Завораш (СИ) - Галиновский Александр. Страница 70

Ну, не совсем обычную. Скорее привычную.

Неотъемлемой частью паучьей натуры была склонность к планированию. Не простому подсчёту возможных вероятностей, нет, — скорее это было что-то вроде стратегического мышления. Рашка не мог предвидеть, что произойдёт дальше, тем более не мог знать, что спустя несколько часов этой же самой дорогой отправится и тот тип, до которого ему так и не удалось добраться в лавке. Если бы не он… Впрочем, стражи ведь посетили Рашку ещё до того, как в лавку заявился тот оборванец. Вполне может оказаться так, что одно с другим никак не связано, и все это просто одно большое совпадение. Разве не из них состоит вся жизнь?

Оборванец… Что-то в его внешности казалось Рашке знакомым. Спустя некоторое время он вспомнил, что не так давно этот тип уже являлся в лавку. Не иначе, в компании с кем-то, кого Рашка хорошо знал. Кажется, он приносил какие-то вещи, и на всех стоял герб номарха. Тогда Рашка не придал этому особого значения.

Повозка была небольшой, тесной для его необъятного тела, но всё же удобной. К тому же ему не пришлось путешествовать на собственных ногах.

Стражи у ворот пропустили их без лишних слов. Никто даже не заглянул внутрь повозки. На расстоянии двух-трех вёрст от города Рашка приказал возницам сворачивать с дороги. Башни Завораша ещё не исчезли из виду, и их очертания подрагивали сквозь призму горячего воздуха. Была середина дня.

Отчасти это объясняло то, что дорога оставалась безлюдной. Торговцы из окрестных мест отправлялись в город на рассвете и стремились убраться до солнцепёка. Не важно, удалось им продавать товары или нет, городские рынки пустели с наступлением полудня. Вечером в город вновь тянулись караваны, а из города — почтовые повозки и дурно пахнущие бочки золотарей.

Ещё некоторое время они тащились по неровной каменистой земле, и все это время Рашке казалось, что его желудок готов выпрыгнуть наружу. Даже безумные забеги по крышам поздно ночью не шли ни в какое сравнение с тряской в чреве обычной повозки. И всё же Рашка не спешил отдавать команду остановиться — нужно было отъехать от дороги. Когда это наконец, произошло, и паук выбрался наружу, он увидел в приближающихся сумерках застывшие в немом ужасе лица невольников. Они его боялись! Оба были суеверными шиванами и, видимо, понимали, с кем имеют дело. Неизвестно, что могло возникнуть в их примитивных мозгах при виде модификанта. Может, оба сбегут, стоит только отвернуться? К сожалению, преследование рабов по бездорожью не входило в его планы.

Как-то раз он слышал о человеке, который пытался создать идеального раба. Всем известно, что таких не существует — до конца преданных, безропотных, полностью лишённых собственной воли, но вместе с тем сильных, умелых, способных на нечто большее, чем самые примитивные действия. Этот человек придумал способ как подчинить человека своей воле без того, чтобы разрушать постоянными истязаниями его тело. И требовалось для этого всего ничего: ручная лучковая дрель и капля-другая едкой жидкости.

И то, и другое у него было. Ну, почти. Рашка знал, чем заменить кислоту, но пока не придумал, что использовать вместо дрели.

Тот человек просверливал отверстия в темени предполагаемых «рабов», а затем капал туда несколько капель кислоты. Едкая жидкость разрушала участок мозга, который отвечал за волю, принятие решений и прочее, но не нарушала работы других отделов. Это было похоже на тонкую хирургическую операцию, проводимую с помощью химии. А ещё после неё не оставалось ни швов, вообще никаких следов.

Шиваны сопротивлялись слабо, словно во сне. Когда воля подавлена настолько, что человек готов тянуть повозку, бежать по острым камням — от него трудно ждать чего-то кроме тупого подчинения. Укажи ему направление, и он будет идти, пока не сотрёт ноги в кровь. Однако Рашка хотел гарантий.

Одного из возниц паук свалил мощным ударом мясистой руки. За другим пришлось гнаться, но к счастью, недолго. Рашка настиг его, опрокинул на землю. Этот шиван сопротивлялся яростно. По крайней мере, так показалось Рашке, который за безудержным страхом в глазах возницы рассмотрел мрачную решимость. Возможно, в любой другой ситуации она помогла бы этому человеку собраться с силами и дать отпор, однако против модификанта у него не было ни единого шанса. Рашка пробил ему темечко одним ударом острого когтя. Наружу хлынула кровь вперемешку с какой-то мутной жидкостью и глаза шивана закатились.

Сквозь отверстие в черепе Рашка видел покрытый плёнкой серого вещества мозг. Вниз упало несколько капель кислоты, заменявшей Рашке слюну — именно её пауки используют для «переваривания» внутренностей своих жертв, и тело возницы принялось содрогаться. Пока конвульсии одного продолжались, Рашка занялся вторым. К счастью, этот невольник не сопротивлялся, поскольку был без сознания. Рашка проделал всё довольно быстро, дождался пока тело отреагирует должным образом (конвульсии начались почти сразу), и, довольный, отошёл в сторону.

Солнце ещё не начало припекать, так что вне повозки было вполне комфортно. Сквозь отделявшее их расстояние Завораш казался чем-то нереальным, нагромождением геометрических линий, словно сплавленные друг с другом металлические заготовки, за мгновение до того, как рука кузнеца положит их в печь. Этот ли вид много лет назад заставил Рашку осесть здесь на долгое время? Казался ли тогда Завораш городом возможностей? Рашка снял шляпу и промокнул платком вспотевшую макушку.

К тому времени невольники у его ног прекратили содрогаться и затихли. Их кожа была бледнее обычного, черты лиц заострились. И всё же они были живы. Их выдавало дыхание, а ещё едва заметные подёргивания глазных яблок за смежёнными веками, словно обоим снился один и тот же сон.

Вытерев пот со лба, Рашка водрузил шляпу на место. Следы ожогов на коже делали его слишком приметным. Эти пятна, больше похожие на отпечатки, оставленные чьими-то неосторожными прикосновениями, напоминали озера тёмной ртути. Они и вели себя как ртуть, постоянно перемещаясь с одного места на другое, меняя форму, сливаясь друг с другом или наоборот, разбиваясь на десятки более мелких фрагментов. Рашка давно перестал смотреться в зеркало, пытаясь обнаружить изменения, произошедшие за ночь, за сутки, неделю, месяц…

Он не помнил, кто первым заметил впереди облако тумана, ползущего слишком быстро для того, чтобы и в самом деле быть туманом. Внутри него копошились и извивались исполинские фигуры, напоминающие крылатых змей. Всё происходило абсолютно бесшумно. Даже вспышки взрывов, то и дело мелькавшие на периферии туманной завесы — и те были абсолютно бесшумными.

Рашка видел, как бегущие впереди солдаты исчезают в дымке… А затем всё вокруг неожиданно застелила мгла. Она не наползла, как ожидалось, а обрушилась сверху, словно глыба, придавила всем своим весом. Внезапно Рашка обрёл слух. Вокруг скрежетал металл, ревел огонь, отовсюду неслись крики раненых. Кричал и сам Рашка. Кричал так, что горлом пошла кровь. А потом исполинские тени из тумана приблизились, надвинулись, нависли…

Больше Рашка не помнил ничего. Вплоть до того момента, пока не открыл глаза в лазарете. У него уже были эти пятна, и перемещались они куда стремительнее, чем сейчас, много лет спустя. Казалось, под кожей находится кто-то, кто шарит по его телу в поисках выхода — некоторые пятна и в самом деле напоминали отпечатки чьих-то ладоней. Поначалу это напугало его. Но потом, узнав, что такие пятна есть у всех, кто прошёл сквозь туман и выжил, Рашка успокоился. В воспоминаниях только и осталась, что седая грохочущая мгла да копошащиеся в ней исполинские фигуры.

А большего он и не хотел помнить. Когда-то он читал, что человеческий мозг способен блокировать часть воспоминаний, которая ему не по душе. Что ж, такие воспоминания вряд ли придутся кому-то по вкусу.

Интересно, его яд был способен уничтожить нежелательные воспоминания у этих двух? Могли ли они стать от этого счастливее?

Рашка оставался у повозки ещё какое-то время, затем вернулся к дороге, чтобы в последний раз взглянуть на город. Что это было? Может, ностальгия? На самом деле, чем бы оно не являлось, сейчас это не имело значения, поскольку все чувства мгновенно покинули Рашку, стоило ему увидеть столб дыма. Это не был дым пожарища или одного из костров — дела рук тех, кто ежедневно убирает с улиц мусор. Не было он дымом из трубы какой-нибудь мастерской либо цеха. Горело что-то крупное.