Помещицы из будущего (СИ) - Порохня Анна. Страница 54

У меня в горле стоял ком, а он терпеливо ждал, и за это я была ему благодарна. Пусть Головин и говорил, что поддержит меня в любой ситуации, но мне все равно было трудно подобрать слова. Я стыдилась того, что произошло с этой глупой девчонкой, стыдилась, что мне приходится говорить об этом с ним, стыдилась быть грязной в его глазах…

- Вы вправе думать обо мне плохо, но некоторых моментов моей жизни уже не изменить. Они уже прошли по моей судьбе черной полосой… и мне жаль, что эта полоса заденет и вас… Понимаете, я… я… о Господи, я не могу… - начала я, путаясь в словах, а потом собралась с духом и выдохнула: - Я жду ребенка.

В комнате воцарилась тишина, лишь капли дождя барабанили в окно все чаще, чаще и чаще…

Я резко отвернулась, испытывая такой стыд, что хотелось плакать. Ну почему это происходит со мной? Почему именно с этим мужчиной?

Когда руки мужа коснулись моих плеч, я даже вздрогнула от неожиданности, потому что не слышала его шагов.

- Посмотрите на меня, Елизавета, - попросил он ласковым голосом. – Лиза, я прошу вас.

Я медленно повернула голову и наши взгляды встретились. Мне даже стало больно от того, КАК он смотрел… Больно оттого, что иногда благородство другого человека задевает в душе какие-то особо чувствительные струны. Которые, казалось, давно потеряли свое истинное звучание.

- Это прекрасно. У нас будет ребенок, - услышала я его слова сквозь поток хаотичных мыслей. – Елизавета, вы слышите меня? У нас будет ребенок, и это чудесно.

- У нас? – я сжала кулаки, чтобы почувствовать боль от впивающихся в ладони ногтей. Мне она требовалась, чтобы держаться за реальность происходящего.

- Конечно. Мы ведь семья, и в этом нет ничего странного, - он пригладил мои волосы своей большой теплой рукой. – Не нужно плакать. И я прошу вас, больше никогда не говорите об этом как о чем-то, что не относится к нашему браку. Ничего нет и не было. Есть только то, что строим мы сами.

И как мне было не плакать? Я разрыдалась, подозревая, что этому способствовали еще и гормоны, терзающие мое юное тело, а потом прижалась к его груди.

Павел Михайлович что-то тихо говорил мне, гладил по голове, плечам, а я вдыхала пряный мужской аромат, исходящий от влажной рубахи и понимала, что никогда не смогу отпустить его.

Почему в некоторых людях присутствует благородство, а другие лишены его? Возможно, потому что это приобретается с молоком матери? Внутренняя пружина заставляет таких людей реагировать на жизненные ситуации именно таким образом.

Они держат слово, не отступают перед опасностью и готовы взять на себя ответственность за других, особенно за тех, кто слабее. А ведь если подумать, лучшие представители сильного пола гибли в сражениях, дуэлях для сохранения своего чистого имени и чести… И мне выпала честь встретить именно такого человека.

Я подняла голову, не в силах бороться со своим желанием и, встав на носочки, прикоснулась к его губам легким поцелуем.

Муж застыл, моментально превратившись в камень, а потом мягко отодвинул меня от себя.

- Елизавета Алексеевна, я не требую от вас благодарности. Вы мне ничем не обязаны.

- Но это не то… Совсем не то… - я попыталась объяснить ему, что это не благодарность, а мои искренние чувства, но Павел Михайлович посмотрел в окно и сказал:

- Дождь закончился. Пора заниматься делами. А вы, дорогая, постарайтесь не сильно утруждать себя. В вашем положении это вредно. И да, мне нужно посмотреть расчетные книги, чтобы понять, что требует вложений в первую очередь.

Он развернулся и быстрым шагом покинул гостиную, а я расстроено опустилась на софу. И как быть дальше? Как убедить его, что я действительно чувствую к нему не только благодарность?

Нужно было найти Таню, рассказать ей все и попросить совета. Мой «четырехглазик» всегда находила решение, несмотря на сложность ситуации. Я тоже была такой, но именно сейчас, испытывая растерянность и переживая душевную бурю, мой разум отказывался соображать трезво.

Подруга была в сарае, где женщины перебирали купленный для поздней посадки картофель. Она сидела на старом бочонке в съехавшей набок косынке и выглядела счастливой как никогда. Ей явно не надоедало заниматься хозяйственными делами.

Увидев меня, она нахмурилась, а потом, взяв под руку, вывела на улицу.

- Ты чего?! Плакала, что ли?!

- Пойдем-ка, - я повела ее в сад, где мы спрятались под раскидистой яблоней, и рассказала все, что произошло между мной и Головиным.

- Хороший все-таки мужик… - прищурив глаза, протянула Таня. – Нет, реально, Галь… Нужно с этим что-то делать… Может, тебе соблазнить его?

Несмотря на не очень веселую ситуацию, мне стало смешно и я прыснула, глядя на ее задумчивое лицо.

- Тань, где я и где соблазнение? Я уже забыла, что это такое!

- Так вспоминай! Ты же женщина! Причем молодая!

- Барышни! Елизавета Алексеевна! Софья Алексеевна! – раздался голос Захара. – Гости прибыли!

- У меня уже от этого словосочетания мандраж начинается, - проворчала Таня и выглянула из-за дерева. – Кто там?

- Петр Дмитриевич, собственной персоной! Лошадь в мыле, так скакали! – ответил Захар, разворачиваясь обратно. – Видать приключилось чего!

Мы помчались к дому и, выйдя с черного двора, увидели, что Петр разговаривает с Головиным. Увидев нас, он вежливо поздоровался, но я видела озабоченность на их лицах.

- Что случилось?

- Ничего страшного, не волнуйтесь, Елизавета Алексеевна, - ответил муж, но я чувствовала: что-то не так.

- Не скрывайте от меня ничего. Я имею право знать, - твердо сказала я. – Петр, что случилось?

Молодой человек молчал, но Павел Михайлович ответил за него:

- Потоцкая написала жалобу, что якобы я непочтительно, в оскорбительной форме отзывался о государыне и ставил под сомнение ее действия.

- Но это ведь неправда! – воскликнула я, чувствуя, что именно это может закончиться не очень хорошо. За слишком серьезные нити начала дергать ненавистная Дарья Николаевна.

- Думаю, она представит доказательства в виде свидетелей, - сказал Петр. – Просто так Потоцкая не стала бы это делать.

- И что теперь? – Таня напряженно смотрела на мужчин. – Чего нам ожидать?

- Порицание действий государя, Наказами отнесено к преступлениям, которые подлежат наказанию, - ответил Головин. Он держался спокойно, но я видела, как сжались его кулаки.

- Павел Михайлович, но наказание за порицание более мягкое, чем за государственные преступления, - возразил Петр. – Это ведь не призывы к свержению власти. На такое она вряд ли пойдет, слишком уж непредсказуемы последствия. Я хотел предупредить вас. Отец тоже желает помочь, поэтому предложил, сегодня же оформить опеку над Софьей Алексеевной.

- Благодарю вас и вашего батюшку, - муж протянул ему руку, и молодой человек пожал ее. – Вы хорошие люди.

- Не стоит, я понимаю, что затеяла Потоцкая, и осуждаю ее за это. Пора бы обратить на нее внимание более высокопоставленных особ. Не простит она вам, что вы так унизительно обошлись с Александром, отхлестав его по мордам. Об этом судачат в каждой усадьбе. Позор, от которого вряд ли удастся отмыться. – Петр взглянул на меня, но тут же отвел взгляд, чтобы его не заметил Головин. – Мне пора. Батюшка соберет совет сегодня после трех часов пополудни. Всего доброго, Елизавета Алексеевна, Софья Алексеевна.

Парень откланялся и отбыл, а я подумала, что он тоже благородный человек. У него, несомненно, были чувства ко мне, но после того, как я отказала ему, молодой человек больше не лез со своими ухаживаниями.

- Что случилось на дуэли? – этот вопрос не давал мне покоя. – О каком унижении говорил Петр Дмитриевич?

- Не стал я в него стрелять, - нехотя ответил Головин. – Он был настолько жалок в своем страхе, что я обошелся парой оплеух. Но даже после этого он не посмел поднять на меня оружие.

Вот так дела… Подлец, да еще и самый последний трус… Я с ужасом представила, какими генами он мог наградить ребенка. Нет… главное правильно воспитать. А с таким отцом, как мой муж, ребёнок обязательно вырастет смелым и благородным человеком. В этом у меня не было никаких сомнений.