Когда плачут драконы (СИ) - Эн Вера. Страница 42

А уж когда она его поцеловала...

Одже не помнил, сколько тогда пролежал в снегу, глядя на россыпь звезд. Жар от Беатиных губ, казалось, не только растопил его сердце, но и согрел стылую землю, не позволив Одже ни замерзнуть, ни заболеть. А ведь раньше чуть что — в лихорадке сваливался. Отец и это всегда в вину ему ставил, не желая признавать слабости сыновьего тела.

Да только, как выяснилось, вовсе не было оно слабым. Просто огонь в нем еле тлел, а Беата разбудила настоящий костер, и он грел, и освещал жизнь, и дарил такую сладкую, такую нужную надежду.

Как Одже добрался тогда до своей кровати, он не помнил. Но поутру вскочил ни свет ни заря и схватился за ведро с тряпкой. Он несколько недель, пока Беата его не замечала, не наводил у себя порядок, медленно погрязая в пыли и грязи и не имея сил хоть что-то поменять. Но встречать Беату подобным стыдом было верхом неприличия, и Одже, не жалея себя, оттирал и отмывал все углы, надеясь закончить до Беатиного прихода и получая какое-то необъяснимое удовольствие оттого, что старается для нее.

Уличная дверь скрипнула в тот момент, когда пол в караулке блестел от непросохшей воды, а Одже, вспомнив, что пропустил пыль на книжном шкафу, взобрался на лавку и пытался дотянуться до верхней полки.

Да так и застыл с тряпкой в руке, увидев входящую Беату, и расплылся в совершенно глупой счастливой улыбке.

Беата же, тщательно осмотрев караулку и, очевидно, оценив масштаб проделанной работы, лукаво повела бровями.

— Хандрил? — угадала она. Одже кивнул, понимая, что совсем не так должен вести себя мужчина, но не умея лгать. Беата в ответ заулыбалась и зачем-то погладила вымытый и все еще влажный дверной косяк.

— Я тоже, — призналась она.

И Одже совершенно бессовестно не удержал свой вопрос:

— Из-за меня?

Беата опустила глаза, поковыряла ногой пол, а Одже не преминул мысленно отругать себя за наглость. Из-за оскорбления Кедде она страдала, разве не ясно? Вон как извелась, бедная. Аж смотреть больно.

— Из-за тебя, — пробормотала Беата, и Одже с головой накрыло вернувшимся вчера вечером ощущением невесомого счастья. Как во сне, он спрыгнул с лавки и подошел к Беате. Стянул с нее капюшон, выпуская на волю золото буйных кудрей и откровенно любуясь этим чудом. И тут же замер, вдруг осознав, сколь много лишнего себе позволяет. Беата другом его назвала и как к другу пришла. А друзья…

Ну уж точно не шалеют от радости при встрече. И не ищут тайный смысл в сказанных словах. И не распускают руки, забыв, как ими управлять.

— Прости, — как можно мягче выговорил Одже, опасаясь еще сильнее смутить Беату и оттолкнуть ее своей несдержанностью. — Я… очень по тебе скучал.

Беата пару секунд смотрела ему в глаза, не подозревая, что сердце Одже за это время умудрилось покалечить несколько ребер, потом улыбнулась, окончательно его покорив. Не сказала ни слова, а только немного угловато прошла в каморку. Одже, заставив себя дышать, потрусил следом.

Беата довольно-таки долго рассматривала свои предыдущие художества, и Одже даже представить не мог, о чем она думала. Пытался пофантазировать, но в голове шумело от ее взгляда и от ее признаний, и идеи разлетались, как напуганные мотыльки. Впрочем, он все равно никогда бы не угадал правильный вариант. Потому что Беата, не оборачиваясь, но неожиданно напрягшись, спросила:

— Ты все время за меня драться будешь?

У Одже даже мысли не возникло юлить. Так и бахнул согласием, да еще и кулаки безотчетно сжал, как будто мог ими кого-то устрашить. Беата обернулась и принялась заинтересованно изучать его лицо. Одже порядком струхнул, решив, что посадил на физиономию пятно, пока наводил порядок. И только когда она снова улыбнулась и довольно проговорила: «Разрешаю», — понял, что Беата разглядывала его пострадавший в предыдущей схватке нос. Вспыхнул от жгучего стыда, и только смысл ее ответа позволил смириться с собой. Он словно дал надежду на будущее, о котором Одже в здравом уме не смел даже мечтать.

Но в тот день Одже и здравый ум были несовместимы. Он только и думал о том, как вела себя Беата с самого начала их встречи, что говорила, что все это значило; и снова и снова погружался в какой-то нереальный мир. Даже читая для работающей Беаты книгу, вдруг терял смысл повествования, забывал о строчках и принимался витать в облаках, чем немало забавлял Беату, без труда понявшую причину такого его поведения.

Впрочем, ее это отнюдь не сердило, и даже насмешливые замечания, напоминающие Одже о том, где он находится, казались не обидными, а какими-то… кокетливыми, что ли. И Одже потом снова полночи потратил на то, чтобы вспоминать, заново переживать и с замиранием ждать нового дня, почти веря в то, что тот будет не хуже предыдущего.

И богини не обманывали его надежды. Беата приходила каждое утро, улыбалась, весело поддевала Одже, потом бралась за краски и приступала к работе. Вот только делала она с каждым днем все меньше, в какой-то задумчивости водя кистью по одному и тому же месту, и незаметно вздыхала, когда окидывала взглядом оставшиеся бесцветными рисунки. И Одже однажды не удержался, предложив не мучить себя, если она устала тратить на него свое время.

Беата долго и почему-то недовольно смотрела на него, а Одже на себе узнал, что чувствует человек, облившийся на морозе студеной водой. И только совершенно сумасшедшая мысль не дала замерзнуть окончательно.

— Или… тебе, наоборот, не хочется?.. — пробормотал он, не веря, что говорит подобные вещи. А Беата фыркнула и тряхнула на него кистью, оставив на рубахе и руках Одже россыпь голубых капель. Зато потом захихикала то ли виновато, то ли лукаво, и принялась рисовать новые узоры в свободных углах каморки, а потом добралась и до оконных наличников.

И что Одже должен был обо всем этом думать? У него не было совершенно никакого опыта в общении с девушками, и он не знал, можно ли верить тем выводам, что приходили ему в голову все с большей настойчивостью.

И все же болтался потом с виноватым видом возле лестницы, на которую Беата забралась, чтобы достать до припотолочных рисунков, тщетно придумывая, чем заслужить прощение, и только замирая всякий раз, когда Беата поправляла подаренную им ленту. А следом невольно переводил взгляд на руки с засохшими капельками краски, и в один из таких моментов Беата потребовала, чтобы он нашел им полезное применение, а именно, снял ее с лестницы.

Не медля ни секунды, Одже подчинился. Прижал к груди любимую девушку, заглянул в порозовевшее лицо, да так и забыл обо всем на свете. Никогда бы руки не размыкал. Даже если играла Беата с ним, он знать об этом не желал. Этот миг стоил всех его несчастий. А за новый такой же Одже и жизни бы не пожалел.

Как он отпустил ее тогда, Одже не мог вспомнить и по сей день. Лишь приход Беаты на следующее утро подарил надежду на то, что он ничем ее не оскорбил. А Одже способен был добиться этого одним своим прикосновением: вызубрил науку с детства, когда отец отказывался есть булку, до которой дотрагивался маленький Одже, и на свой стул не садился, если сын на него забирался. Влетало Одже за это так, что искры из глаз сыпались, зато он всегда знал, где его место, и руки держал при себе.

И уверен был, что Беате точно так же неприятна его близость: если уж грубый древоруб брезговал, то молоденькой девушке каково?

Но Беата своим поцелуем перевернула мир с ног на голову. Сама ведь захотела, Одже даже мечтать о таком не смел. И потом не отворачивалась, не сердилась, не отшатывалась от него в неприятии. Неужели все не так, как думал Одже? Неужели и в его жизни могут случаться чудеса?

Одже даже не представлял, что так привык к ежедневным приходам Беаты. Солнце вставало для него вместе с ее появлением, согревая, радуя, пробуждая желание не существовать, а жить, дыша полной грудью. И когда в назначенный час дверь его караулки не открылась, Одже оказался совсем к этому не готов, хоть и одергивал себя постоянно, напоминая, что благоденствие не может длиться вечно, что Беате рано или поздно наскучит его общество, что у нее есть друзья, несомненно, более достойные и заслуживающие внимания. В конце концов, в мире существовало невозможно много более интересных занятий, чем раскрашивание его каморки, а Одже так ни разу и не решился предложить Беате хоть какое-нибудь иное времяпрепровождение. Например, взобраться на самую высокую башню Армелона и встретить первыми в городе рассвет. Или прокатиться с крутого склона горы, покуда снег еще не растаял. Или найти созвездия в ночном небе: они с Беатой недавно изучали переплетения звездных рисунков в одной из книг, и Одже показалось, что Беата хотела бы увидеть их вживую. Но, в отличие от самовольничающих рук, язык так и не повернулся озвучить эти вещи. Так чего же Одже хотел? Боги не любят трусов. И наказывают их сурово и безжалостно.