Дьявольский вальс - Келлерман Джонатан. Страница 84

– Поэтому накладывает отпечаток на ребенка.

– Используя знакомые методы, то есть то, с чем знакома с детства. Инсулин, шприцы. Другие отравы – вытворяет черт-те что, следит за тем, что попадает в рот к Кэсси, точно так же, как когда-то за ней самой следила ее тетушка.

– А как насчет Чэда?

– Может быть, он действительно умер от синдрома внезапной младенческой смерти. Однако это еще одна травма в жизни Синди – и именно эта травма толкнула ее на край пропасти. А возможно, мамочка просто придушила своего малыша.

– Как ты думаешь, то, что ты нашел цилиндры, спугнет ее?

– По логике вещей, да, но, мне кажется, с Мюнхгаузенами вся эта игра во власть может привести к противоположному результату – ей захочется повысить ставки, переиграть меня. Поэтому, возможно, я добился только того, что положение Кэсси стало еще более опасным. Черт, я не знаю.

– Не бичуй себя. Где сейчас цилиндры?

– Здесь, у меня в машине. Ты можешь попробовать обнаружить на них отпечатки пальцев?

– Конечно, но отпечатки пальцев Синди или Чипа ни о чем не говорят – несколько лет назад один из них зарядил цилиндр и забыл о его существовании.

– А что ты скажешь по поводу отсутствия пыли на коробке?

– Что этот шкафчик чистый. Или что ты стряхнул пыль, если она была на коробке, когда вытаскивал ее оттуда. Я сейчас разговариваю как адвокат, хотя пока что у нас нет никого, кто бы в нем нуждался. И даже если тот парень, Бенедикт, прикасался к коробке, это тоже ничего не значит. Первоначально она была прислана ему.

– Но тетушка умерла, и у него не было никаких оснований отдавать коробку Синди.

– Это точно. Если мы сможем установить дату их отправки и эта дата подтвердит, что цилиндры были высланы после смерти тети, это будет замечательно. А серийные номера на этих штуках сохранились? Или счета?

– Сейчас посмотрю... Счета нет. А вот серийные номера есть. И авторское право на брошюрке производителя. Дата пятилетней давности.

– Отлично. Продиктуй мне номера, и я ими займусь. А тем временем, я считаю, тебе следует продолжить игру с Синди. Дай ей попробовать ее собственного лекарства.

– Каким образом?

– Устрой с ней встречу без ребенка...

– Уже договорились на завтрашний вечер. Чип также будет присутствовать.

– Еще лучше. Устрой ей очную ставку, без околичностей. Скажи ей прямо в лицо: ты считаешь, что кто-то причиняет вред здоровью Кэсси, и ты знаешь, каким образом наносится этот вред. Покажи цилиндры и заяви, что не веришь сказкам, будто они остались от тети. Тебе придется рискнуть, пойти на обман, сказать, что ты разговаривал с окружным прокурором и он готов предъявить обвинение в попытке убийства. И молись, чтобы она раскололась.

– А если нет?

– Тебя вышвырнут, отстранят от этого дела, но, по крайней мере, она будет знать, что кое-кому известно о ее делишках. Не думаю, что ты сможешь выиграть, если продолжишь выжидать, Алекс.

– А как насчет Стефани? Я включаю ее в это дело? Мы больше не считаем ее подозреваемой?

– Мы предполагали, что она могла бы быть тайной любовницей Синди, но никаких признаков этого нет. И если бы Стефани была замешана в этом деле, зачем тогда Синди связываться с Бенедиктом? Стефани – врач, она могла бы достать те же препараты, что и он. Все возможно, но, насколько я могу судить, мамочка все больше и больше начинает походить на истинного виновника всей затеи.

– Если Стефани снята с крючка, – продолжал я, – мне бы хотелось, чтобы она участвовала в завтрашнем разговоре – она ведущий врач Кэсси. Предпринимать такие решительные меры без ее ведома, вероятно, неэтично.

– Почему бы тебе ее не прощупать и не узнать ее мнение? Расскажи ей о шприцах и посмотри, как она это воспримет. Если сочтешь, что она не замешана, возьми с собой, когда будешь играть с головой Синди. Чем нас больше, тем мы сильнее.

– Буду играть с головой Синди? Звучит заманчиво.

– Редко выпадает такой случай, – проговорил Майло. – Если бы я мог сделать это за тебя, я бы не отказался.

– Спасибо за все.

– Есть еще что-нибудь?

Из-за находки инсуджекта я совершенно забыл о визите к доктору Я нош.

– Много чего, – ответил я и сообщил Майло, как Хененгард опередил меня и забрал диски Дон Херберт. Затем я рассказал о звонках в институт Ферриса Диксона и профессору У. У. Зимбергу и о своих последних теориях насчет Херберт и Эшмора.

– Запутанная интрига. Алекс, может быть, частично это так. Но не позволяй себе отвлечься от Кэсси. Я все еще проверяю Хененгарда. Пока ничего нет. Но я продолжу. Где ты будешь, если что-то всплывет?

– После нашего разговора я сразу же позвоню Стефани. Если она у себя в кабинете, съезжу в больницу. Если ее нет, буду дома.

– Хорошо. Как насчет того, чтобы сегодня вечером встретиться и поделиться бедами? В восемь, о'кей?

– В восемь, отлично. Еще раз спасибо.

– Не благодари меня. Мы еще очень далеки от того чтобы чувствовать себя победителями.

29

Регистратор в отделении общей педиатрии сообщила:

– Доктор Ивз вышла. Я постараюсь ее найти.

Я подождал, глядя сквозь грязные стекла телефонной будки на движение транспорта и пыль. Вновь появились всадницы, они скакали по переулку и, видимо, направлялись с круга для прогулок. Стройные ноги в брюках для верховой езды сжимали блестящие бока лошадей. Все женщины улыбались.

Вероятно, ехали обратно в клуб выпить прохладительных напитков и поболтать. Я подумал, какие возможности в проведении свободного времени открывались перед Синди Джонс.

Лошади скрылись из виду, и в этот момент раздался голос оператора:

– Доктор Ивз не отвечает. Не хотите ли что-либо передать ей?

– Вы не знаете, когда она вернется?

– Она будет на совещании в пять часов. Вы можете попытаться поймать ее перед этим заседанием.

До пяти оставалось почти два часа. Я направился вдоль Топанги, думая о вреде, который можно причинить ребенку за это время. Я продолжал ехать на юг, пока не добрался до съезда с шоссе.

На улицах было много машин. Я втиснулся в этот нескончаемый хвост и с черепашьей скоростью направился на восток. Отвратительная дорога на Голливуд. Хотя ночью «скорая помощь» может промчаться как молния.

Было около четырех часов, когда я въехал на автостоянку для врачей, пристегнул пропуск к лацкану пиджака и направился в вестибюль, где попросил дежурную соединить меня со Стефани. Беспокойство, которое вспыхнуло во мне всего неделю назад, исчезло. Его место занял побуждающий к действию гнев.

Какая разница – и всего за семь дней...

Трубку не снимают. Я еще раз набрал номер – тот же оператор, тот же ответ, но в голосе дежурной слышалось едва заметное раздражение.

Я поднялся в общую педиатрию и прошел в приемное отделение, минуя пациентов, медсестер, врачей и не замечая их.

Дверь кабинета Стефани была закрыта. Я написал записку, где просил, чтобы она позвонила мне, и уже нагнулся, чтобы сунуть бумагу под дверь, когда хрипловатый женский голос окликнул меня:

– Могу ли я помочь вам?

Я выпрямился. На меня смотрела женщина намного старше шестидесяти. Такого белого халата мне никогда не приходилось видеть. Надетый поверх черного платья, застегнутый на все пуговицы. Очень загорелое, какое-то сжатое, покрытое морщинами лицо под шлемом прямых белых волос. Ее осанка заставила бы подтянуться и морского пехотинца.

Она увидела мой пропуск и сказала:

– О, извините, доктор.

Произношение, навевающее воспоминание о Марлен Дитрих и Лондоне. Небольшие зеленовато-голубые, быстрые, как молния, глаза. Золотая ручка приколота в нагрудном кармашке. На шее тонкая золотая цепочка, а на ней, как перламутровое яйцо, жемчужина в золотом гнездышке.

– Здравствуйте, доктор Колер, – проговорил я. – Я доктор Делавэр.

Мы обменялись рукопожатиями, и она прочитала мой пропуск. Смущение ей не шло.

– Раньше я состоял в штате сотрудников, – продолжал объяснять я. – С некоторыми пациентами мы работали вместе. Болезнь Крона. Адаптация при остомии.