала «Музей Ремесел» Аккерман, известный лондонский оптик Уоткинсон и другие, но также безрезультатно.

Работы Н. Ньепса по усовершенствованию гелиографии. В январе 1828 г. супруги Ньепсы покинули Лондон. Буквально через несколько дней после их отъезда умер Клод. Хотя Нисефор и был готов к этому, все же смерть брата и друга сильно потрясла его - вместе с Клодом канули в прошлое самые лучшие годы их жизни, преисполненные напряженных трудов и радужных надежд. Но даже этот тяжелый удар судьбы не смог выбить Н. Ньепса из колеи. Несмотря на то что ему уже шестьдесят, изобретатель твердо намерен с прежней энергией продолжать работу по усовершенствованию своей гелиографии.

По пути из Лондона в Шалон Ньепс, как и в прошлый раз, задержался на какое-то время в Париже, где он снова встречался и подолгу беседовал с Леметром, Шевалье и Дагером. Все трое в один голос советовали Ньеп-су продолжать работу над гелиографией, что еще больше укрепило его в своем намерении. Поэтому он тут же заказал у Шевалье два новых объектива к своим аппаратам: ахроматический, который, как ожидал изобретатель, должен был давать изображение больших размеров и значительно ярче, и перископическую линзу по системе Волластона.

Став обладателем более совершенной оптики, Ньепс занялся исключительно натурными съемками. Важно отметить, что в этот раз он применяет в качестве подложки совершенно новый для него материал - пластины накладного серебра, что позволило достичь значительно большей контрастности. Вот что пишет об этом в письме к Леметру от 20 августа 1828 г. сам изобретатель: «С той самой поры, как я смог снова приступить к своим опытам, мне сильно мешала плохая погода и задержка с доставкой нескольких пластинок накладного серебра, которые изготовлялись по моему заказу. Несмотря на это и на то, что мог произвести очень мало опытов, с удовлетворением вижу, что заметно приближаюсь к поставленной цели. Я совершенно отказался от копирования гравюр и ограничиваюсь снимками с натуры посредством камеры-обскуры, усовершенствованной Волластоном. Его перископические стекла дали мне гораздо лучшие результаты, чем те, которые я получал до сих пор с обыкновенными объективами и даже с менисками Венсена Шевалье. Моей единственной целью должно быть воспроизведение натуры с наибольшей точностью; поэтому я и занимаюсь исключительно этим».

Об этом же Ньепс сообщает 9 января 1829 г. в Лондон Ф. Бауэру: «…продолжая… свои гелиографические исследования, я все время надеялся прийти к решительному результату, достойному того, чтобы поднести его Вам. Моя надежда в полной мере еще не осуществилась, но, скажу откровенно, ныне я гораздо ближе к цели, к которой стремлюсь с нетерпением. Вы, милостивый государь, вероятно, помните о способах усовершенствования, указанных в моей записке. Я не преминул ими воспользоваться; связываю с ними наилучшие ожидания и надеюсь заняться ими снова, когда хорошая погода позволит мне возобновить мою работу. Далее, на основании нескольких опытов на стекле я убедился в возможности самым точным образом и с полной иллюзией воспроизводить эффекты диорамы - за исключением, конечно, игры цветов. Впрочем, милостивый государь, насколько прежде я сомневался в возможности воспроизведения предметов в их натуральной окраске, настолько теперь я расположен этому верить».