Парадоксы гениев (СИ) - Казиник Михаил Семенович. Страница 22

О чем писал Пушкин в возрасте Ленского

Парадоксы гениев (СИ) - i_014.jpg

Рукопись А. Пушкина

Эпиграмма на В. К. Кюхельбекера
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно.

Эта эпиграмма, которую Пушкин написал на своего лицейского товарища, чуть не стоила кому-то из них жизни.

«Кюхля» (так в шутку называли его лицеисты) вызвал Пушкина на дуэль. Дуэль состоялась, но кончилась бескровно. «Кюхля» выстрелил и не попал, а Пушкин бросил пистолет в снег и… бросился к другу обниматься.

Но эпиграмма не случайна. Кюхельбекер писал много стихов. Но, несмотря на дружбу, Пушкин его стихи критиковал. Некоторые черты странного, неприспособленного к жизни человека носит… Владимир Ленский. И когда Пушкин пишет образцы стихов от имени Ленского, то это, по сути, первая пародия на плохую поэзию. Такую, от которой Пушкину «кюхельбекерно» («и тошно»).

Пушкин относился к слову (как в поэзии, так и в прозе) с… тонкостью ювелира, он работал, как великие скрипичные мастера, подтачивая деки, убирая тончайшие кусочки древесины для достижения невероятного эффекта звучания. И в своих критических статьях он сражается за простоту и естественность речи:

Читаю отчет какого-нибудь любителя театра: сия юная питомица Талии и Мельпомены, щедро одаренная Апол… боже мой, да поставь: эта молодая хорошая актриса — и продолжай — будь уверен, что никто не заметит твоих выражений, никто спасибо не скажет.

…в них (в стихах) не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не подвинется.

И вот ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ пушкинский текст:

Начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени. Многое желал бы я уничтожить, как недостойное даже и моего дарования, каково бы оно ни было. Иное тяготеет, как упрек, на совести моей…

Для наших дальнейших рассуждений на тему о том, почему Пушкин не осуждает Онегина за убийство Ленского, нам нужно прочитать эти стихи раннего Пушкина.

Но мне в унылой жизни нет
Отрады тайных наслаждений;
Увял надежды ранний цвет:
Цвет жизни сохнет от мучений!
Печально младость улетит,
Услышу старости угрозы,
Но я, любовью позабыт,
Моей любви забуду ль слезы!

Вам эти стихи никого не напоминают? Конечно, стихи Ленского. Точнее, пародию Пушкина, где он воссоздает плохую поэзию. Помните, Пушкин о Ленском и его стихах?

Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.

Или:

Так он писал темно и вяло,
Что романтизмом мы зовем…

Таким образом, восемнадцатилетний Ленский пишет такие же по тону, смыслу и содержанию стихи, как Пушкин… в пятнадцать.

Повторяю строки взрослого Пушкина о своей детской поэзии:

Начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени. Многое желал бы я уничтожить, как недостойное даже и моего дарования, каково бы оно ни было. Иное тяготеет, как упрек, на совести моей…

«Желал бы уничтожить» (поэзию, себя 13–16 лет), «упрек на совести моей».

Как жестоко по отношению к своим незрелым детским стихам!

Дело в том, что у Пушкина УНИКАЛЬНОЕ отношение к поэзии, к слову. Он, взрослый, не может себе простить даже детских нелепостей. В чем же нелепость? В постоянных образах смерти, уныния, в романтических штампах. Пушкин даже пытался переделать стихи своего детства. Почитайте стихи мальчика — будущего великого поэта.

Первый вариант:

Я видел смерть; она в молчанье села
У мирного порогу моего;
Я видел гроб; открылась дверь его;
Душа, померкнув, охладела…
Покину скоро я друзей,
И жизни горестной моей
Никто следов уж не приметит;
Последний взор моих очей
Луча бессмертия не встретит,
И погасающий светильник юных дней
Ничтожества спокойный мрак осветит.
.
Прости, печальный мир, где темная стезя
Над бездной для меня лежала —
Где вера тихая меня не утешала,
Где я любил, где мне любить нельзя!
Прости, светило дня, прости, небес завеса,
Немая ночи мгла, денницы сладкий час,
Знакомые холмы, ручья пустынный глас,
Безмолвие таинственного леса,
И все… прости в последний раз.
А ты, которая была мне в мире богом,
Предметом тайных слез и горестей залогом,
Прости! минуло все… Уж гаснет пламень мой,
Схожу я в хладную могилу,
И смерти сумрак роковой
С мученьями любви покроет жизнь унылу.
А вы, друзья, когда, лишенный сил,
Едва дыша, в болезненном боренье,
Скажу я вам: «О други! я любил!..»
И тихий дух умрет в изнеможенье,
Друзья мои, — тогда подите к ней;
Скажите: взят он вечной тьмою…
И, может быть, об участи моей
Она вздохнет над урной гробовою.

Тридцать четыре строки о гробе, болезни, смерти, унынии, изнеможении, о хладной могиле и т. д. Нет сомнения в том, что это искусственные стихи. Надуманные, позерские.

Зачем же юноша (даже еще не юноша — подросток) пишет такое? Потому что — романтическая традиция, штамп. Обилие образов смерти граничит с дурновкусием. Но… все не так просто. Что-то мешало поэту просто-напросто уничтожить свои стихи. И через годы, будучи автором великих творений, он стих отредактировал. Сократил в два раза (теперь 17 строк). Там та же смерть, тот же гроб, но… тончайшие детали мастера делают стих философским, попыткой описать живой мир. Очень прошу вдумчивого читателя сравнить эти два стихотворения. Это потрясающая возможность пронаблюдать рост пушкинского гения. Пушкин не осмелился уничтожить этот стих. Видимо, ему были дороги воспоминания детства, с ним связанные. Но поэт превратил стих в маленький (пусть и по-прежнему печальный) шедевр. Вот он:

Я видел смерть; она сидела
У тихого порога моего.
Я видел гроб; открылась дверь его:
Туда, туда моя надежда полетела…
Умру — и младости моей
Никто следов пустынных не заметит,
И взора милого не встретит
Последний взор моих очей.
.
Прости, печальный мир, где темная стезя
Над бездной для меня лежала,
Где жизнь меня не утешала,
Где я любил, где мне любить нельзя!
Небес лазурная завеса,
Любимые холмы, ручья веселый глас,
Ты, утро, — вдохновенья час,
Вы, тени мирные таинственного леса,
И все — прости в последний раз.