Сердце Хейла (СИ) - "Lieber spitz". Страница 48

- Если бы я дал ему отпор... – начал он снова, но был остановлен взглядом врача. – Ладно. Вы правы. Правы в том, что я виню себя в неправильности своих действий. Но даже осознавая это, я не могу перестать себя винить.

- Но они не могли быть правильными или же нет, – сказал психиатр. – Никто, знаете, не подготовлен к такой беде, чтобы начать действовать по несуществующей инструкции. Поэтому вы просто должны научиться вспоминать их последовательность, не анализируя. Не оценивая себя. Не ища способ оправдать себя в чем-то. Не выдумывая своих не совершённых действий, которые не повлекли бы за собой факт изнасилования. Оно случилось. И это не изменить.

Дитон внимательно посмотрел на притихшего Стайлза и вдруг спросил:

- Скажите, а взрыв в клубе, он случился...

- ...ровно через неделю после, – тут же ответил Стайлз, только сейчас понимая, как скоро ему пришлось стать жертвой снова.

- И когда вы оказались в госпитале, раненный, вы продолжали думать или анализировать насчет своего инцидента со своим бойфрендом?

- Господи, нет, конечно, – чуть не рассмеялся в лицо доктору Стайлз. – Я был одной ногой в морге. Меня готовили к искусственной коме, я не мог...

Он замолчал, освежая память, скрывающую некоторые болезненные подробности, которые впрочем, тогда болезненными уже не казались. Тогда было страшно просто умереть, а не столкнуться лицом к лицу со своим персональным злом.

Странно, но Питера он... ждал.

Боже, как же он ждал Питера!

- Я ждал, что он придет меня навестить, – признался он наконец.

- Вам показалось, что взрыв, чуть вас не убивший, амнистирует остальные трагедии жизни, так? Конкретно, одну единственную, произошедшую неделю назад?

Стайлз кивнул, снова поразившись простоте выводов.

- Но дело в том, что это ложная амнистия заставила вас испытывать ложные, неправильные эмоции, подавляя настоящие, истинные. Уверен, на тот момент вы даже думали, что простили своего насильника. Хоть это и не так.

Дитон сочувственно глянул на своего растерянного пациента.

- И это не так до сих пор. Верно?

- Но я хотел, чтобы он пришел, хотел видеть его, я думал... я продолжал думать тогда, что....

- Любите его, не смотря ни на что?

- Разве такое возможно? Любить того, до сих пор любить, кто так поступил со мной? Кто... надругался? Кто изнасиловал меня???

Стайлз почти кричал, а Дитон удовлетворенно кивал, подталкивая его все больше и больше к истине, затерянной где-то там, под рухнувшим потолком “Вавилона”.

- Это возможно – сохранить любовь в сердце, Стайлз, – продолжил объяснять он. – Это же так естественно – стремиться испытывать нечто прекрасное, не отпускать его, удерживать в себе, как некий стимул к жизни. Но это совсем не означает, что при этом вы сможете простить.

- А я смогу?

- Вряд ли, – уверенно произнес врач и добавил что-то непонятное: – Но в вашей ситуации возможен положительный нейтралитет.

- Что это значит?

Дитон объяснил так:

- Это значит, что с течением времени к вам вернется способность к общению, пусть и без близости, скорее всего. Любовь трансформируется в нечто другое, если проявления её будут ограничены лишь платоническими рамками. Если из её компонентов убрать нечто важное. Секс, например.

- Я как-то не думал... об этом, док, – грустно произнес Стайлз, вспомнив, как мечтал он о Питере, держащем его за руку перед погружением в сон, из глубин которого он, возможно, не вернулся бы. Секс тогда представлялся ему чем-то неважным, чем-то... слишком приземленным перед лицом возможной смерти.

Дитон подтвердил:

- Это была просто идеальная ситуация для вас – согласно обстоятельствам не думать о сексе с этим мужчиной, потому что секс с ним уже был невозможен. Напомню еще раз – он вас изнасиловал, и даже взрыв не смог бы этого изменить. Не смог бы аннулировать вину.

- Тогда почему я продолжаю думать об этом мудаке? – в полнейшей панике выкрикнул Стайлз, только сейчас понимая, что это действительно так: он думает о Питере, все еще да. – Даже изнасиловав меня, при этом признаваясь в своей мудацкой извращенной любви, он не пришел ко мне после взрыва! Вы знаете же, что он не пришел? Ни разу?

Дитон смотрел понимающе, а Стайлзу было стыдно. Снова и снова признаваться себе и теперь уже и чужому человеку в том, что он чего-то ждал от негодяя Хейла.

- Стайлз, я не хочу, чтобы вы думали, будто это ненормально. Вы не виноваты в том, что не можете заставить себя ненавидеть его. Даже если и повел он себя, как... ну вы поняли.

- А мне и заставлять себя не нужно, – обронил Стайлз, – я и так его ненавижу. Такая банальщина, док: люблю и ненавижу одновременно.

- За то, что он бросил вас после всего? И не пришел попрощаться, когда все думали, что вы, возможно, не переживете кому? – вкрадчиво спросил его Дитон, и показалось, что тайный подтекст в его словах медленно и верно открывает истину, убеждающую в том, что пока все гадали, умрет он или нет, Питер железно был убежден в животной, нечеловеческой живучести своего мальчика.

- И кстати, – задумчиво предположил Дитон, – вы не думали, что причина его отсутствия в вашей жизни в столь непростой, откровенно трагичный момент, последовавший так несправедливо скоро после изнасилования, могла быть весьма прозаичной?

- И какой? – недоверчиво хмыкнул Стайлз.

- С ним попросту могло что-то случится. Точно так же, как случилось это с вами. Взрывы – это ужасно, но порой людей просто сбивает на улице автобус...

- Ой, не смешите меня, док... – начал Стайлз и замолчал, вникая.

Мы всегда думаем о тех, кого любим больше жизни, что их никто и никогда у нас не заберет, напрочь исключая из списка агрессоров слепой случай. Тот же автобус, например.

- Дерек сказал бы мне, если... – начал Стайлз неуверенно, но прервал сам себя: – Нет, с ним ничего не случилось, доктор. Он просто... просто обыкновенный мудак.

- Ну простите, – ответно усмехнулся Дитон. – Автобус был немного гротескным примером. Я имел в виду нечто другое.

Основываясь лишь на характеристике, данной Питеру Стайлзом, он предположил, что такие люди не способны испытывать сильные душевные страдания, лишившись части души, ответственной за это, под гнетом какой-либо давней травмы или же просто потому, что родились такими. У них стоит сильнейший блок или же своеобразный запрет на душевные переживания.

Только вот ничто не бесследно. И если Питеру не больно в районе сердца чисто метафорически, это не значит, что вскоре боль не проявится другим путем. Что не станет реальной.

- Да нет у него сердца! – рассмеялся Стайлз нервно.

И тут же понял, что мыслит, как доверчивый дурак, купившись на давнюю легенду, за которой Питер прятался; что в Хейле всегда был полный набор необходимых органов и если Стайлз не узнает, что же произошло с одним из них, то просто сойдет с ума.

Он вдруг вспомнил Дерека. Их отношения, закончившиеся вот только-только, а казалось, что очень давно.

Их беседы, в которых не было ничего опасного, никаких упоминаний о прошлой жизни.

В которых не было Питера.

Они не обсуждали это. До того самого дня, когда решили покончить каждый со своим прошлым. До того вечера, когда Дерек предположил, что возможно, Стайлз так несчастен, потому что лишен удовольствия отомстить.

- Это важный момент, Стайлз, желать своему обидчику несчастья, – сказал тем временем Дитон. – Скажите, вы же хотели этого?

- Страстно хотел, – честно ответил Стайлз. – Я просто мечтал, чтобы на голову этого мудака, когда он будет трахать очередного парня, однажды свалился его модный навороченный потолок.

- Ясно, – не удивленный таким мстительным пылом, кивнул Дитон. – Вы будете рады узнать, что следуя моей теории, насильник ваш уже наказан. Природа не прощает никакого зла. Вселенная внутри каждого из нас четко следит за равновесием черного и белого. Физические болезни – всего лишь знак, что мы делаем что-то неправильно. У Питера, поверьте мне, сейчас непростое время.