Завораш (СИ) - Галиновский Александр. Страница 3

До этой минуты Энсадум был уверен, что увидит нечто совсем иное: дорожку, ведущую по склону вниз к самой воде или деревянный пирс. Пока же все здесь мало отличалось от того, что попадалось ему на глаза прежде.

Но хуже всего была тишина. В городе он привык слышать десятки звуков — даже ночью или на рассвете: цокот копыт и грохот колёс по мостовой, крики разносчиков, скрип отворяемой где-то двери, отголоски пьяных песен, доносящиеся через улицу или две. Здесь же не было других звуков кроме монотонного скрипа весел в уключинах и плеска волн. Словно в целом мире не осталось ничего, кроме тумана, реки и их лодки. Странное ощущение не покинуло Энсадума даже после того, как отыскав под слоем тряпок фонарь, шиван запалил его, а затем подвесил на специальный шток на носу лодки. Теперь за стеклом трепетал крохотный язычок пламени, которого едва хватило бы, чтобы согреть окоченевшие пальцы.

Чиркнула спичка и из полумрака выступила закутанная в мокрый плащ фигура. Энсадум готов был поклясться, что мгновением раньше на берегу никого не было.

Незнакомец сделал знак следовать за ним и, не говоря ни слова, принялся взбираться по склону.

Энсадум вернулся к лодке, чтобы взять саквояж. Мгновение размышлял, стоит ли захватить фонарь, однако рассудил, что тот будет только мешать. Промокшее одеяло тоже пришлось оставить.

Взобравшись на вершину склона, он огляделся. Рваные клочья тумана разметались низко, подобно знамёнам поверженной армии; лежавшие повсюду валуны и камни поменьше казались остатками пожарища, а пепельно-серый цвет земли и неба только усиливал это впечатление. И по-прежнему: ни следа дорожки или жилища, хотя некоторые из лежавших неподалёку валунов размерами больше напоминали дом.

Огонёк фонаря был в двадцати шагах впереди и продолжал удаляться. Энсадуму не оставалось ничего, кроме как двинуться следом.

Они шли настолько долго, что ему начало казаться: вот-вот, и появятся цепи мира, которыми земная твердь крепится к своду небес.

Впереди и в самом деле проступили некие тени. Они росли и удлинялись, словно разлитые по бумаге чернила, пока не превратились в нечто, что казалось рёбрами гигантской грудной клетки. Словно кто-то выгнул их изнутри, отчего они встали почти вертикально.

Однажды он уже видел такие большие кости. Их привозили торговцы с юга, а те покупали у странников, находивших в пустыне целые города, обитатели которых по-прежнему не покидали своих жилищ: все, что от них осталось — это занесённые песком гигантские скелеты.

Однако это оказались вовсе не чьи-то останки. Приблизившись, Энсадум увидел развалины корабля. Поперечные балки — шпангоуты поднимались на высоту роста двух взрослых мужчин. У основания они крепились к продольному брусу киля словно настоящие ребра — к позвоночнику. Ему пришло в голову, что он смотрит на остатки древнего пиршества, будто насыщалась сама природа: ветер и колючий снег обглодали металл, а сырость и туман довершили начатое. Оставалось загадкой, каким образом судно подобного размера оказалось вдали от большой воды, да ещё на таком расстоянии от берега? В порту он видел краны, способные поднять вес в десятки тонн, однако сомневался, чтобы нечто подобное использовалось здесь.

Коснувшись дерева, Энсадум отдёрнул руку: оно было холодным и твёрдым как камень.

Говорят, вы можете читать мысли?

Его нынешний спутник не проронил и этих нескольких слов. Единственным звуком, который Энсадум слышал, был шорох его плаща. Он уже начал жалеть, что и сам не одел что-то похожее: тогда ему не пришлось бы вздрагивать всякий раз, когда промокшая одежда липла к телу. Ещё существовала надежда, что в месте, куда они направлялись, найдётся разожжённый очаг и кружка тёплого питья. Энсадум подумал, что готов отдать все за полчаса в горячей ванной, хотя наверняка обрадовался бы и тазу с губкой.

За все время они остановились лишь однажды — когда Энсадуму понадобилось избавиться от камешка в обуви, но и тогда проводник не произнёс ни слова. Теперь саквояж в его руке весил в два раза больше. Дождь то начинался, то прекращался, и даже в редкие минуты затишья в воздухе висела морось, сквозь которую было ничего не видать.

Господин, вы читали мои мысли?

Он едва не рассмеялся в ответ. На самом деле любой практик умел читать мысли не лучше какого-нибудь восточного нобиля, разбирающегося в сортах вина. Едва пригубив бокал, тот мог сказать, из какого сорта винограда оно сделано и даже то, на какой стороне склона произрастал виноградник.

Давно известно, что на сетчатке мертвеца сохраняется изображение последнего виденного им при жизни. Или о воздействии различных ядов. Или, что волосы и ногти непостижимым образом продолжают расти даже после смерти. А ещё, что могут рассказать костный и спинной мозг, околоплодная жидкость, тщательно собранный пот или слезы, флегма, слюна, черная и жёлтая желчь, моча, семя… кровь.

С таким набором инструментов как у него, он мог сойти за безумца, которому нравилось пытать и убивать людей. Пробирки и колбы, длинные ножи и совсем миниатюрные скальпели, иглы, крючки. Все, чем можно колоть, резать, протыкать. Одно орудие для того, чтобы проникнуть в спинной мозг, другое — чтобы забраться внутрь черепа — до самого мозга, не сделав при этом ни единого надреза. Длинные иголки, короткие. С загнутым кончиком, закрученные спиралью, прямые. Маленькая пила для костей. Большой тесак для мышц и хрящей. Щипцы, ножницы. Десяток лезвий: все пронумерованы и уложены — каждое в специальное отделение.

В Друннане, где тела мертвецов было принято бальзамировать, похожими инструментами пользовались жрецы. Для начала извлекались и раскладывались по отдельным сосудам внутренние органы. Для каждого была определена ёмкость своего, особого цвета. Красный — для мозга, синий — для сердца, зелёный — для лёгких, жёлтый — для печени, черный — для почек, белый — для желудка. Затем на протяжении трех дней тело покойного коптили, поочерёдно сжигая перья, бумагу, прошлогодние листья. Орудия своего ремесла друннанские жрецы носили на поясе словно знаки отличия.

Помимо инструментов в сумке лежали другие принадлежности: медная горелка, маслёнка, деревянная чашка для смешивания порошков, весы, десяток склянок — пустых, но с необходимыми пометками. Позже он заполнит их все, закупорит, а пробки зальёт воском — в точности, как предписано Процессом.

Внезапно ему вспомнилась деревянная рама на лодочном причале в начале пути. Такие рыбацкие жены используют для потрошения рыбы, только на этот раз на толстых цепях были подвешены куда более страшные трофеи: существа с подобиями человеческих лиц; с плавниками, которые заканчивались длинными отростками, напоминающими кисти рук; чудовища без головы; без тела, состоящие из одних перекрученных жгутов…

Энсадум внутренне содрогнулся, поймав на себе взгляд одного из них: единственный уцелевший глаз того уставился на него с немым укором. Одни были совсем свежими, другие провисели под открытым небом не одну неделю, и их кожа высохла, обтянув тонкие кости. Позже он узнал, что некоторых из этих существ вынесло на берег во время паводка, других поймали в свои сети рыбаки. И поступили, как поступали всякий раз, когда на свет появлялся трёхногий щенок или слепой телёнок: тут же проломили голову…

МЕЖДУ «А» И «Б»

Разрушение — так это назвали.

Разрушение.

Первыми перестали работать простые механизмы — часы, печатные машинки. Затем настал черед более сложных, вроде тех, которыми пользовались кураторы. Их инструменты хоть и казались чудесными, все же оставались устройствами, изготовленными руками человека.

Один за другим механизмы отказывались работать. Никто не знал, почему. Никто не мог сказать, сколько это продлится, и тем более — когда закончится. Менее чем за десять дней остановилось буквально все. Это напоминало умирание целого организма, когда один за другим гибнут внутренние органы, и жизнь в теле постепенно угасает. Единственная городская газета поспешила объявить о конце света — за день до того, как перестала существовать сама, типографские станки не напечатали больше ни строчки. После этого оставались лишь слухи: телеграф отключился ещё раньше. Поезда остановились. Некоторые сошли с рельсов или столкнулись друг с другом. Корабли дрейфовали в море, не в силах вернуться в порт, ведь навигационные приборы тоже были механическими.