Расплата (СИ) - Константа Яна. Страница 22

— Милош? — раздался голос Этьена, разбивая картинку прошлого.

— И, тем не менее, он не выгнал Эмелин, а ребенка назвал своим. Он, можно сказать, простил жену. Ну как простил? Не стал наказывать. До конца простить ее он уже не смог, да и Тереза вскоре снова появилась на горизонте, окончательно поставив крест на его супружеской жизни. Филиппа же Ренард хоть и назвал своим сыном, но принять тоже не смог. У Филиппа все было: лучшие учителя, все удобства… Служанки с него пылинки сдували. У него все было, кроме одного — любви. Эмелин видела в сыне причину своего разлада с мужем, свою извечную вину, то непоправимое, что отдаляло ее от Ренарда. Для Ренарда же Филипп был чужим ребенком чужой женщины. Знаешь, это было похоже на безмолвный уговор — он не попрекал жену нагулянным сыном, а она не мешала ему быть с Терезой, которая как раз объявилась. А потом Тереза исчезла… Ренард и вовсе помешался на этой почве — искал ее все эти годы, наплевав на все приличия, пока ты не объявился в ее доме. Надо ли говорить, что с Эмелин у них ничего так и не наладилось, а Филипп оказался самым несчастным ребенком на свете, растущим хоть и в Королевской Семье, но среди ненависти собственной матери и абсолютного равнодушия того, кто назвался ему отцом?

Милош сделал глоток вина, давая Этьену переварить открывшиеся в новом свете обстоятельства.

— Почему ты раньше мне об этом не говорил? — спустя недолгую паузу спросил Этьен.

— Зачем? Если Ренард тебе этого не сказал, какое право я имел говорить? Говорю сейчас лишь для того, чтобы ты, наконец, осознал, с кем имеешь дело. Это обозленный на весь мир человек. Филиппа никто не любил. Только одна-единственная служанка, Герда — хрупкая девочка, полюбившая проклятого ребенка, но и та рано ушла из жизни, оставив Филиппа наедине с враждебным миром. Филипп попросту не умеет любить. Но зато очень хорошо умеет ненавидеть.

Несмотря на долгую, утомительную дорогу, Этьен никак не мог заснуть — все ворочался, вновь и вновь прокручивая в голове слова Милоша. «Законному» наследнику Ренарда не позавидуешь. Да, у него, Этьена, никогда не было отца, но у него была мать, и теперь он точно знал, что любила она в нем не только сына, но и напоминание о своей утраченной любви. Все, что она не могла дать Ренарду, она отдавала ему, сыну любимого мужчины. Этьен не выдержал, встал и достал из шкафа маленькую деревянную коробочку — все, что осталось ему от матери. В коробочке — полотняный мешочек. Из мешочка на стол выпало колечко — небольшое, аккуратное, с насыщенным зеленым камнем в золотой оправе. Этьен поднес кольцо к свету, а про себя отметил: нет, не померк изумруд с годами, в нем будто бы все еще жива та чистая любовь, что связала два мира, не должных соприкасаться. Сомнений нет — кольцо, что так отчаянно берегла его мать, досталось ей от Ренарда.

«— Забери это кольцо с собой, Этьен, — умирая, будто нехотя, протянула мать в маленькой ладошке свое единственное и такое неподходящее крестьянке украшение. — Должно быть, оно стоит немалых денег, но я прошу тебя, сохрани его. Отдашь его той, которую захочешь видеть своей женой…»

Мать улыбнулась тогда как-то грустно, глядя на весело играющий в солнечном свете зеленый камень, крепко сжала ладонь, а потом раскрыла и протянула сыну. Она никогда не рассказывала, откуда у нее, бедной женщины, такое сокровище. Впрочем, об отце она сыну тоже никогда не говорила. Одно он знал точно — это кольцо она бы никогда не променяла ни на одно сокровище мира. Даже если бы ей взамен предложили дворец и пожизненное содержание, она бы все равно предпочла свой скромный полуразваленный домик в далеком городишке и этот маленький зеленый камень, в лучах солнца искрящийся на ладони. Она никогда не носила это кольцо — боялась, но всегда хранила рядом; часами разглядывала его по вечерам и вспоминала что-то, ведомое лишь ей одной, а потом крепко прижимала к себе сына и тихо плакала.

Этьен мотнул головой, гоня воспоминания, и спрятал кольцо обратно.

Глава 13

Потянулись дни, потянулись недели… С еще большим рвением тянулся Этьен к знаниям, погружаясь в книги, добытые Милошем и наставниками, оставленными ему отцом. Все отчаянней проходили тренировки по владению оружием, навыками боя. Все больше времени отдавал он седовласым мужам, впитывая каждое мудрое их слово — они учили ему всему: как с людьми управляться, как деньги тратить, как мир в стране сохранить и врагам отпор дать. Они много рассказывали ему о Ренарде, и порой казалось, что их голосами дает наставления сам отец. Этьен впитывал каждое слово и тут же примерял, что можно сделать, чтобы угомонить Филиппа в безумном разрушении некогда сильного Королевства. И только седовласые мужи, видя насквозь его отчаянные мысли и тут же вспоминая самого Ренарда, качали головой, веля остановиться — не время еще, не готов он тягаться с Филиппом. Зато в далекую столицу отправилась группа специально обученных людей: под видом обычных граждан часть из них рассыпалась по городу с задачей влиться в ближайшее окружение Филиппа; другая же часть, вооружившись до зубов, по просьбе Этьена обосновалась в поселении ренардистов, чтобы отследить и малейшие волнения среди самих отшельников, и поползновения Филиппа на горстку верных Ренарду людей. Впрочем, Филипп их пока не трогал, и новоселы спокойненько, не привлекая к себе излишнего внимания, жили на окраине поселения, готовые в любой момент сплотиться и встать на защиту поселенцев.

Сегодня в Абервик вернулся с докладом Морис — один из «засланных казачков» в логове Филиппа. Рассевшись на мягких диванах в каминном зале, мужчины обсуждали новости из столицы. Милош вслушивался в каждое слово, Этьен же, не найдя в словах шпиона ничего нового, откровенно скучал, потягивал из бокала красное вино и только кивал в сторону сникшего друга: мол, видишь, а я тебе что говорил? Да. Ничего нового… Только по приказу Филиппа в центре города снесли парк вместе с вековыми деревьями, посаженными еще при родителях Ренарда. Парк-то Филиппу чем помешал? Но, так или иначе, на месте островка отдыха теперь красуется базар, где наряду с заморскими диковинами продают свою молодость и красоту молоденькие горожанки, улыбаясь каждому, у кого звенят заветные монеты. Когда разговор вновь скатился к поглотившему столицу разврату, Этьену и вовсе захотелось выйти.

— Ладно, что с ренардистами? — перебил он неприятную тему, куда больше волнуясь за тех, кто все еще не сдался Филиппу. — Как они живут?

— Да как живут? — вздохнул Морис. — Живут себе… Этьен, я в поселении не был, но вроде Филиппу сейчас не до них. Встречался как-то с нашими, что ренардистов стерегут — тихо все, никто не обижает. Да только…

Парень замялся, подбирая слово; Этьен, почуяв неладное, лишь уши навострил в ожидании.

— Что только?

— Да зря все это, Этьен! — вспыхнул Морис, не скрывая отчаянной злости.

— Что зря?

— Да некого там охранять уже! Они сдаются Филиппу. Среди молодежи только и разговоры, как в столице хорошо да как опека стариков им надоела! Да и старики уже бессильны — гниль филипповская изнутри их жрет. Еще год-другой — и ни о Ренарде, ни о тебе не вспомнит никто! А если Филипп и вздумает туда сейчас наведаться, да хоть пари держи — кроме наших ребят воевать с ним никто не станет. Ну может, десяток из местных еще наберем, да и те окажутся стариками с вилами — и все! И все, понимаешь?

— Ладно, не утрируй, в тебе эмоции говорят. Я был там месяц назад — люди пока еще готовы сопротивляться.

— Да не утрирую. Ну подумай сам, где это видано, чтобы ренардистка замуж за филипповских прихвостней выходила? Да нет уже ренардистов, одно название осталось! Купил их всех Филипп.

— Ну по отдельным личностям ты всех-то не суди. То, что кто-то там замуж выходит, еще не означает, что все такие продажные.

— Этьен, твоя тяга защищать их понятна, но давай без иллюзий. Между прочим, эта девка, что замуж выходит, тоже когда-то горой стояла за тебя и за Ренарда! Одна из самых стойких была! И что? Это не помешало ей спутаться с головорезом Филиппа!