Дракон с отрезанными крыльями (СИ) - Эн Вера. Страница 15

— Я брала тебя не для этого, — сообщила она и, взяв дочь за руку, направилась к дороге. Дарре остался стоять на своем месте, отчаянно стараясь сообразить, что ему теперь делать. Ариана ушла. Лил молчал. А Вилхе, кажется, вспоминал, есть ли у драконов уязвимые места. Есть, парень. Больше, чем ты можешь себе представить.

— Мне понадобится ваша помощь, — раздался наконец голос Лила, снова пробудивший надежду. — Давно собирался чердак разобрать, да все руки не доходили. А теперь втроем как раз к возвращению девочек управимся. То-то Ариана обрадуется.

Вилхе кивнул, хотя было понятно, что он не оценил отцовской подачки. В отличие от Дарре. Пусть себе злится, сопляк малолетний. Не знает, какое счастье ему досталось с такими родителями. Но пока хоть осколок этого счастья перепал и Дарре, он собирался им воспользоваться. А там — хоть трава не расти!..

Глава седьмая: Вилхе

Вилхе греб изо всех сил. Наверное, стоило поручить это дело Дарре: сил у того значительно больше, хотя бы потому что он старше в два раза. И еще потому что родился драконом, а папа говорил, что они гораздо сильнее обычных людей. Но признать превосходство этого новоявленного братца Вилхе не мог даже в мыслях. Да и что там было признавать?

Дарре ничего не умел. Ни разводить огонь, ни рубить дрова, ни косить траву. Даже картошку — и ту копать не умел, — а чего уж проще? О владении оружием Вилхе даже не заикался: и пусть драконам под страхом смерти запрещено было прикасаться к мечам и лукам, Вилхе бы это точно не остановило. Он уже в пять лет тайком от родителей начал тренироваться, и нынче на ярмарке сам градоначальник был приятно удивлен его умениями, а тот слыл великим воином и понимал в этом толк. Вилхе тогда подумал, что нынешняя ярмарка будет самой счастливой в его жизни, а вышло совсем иначе.

Нет, Вилхе был рад, конечно, когда отец освободил несчастного изувеченного дракона, потому что творимые укротителем жестокости привели его в ужас и захотелось самому выскочить на площадь, выхватить у этого изверга плетку и отходить его ей же прилюдно. И Вилхе, наверное, даже сделал бы такую попытку, несмотря на полную уверенность в том, что одних его сил на это не хватит, если бы мама не сжимала его руку так крепко и не дрожала то ли от страха, то ли от жалости, уверив Вилхе, что нуждается в нем сильнее, чем несчастный дракон. За того заступился отец, а Вилхе в его отсутствие должен был охранять женщин, чтобы никто не посмел их обидеть. Вилхе взял на себя эту ответственность с самого рождения сестры, когда впервые ее увидел: такую крохотную, такую беспомощную и такую родную, и понял, что теперь он за нее отвечает. Папа заботился о маме, мама — о Вилхе, а Ана стала его подопечной. Он старался не отходить от нее ни на шаг, будто караульный на посту, позволяя себе отвлечься только на помощь отцу. Ребята смеялись, называя его курицей-наседкой, а Вилхе только сжимал зубы и кулаками доказывал свое право поступать так, как считал нужным. После пары таких схваток мальчишки присмирели, и только Хедин — сын градоначальника и самый сильный из всех противников Вилхе — продолжал задирать Ану и провоцировать его на драку. Первое время Вилхе после каждой стычки заявлялся домой побитым и оскорбленным в своих лучших чувствах. А потом мама посоветовала использовать в драках с Хедином ум, и Вилхе из первой же вышел победителем, перестав идти на таран, а всего лишь использовав отвлекающий маневр.

После этого дышать стало легче. Хедин хоть и продолжал использовать каждую возможность, чтобы задеть Ану, до последнего теперь не упирался и до рукопашной дело не доводил. А то, что принимал вид победителя, Вилхе не волновало: они-то оба знали, за кем остался последний бой. И за кем в случае необходимости останется следующий.

Так что последний год был в жизни Вилхе самым спокойным и самым приятным. И только Ана, взрослея и начиная проявлять характер, раз за разом возмущалась опекой старшего брата и жаловалась матери на его надзор. Но Вилхе был уверен, что рано или поздно это пройдет, потому как Ана не может не понять, что он за нее отвечает по праву старшего. А теперь вдруг в их семье появился новый «старший». И должен был стать между мамой и Вилхе, принимая ее заботу и став опекуном для младшего брата. Такое положение вещей Вилхе никак не устраивало, потому и сорвался он, когда мама представляла Дарре, потому и проникся к нему с ходу неприязнью в отличие от всех остальных членов семьи. Родители, правда, вели себя с Дарре достаточно строго, чего нельзя было сказать об Ане. Она почему-то решила взять новоявленного родственника под свое крылышко. В первый же вечер принесла ему любимую куклу, «чтобы не страшно было спать на новом месте». За столом постоянно следила, чтобы мама давала Дарре порцию не меньше, чем отцу, а иногда и пыталась подкладывать ему еду из своей тарелки, «а то худой такой, того и гляди ветром унесет». Возмущалась, если отец поручал Дарре слишком тяжелые, на ее взгляд, задания. И сердито зыркала на Вилхе, когда он пытался объяснить ей, что Дарре втрое старше ее и никак не годится ей в сыновья.

— Занимайся своими делами, Вилхе, а в мои не лезь, — твердо отрезала она. — Чем дуться и обижаться, лучше бы помог Дайе говорить научить. Была бы и от тебя польза!

Вилхе фыркал, обозначая свое презрение и к ее наседничеству, и к ее подопечному, хотя в душе отлично понимал, что Ана права. И иногда даже невольно подумывал над способом, который позволил бы Дарре заговорить, но быстро одергивал себя. Названый братец, судя по его взглядам, отвечал Вилхе взаимной неприязнью, а значит, как минимум не стал бы слушать мальчишку, который сам недавно половину букв проглатывал. Однако ни родители, ни Ана за целый месяц так и не смогли добиться от Дарре хоть слова. Он старательно выполнял все их указания, но из горла у него вырывались только совершенно непонятные то хрипящие, то пронзительные звуки. Мама даже доктора однажды пригласила, чтобы тот посмотрел, все ли у Дарре в порядке во рту, но сделала только хуже. Никаких отклонений дядя Эйнард не обнаружил, а вот Дарре с тех пор заметно зажался, по-прежнему выполняя все упражнения, но словно растеряв задор и уверенность в себе. Мама за своими делами, казалось, этого не замечала, а вот Вилхе как-то раз стал свидетелем того, как Дарре на заднем дворе в одиночку пытался выдавить из себя хоть мало-мальски приличный звук, но вновь и вновь срывался на хрипы и в конце концов впечатал от отчаяния кулак в колодец, да так, что ведро соскочило с края и ухнуло вниз.

Вилхе в тот момент отчаянно захотелось ему помочь, но Дарре, учуяв его присутствие, только обжег взглядом, обив у Вилхе все добрые намерения. В конце концов, кому все это было надо? Уж точно не Вилхе. Он в своей семье жил, в своем доме, среди своих сородичей; он в Дарре точно не нуждался. А если драконышу нравилось оставаться диким, так это его выбор. Тут Вилхе в няньки точно не записывался.

Родители, однако, явно думали иначе. И раз за разом пытались примирить его с названым братцем, то организовывая совместные поручения, то спрашивая мнение у них обоих по одному и тому же вопросу — обычно такому, где ответ был понятен заранее; то прося Ану разрядить обстановку между ними двумя. У сестры это, кстати, неплохо получалось, правда, она всегда оказывалась на стороне Дарре, и Вилхе приходилось переступать через свою гордость, чтобы не обидеть сестру.

Сегодня отец снова прибег к своему излюбленному методу, попросив Вилхе вместе с Дарре наловить рыбы к маминым пирогам. Речная мелочь для этого не подходила, и Вилхе решил взять лодку и закинуть сети на морскую снедь. Осенняя погода еще позволяла такой вид рыбалки, хотя серые волны довольно сильно раскачивали лодку, а далеко не летний ветерок пробирал до костей. Но Вилхе помнил, каких изумительно вкусных рыбин они с отцом ловили в море, а потому все греб и греб, пока берега не стало видно, то ли рассчитывая найти именно то заветное место, то ли испытывая Дарре на прочность: не струхнет ли, не предложит ли вернуться на землю. Но тот только безмолвно смотрел вдаль, то кипятя взглядом воду, то поднимая его к не по-осеннему синему небу. В такие секунды у Вилхе невольно холодела спина, потому что чудилась ему во всей фигуре Дарре невероятная тоска по родной стихии и полная безнадежность таких мечтаний.