Подъем (СИ) - Стасина Евгения. Страница 34

— Ну… Я чувствовала, что он не промах, — смеемся уже вместе, — но он превзошел даже мои ожидания. Не удивлюсь, если он позовет тебя замуж.

— С ума сошла… Тогда мне придется обзавестись телохранителем, — вспоминая о его склочной маме, идущей с ним в комплекте, закатываю глаза.

— Уверена, он и сам неплохо справиться. Пора бы уже перестать от нее прятаться. Тем более что ваши отношения уже давно ни для кого не секрет… Испеки шарлотку, и навести ее с дружеским визитом.

— Шарлотка — не мой конек…

— Я знаю, поэтому и говорю. Попьете чаю и пока она будет давиться липкой массой, поставь ее перед фактом, что теперь она должна называть тебя дочкой.

— Чего ты смеешься? — наблюдая за тем, как подруга складывается пополам, и сама не могу сдержать улыбку.

— Боже… Представила, как вы… Как вы обнимаетесь на лестничной клетке, встречаясь с ней по утрам…

— Хочешь, я отвезу вас в аэропорт? — уже у подъезда интересуется Иванова, не заглушая двигатель своей машины.

— Нет, Сергей обещал прислать Руслана, — перехожу на шёпот, из страха, что Сема услышит наш разговор.

— Когда ты их, наконец, познакомишь?

— Не знаю… Когда вернусь? Не загружай мою голову, — целуя щеку подруги, командую сыну выбираться на улицу и торопливо скрываюсь с ним за железной дверью.

Маша

Вся наша жизнь череда событий… Не забудь я тогда кошелек, в мою память не врезался бы образ Сергея Титова… Не затопи я его мать, Светка никогда бы не узнала, что этажом ниже обитает такой видный мужчина… Она бы не стала изо дня в день воспевать его достижения, не укоренила мысль внутри меня, что, возможно, он мой счастливый билет в светлое будущее… Не помоги я мадам Титовой, он мог никогда не пригласить меня на самое провальное свидание в моей жизни. Я бы жила в своем заблуждении, что первое впечатление всегда самое верное, а Сергей так никогда бы и не узнал, что, порою куда приятней оттягивать момент близости, изучая выбранного человека, нежели предаваться страсти, чтобы наутро с трудом вспомнить имя своей партнерши… — Целуй меня. Я, кажется, дико соскучилась, — обнимая его за плечи, застаю врасплох стоящего ко мне спиной мужчину. — Привет, — тепло улыбаясь, он не заставляет меня просить дважды и приникает к губам, заставляя вздрогнуть на холодном январском ветру от жара своего дыхания. — Давай, скажи это! — Что? — удивляется мужчина, не прерывая своей ласки. — Что всю неделю не находил себе места. Что постоянно обо мне думал… — Ты неисправима, — поднимая голову к небу, смеется он, не обращая внимания на крупные хлопья снега, витающие в воздухе.

— Я вспоминал о тебе, — и заметив мою довольную ухмылку, добавляет, — иногда. Город в эти утренние часы на удивление оживлен, и вдоволь напраздновавшиеся горожане теперь штурмуют супермаркеты, скупают билеты в кинотеатры, или бесцельно бродят по заснеженным переулкам. За эти семь дней мало что изменилось, но я с интересом изучаю меняющиеся за окном картинки, как и любой человек, накануне вернувшийся с отдыха, пытаясь отметить мельчайшие детали. — Расскажешь, как отдохнула? — Отлично… И я ведь звонила, так что ты в курсе всего. — Как рука? — Немного ноет к вечеру, — мгновенно вспоминая свое феерическое падение в попытке освоить сноуборд, демонстрирую правое запястье, на котором теперь красуется внушительная гематома. — Спорт — явно не мое. Мой удел смотреть олимпиаду по телевизору и восхищаться смелостью призеров. — Просто тебе не повезло с инструктором. Если хорошо попросишь, как-нибудь съездим вместе. — Не знала, что ты увлекаешься сноубордингом… — Стараюсь выкраивать пару недель в году… Как сын? — Ооо, просит, чтобы мы отдыхали там почаще. И, кажется, его настигла первая любовь… Мы познакомились с семейной парой, у них дочке одиннадцать… Они договорились созваниваться по скайпу. — Его не пугает разница в возрасте? — В девять об этом не задумываешься… Кстати, какие у нас планы? Я свободна на ближайшие три дня. — Для начала, не мешало бы выспаться. Я двое суток на ногах. А завтра я познакомлю тебя со своей мамой, — довольно улыбаясь произведенному на меня эффекту, паркует автомобиль в своем дворе. *** — Сереж, можно задать тебе вопрос? — поглаживая пальцами обитое кожей изголовье кровати, любуюсь лежащим рядом мужчиной, чьи веки закрыты, а волосы задорно взъерошены. — С чего вдруг такая нерешительность? — не открывая глаз, он откидывается на спину, забрасывая руку над головой. — Ну… он интимного характера… — Я абсолютно голый. Так что спрашивай в лоб, меня уже ничем не смутишь. — Ты когда-нибудь любил? — улыбаюсь, заметив, что он все же приоткрыл глаза и некоторое время разглядывал потолок над своей головой, после чего вновь сомкнул веки, все еще медля с ответом. — Нет, — хорошенько обдумав, отзывается Титов, совершенно не смущаясь моего интереса. — Разве такое возможно? — я привстаю на локте, впитывая в себя черты хорошо изученного лица, искренне удивляясь его честности. — А что в этом удивительного? — Тебе тридцать семь? Ни один человек не доживает до такого возраста ни разу не потеряв голову! Это как заболеть ветрянкой или ОРЗ — неминуемый этап жизни. — Ну, ветрянкой я, скажем, не болел. А любовь… Сказки, придуманные для объяснения страсти, тяги, комфорта… — Неправда, — не могу не возмутиться. — Может быть, в детском саду или школе? Вспомни, какая-нибудь девчонка из соседнего двора? Наверняка было. Потели ладошки, слова путались, не хотелось есть, а лишь беспричинно улыбаться? — Мои ладошки потели только тогда, когда я не знал, как подступиться к Верке Филипповой. И мне было шестнадцать… — Вот! Ты же запомнил, как ее звали! — Это ни о чем не говорит. Просто она была у меня первой, так что запомнить ее имя — святая обязанность. — Боже, ну ведь серьезные отношения у тебя были? — Да. — Значит, любил, — твердо постановляю я, облегченно выдыхая, и устраиваюсь на спине подобно Титову. — Маш, любить можно родителей, детей… А все остальное — симпатия, физиология. — Фу, не смей при мне говорить такое… Чтобы ты знал, по вечерам я читаю романы. Могу подкинуть тебе парочку стоящих, может быть, взглянешь на этот мир по-новому. Сергей хмыкает и переворачивается набок, больше не поддерживая разговор. Уголки его губ постепенно опускаются, веки перестают подрагивать, а дыхание становиться размеренным. Он до одурения красив в этом приглушенном освещении, засыпающий в час дня… — Эй, - тормошу его за плечо, заставляя взглянуть на меня. — Почему ты не спрашиваешь меня? — О чем? — в непонимании, потирая лицо ладонью, тяжело вздыхает мужчина. — Любила ли я! — Я и так знаю, что любила, — намериваясь вновь впасть в забытье, отрезает Титов. — Какой прозорливый! Тебе что, совсем неинтересно? — Очень, только дай мне сначала поспать… — Ладно… — не ощущая в себе подобного желания, принимаюсь считать количество ландышей, выбитых на моей наволочке. — В общем моей первой любовью был Ванька Лазарев. Мы с ним в начальной школе за одной партой сидели… — Ты шутишь? Я выслушаю все, чем ты желаешь со мной поделиться, через пару часов, хорошо? — Нет. Неуверена, что захочу откровенничать с таким черствым человеком. Так что, будь добр послушать сейчас, пока я до конца не осознала с каким циником связалась! Титов уходит с головой под одеяло, а я недовольно поджимаю губы, а через несколько минут и вовсе покидаю спальню, не желая терять день под боком у храпящего эгоиста. Обычно я не разгуливаю по его дому, заглядывая за прикрытые двери, все свое время проводя в спальне или на его просторной кухне. Если жилище способно с головой выдать своего владельца, то Сергея смело можно охарактеризовать, как заядлого холостяка, получающего удовольствие от собственного уединения и полнейшего призрения к любым вещицам, способным хоть мало-мальски обуютить его берлогу. В квартире четыре комнаты. Огромная гостиная, в центре которой красуется кожаный диван невольно заставляет ежиться, настолько пустой и необжитой она выглядит. Нет ни фотографий, подтверждающих обитание Сергея в этих стенах, ни милых безделушек, расставленных заботливой женской рукой, ни пушистого ковра посередине, на котором он мог бы потягивать вино с очередной красавицей, расставив ароматизированные свечи по кругу. Лишь четкие геометрические формы, обилие темного дерева и огромный телевизор. Я отчетливо помню, как мой бывший муж настаивал на собственном кабинете, как ценил свое рабочее место, не позволяя мне перекладывать скопившиеся на столе бумаги, самостоятельно протирая налетевшую за день пыль. Титов же, кажется, не сторонник разбираться с делами в стенах своего жилища, поэтому мне не удается отыскать за одной из дверей святая святых великого и ужасного владельца огромной корпорации. В своем распоряжении он имеет две спальни, необжитый зал, набитую современной техникой кухню и совершенно пустую комнату, назначение которой известно лишь ему одному. — Я тебя спрашивала, почему твой дом выглядит так, словно замер в ожидании, когда на пороге появиться долгожданный жилец? — накрыв на стол, интересуюсь, когда немного помятый хозяин обители возникает в дверном проеме. — Разве? Мне казалось, дизайнер неплохо постарался. — Спорное утверждение… Сок? — он кивает, устраиваясь на стуле, и критично оглядывает тарелку, после чего посылает в рот небольшой кусочек мяса и, видимо, убедившись в сносности блюда, расслабившись, приступает к еде. — Боже, ты первый на моей памяти, кто с такой опаской ест приготовленный мной ужин, — выдохнув, беру в руки приборы, чтобы не отставать от своего мужчины. Он делает так каждый раз, когда я решаюсь проявить инициативу и под его бдительным оком приступаю к готовке. — Расскажешь, почему не спал два дня? — Старался закончить дела до твоего возвращения. — У тебя редкий дар усыплять бдительность одинокой женщины, — радуюсь, его признанию я. — По поводу твоей мамы… Со знакомством ты опоздал на пару лет, и я ни за что добровольно не переступлю порог ее дома. — Переступишь. Я же не спрашивал. Прими это как данность. Не собираюсь и дальше прятаться по углам. Или ты, действительно, считаешь, что сумела ее провести? Я откладываю вилку, старательно демонстрируя свою заинтересованность в стоящей передо мной салфетнице, и начинаю перебирать пальцами белоснежную бумагу. — Маш, я не изменю своего решения. Она ждет нас завтра к шести. И либо ты идешь добровольно, либо я тащу тебя силком. — Отлично, мне безропотно претворять в жизнь каждую твою безумную идею? — Желательно, когда они не выходят за рамки закона. — Пообещай, что не дашь ей уйти от правосудия, если она решится меня отравить, — говорю совершенно серьезно, не понимая, почему подобное предположение кажется ему бредовым и заставляет смеяться над моим страхом. — Доел? У меня есть еще кое-что… — Звучит заманчиво, — хватая поясок моего шелкового халата, пытается утянуть меня в свои объятия, но я проворно уворачиваюсь, и выставляю на стол свой кулинарный шедевр. — Та-дам! — я никогда прежде не чувствовала себя настолько довольной, потратив кучу времени на выпечку, которую никогда бы не рискнула освоить, не окажись Сергей таким избирательным сладкоежкой. — Налетай! — Мне все же придется на тебе жениться! — позволяет мне отрезать внушительный кусок вишневого пирога и начинает крутить тарелку, разглядывая лакомство. — Неужели, это единственное требование к будущей жене? Знала бы, пекла его каждую субботу! — А ты так хочешь замуж? Мне казалось, после развода люди долго не решаются ставить в паспорте штамп, — он, наконец, отправляет в рот кусочек, заставляя мое сердце остановиться — настолько безэмоционально его лицо, и лишь играющие на щеках желваки выдают усердную работу его челюстей. — Не томи… — Для первого раза неплохо. Попробуй. — Нет уж, поверю тебе на слово, — я устраиваюсь на его коленях, и, прижавшись щекой к оголенной груди, даже не думаю торопить человека, в чьих руках хочется позабыть обо всех тревогах и неурядицах… ***