Черный день. Книги 1-8 (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич. Страница 126

Ей с ними было не по пути. Люди в этот выходной ехали веселиться в приятной компании, смотреть кино или делать покупки в каком-нибудь ТРЦ. А она доедет до конечной станции «Доватора», открытой буквально пару лет назад. Там хорошо пройдется пешком и окажется у ворот старого Гусинобродского кладбища. Вход свободный, билеты не нужны.

Нет, она не теряла никто из близких людей. Во всяком случае, недавно.

Там она будет бродить по темным аллеям среди новых и старых оградок и гранитных памятников, слушать пение птиц и вдыхать воздух, наполненный эманациями забвения. Многих ее сверстников, называвших себя неформалами, тоже влекло в такие места, но совсем иное. Они ломали оградки, выцарапывали на надгробиях матерные слова и свои имена, мочились на могилы, по-детски упиваясь своей аморальностью и вызовом, который, как им казалось, они бросали высшим силам. Таких она от души презирала. Для нее кладбище было местом отдохновения, исцеления душевных ран.

О смиренное кладбище, как хорошо там, где нет никого. И пусть иногда, при виде свежего надгробия с молодым лицом, защемит сердце… но эта боль не идет ни в какое сравнение с той, которую испытываешь в мире живых. Она жалела только о том, что в новых городах не строят фамильных склепов. Вот бы иметь такой. Хотя лежать там придется одной.

В тот день она проснулась рано. Всего за полчаса привела себя в порядок, сделала макияж, надела любимую длинную юбку и черную блузку, похожую на средневековый корсет. Джинсы и мини она недолюбливала. Туфельки на шпильках — не лучшая обувь для таких походов, кеды никак не вязались с общим имиджем, поэтому она надела черные полусапожки, хоть в них было жарковато. Поджившие порезы на запястье прикрыл шипастый браслет. На груди, под одеждой, чтоб не шокировать людей, висел маленький бронзовый пентакль. Она чередовала его с крестом, по настроению.

Она пересекла пустой двор, сквер и две нелюдные улицы и оказалась в прохладе подземных коридоров метро. В пустую квартиру она вернется после захода солнца. Торопиться некуда. В целом мире ее ждет только кошка, но с полной миской корма та потерпит, проведет этот вечер без нее. Должна же понимать, что хозяйка тоже любит одиночество.

На перроне было малолюдно. Две влюбленные пары, неприлично счастливые, стояли поодаль, поглощенные своим одиночеством вдвоем. Зависти в ее душе не было. Ей дано было видеть то, чего те в своей временной слепоте не замечали. Страшный дар Кассандры, которым Бог наказывает тех, кто перед Ним провинился.

Дурочки. Это сейчас вы светитесь изнутри, держась за руку вашего «рыцаря в сверкающих доспехах». Крепкое плечо, надежная опора… Верьте, верьте. Года не пройдет, и ваша каменная стена даст трещину, которая с каждым днем будет все глубже. Сначала он будет называть вас «любимая», но из этого слова уйдет любовь. Потом «дорогая», но вы поймете, что он имеет в виду только затраченные на вас деньги. Потом просто «жена», в знак вашего статуса, который один вас связывает. И, наконец, «корова». Это сейчас вы не можете друг на друга надышаться. А скоро он будет рад проводить время где угодно — перед телевизором, в гараже, даже на работе, только не с вами. А потом случится так, что вы вернетесь домой раньше времени и застанете его с соседкой.

Не застанете и не догадаетесь? Да, глупость одного или обоих создаст для окружающих видимость идеальной семьи. Но даже без эксцессов чувства тихо скончаются к исходу второго года. Любовь, которой не было, развеется по ветру; принц исчезнет, останется только конь. В лучшем случае в итоге вы получите алименты, а в худшем — проведете остаток дней с человеком, который вам так же близок, как первый встречный.

И поделом, если у вас извилины в голове параллельны.

Она еще не встречала мужчину, который стоил бы того, чтоб общаться с ним дольше одного вечера. Дабы отвадить назойливых ухажеров, она как-то «проговорилась», что предпочитает девочек. Правда, то была палка о двух концах: неформалы — люди широких взглядов, и после этого «признания» пришлось выдерживать приставания слабой половины их тусовки. Но это было проще, да и в той компании она появлялась не чаще раза в неделю. Иначе делалось тошно.

Так что зависти не было. Была мысль о том, что жизнь — пошлая и несправедливая штука.

Смерть, впрочем, тоже.

«Выхода нет».

Эта надпись красными буквами горела над стеклянными дверями, пропускавшими людей только в одну сторону. В метро.

Поезда выныривали из темного тоннеля, обдавали ее волной сухого жара, замирали рядом на несколько мгновений, чтобы вобрать в себя тонкий людской ручеек и со свистом унестись, оставляя ее наедине со своими мыслями. Так же и жизнь мелькала у нее перед глазами, недосягаемая и чужая.

Она стояла на порядочном расстоянии от края, чтоб не привлекать к себе безразличного внимания. Хотя прекрасно понимала, что в любом случае никто не стал бы ей мешать. Никому нет дела. Эти люди перешагнут через умирающего, думая о том, как бы не запачкать обувь.

Время шло, и с каждой минутой на станции становилось многолюднее. Взгляды скользили по ее лицу, не задерживаясь ни на секунду. А даже если б задержались, то все равно ничего не смогли бы прочесть. Жизнь в мегаполисах приучает не обращать внимания на тех, кто стоит рядом, пока их поведение укладывается в стандартную схему. И в этом есть своя прелесть. Люди все равно не захотят, да и не смогут помочь, так пусть не путаются под ногами.

На табло над черным зевом туннеля сменяли друг друга светящиеся цифры, словно отсчитывая чьи-то последние секунды в этом мире: 33, 32, 31, 30…

«It's the final countdown… — вертелся в голове припев песни из времени молодости родителей. — The final countdown…»

Наконец в конце тоннеля вспыхнул огонек. Он увеличивался — медленно, словно давая возможность подумать. И она думала об этом каждый раз, приходя сюда. И сегодня тоже. Мама говорила когда-то, что вздохнет с облегчением, когда они через пару месяцев навсегда переедут в город, где нет метро. Глупая. Не думала, что кроме метро есть еще поезда и трамваи, таблетки, веревка, бритва и крыша девятиэтажного дома. Ничего не сделала, чтобы уменьшить ее боль, и даже не понимала причин боли, считала обычной подростковой блажью. А сама меняла кавалеров и пропадала на работе целыми днями, от силы раз в месяц, вспоминая, что у нее есть дочь.

При номинально живых родителях Настя чувствовала себя сиротой. Уже давно. И никто не знал, даже не пытался узнать, что творится у нее в душе.

Она представляла, как делает это, десятки… нет, сотни раз. Высчитать момент. Закрыть глаза, чтоб не было соблазна передумать. Сделать шаг, как бы невзначай. Потом другой. Третий. Задержаться у края, слыша запоздалые вскрики удивления. Ничего, пусть наслаждаются зрелищем, им ведь только это нужно.

И пока все застыли в немом оцепенении — занести ногу над пустотой.

Гори, постылая жизнь.

Даже если не попадешь на проводящий рельс и не будешь мгновенно убит током, дергаясь как паяц, думала она, встречи с колесами не избежать. Оттуда не выбраться, даже если в последний момент ты пересмотришь взгляды на жизнь. А тормозной путь у состава длинный.

В этом месте ее мысли всегда прерывал рев приближающегося поезда. Она оставалась на месте и даже чуть отступала.

Но теперь все будет иначе.

Она видела это уже не «от первого лица», а со стороны. Вот девушка в черном шагнула вперед и, не обращая внимания на предостерегающие крики, оказалась на самом краю платформы. В тот момент, когда нос локомотива уже показался из чрева тоннеля. Вот она наклонилась вперед, отталкиваясь ногой для последнего шага. А потом волна сухого горячего воздуха налетела на нее, закружила и понесла за собой.

Вокруг было темно. Ноздри щекотал до боли знакомый запах дыма. Глаза слезились, дико болела голова.

Ей стало не по себе, потому что она не могла отличить бред от реальности, как ни старалась. Кошмар на станции был похож на явь больше, чем то, что произошло с ней за последние полтора месяца… если полагаться на память. Но это легко проверить, стоит только открыть проклятый дневник.