Распутье - Басаргин Иван Ульянович. Страница 50
– Мы говорим, а они всё понимают, – уронил Арсё.
– Я задам им сена, – заторопился Журавушка.
Изюбры прижались к стене зимовья, аппетитно жевали ароматное сено, кося глаза на людей, будто спрашивали: «А вы не тронете?»
– Не тронем, не тронем. Живите, пока наст не сошёл, – ворчал Сонин, вытесывая новое топорище. – Нас не трогай, и мы никого не тронем. А вот трогают – приходится защищаться. Наст сойдёт, и уйдёте.
Шишканов, как и изюбры, поглядывал на сопки, ждал спада снега, устойчивой погоды, чтобы уйти в город и включиться в борьбу за власть Советов. Он немного боялся города. Тайга ему была ближе, здесь он чувствовал себя безопаснее. Город для него был ещё путаней тайги.
А из тайги тянуло сыростью и прелью, грибной прелью. Над тайгой гулял теплый, оттаявший ветер. На концах верб уже распускались цветы. Пахло мёдом. Шумно оседал снег в распадках.
Через неделю изюбры ушли. Ушли в простор таёжный по своим исхоженным тропам.
12
Мартовская ростепель ещё больше усугубила положение на фронте. Солдаты мёрзли, мокли. Серые лица, серые шинели, забористая брань, а следом самосуды над офицерами, выборы солдатских Советов.
Устин Бережнов не боится, что его могут убить свои же солдаты. Он из их среды. Могли бы давно убить, не спаси Туранов и Ромашка своих и его от той пулемётной очереди. Сейчас не убьют. Он мужицкий офицер, а не белая кость. Но ему понятно, что с ним вошкаться не будут, ежли он подымет голос против мира, погонит в бой. Как и всякий человек, он хочет знать правду. Идёт к Петру, своему побратиму: тот большевик, председатель полкового Совета солдатских депутатов, командир на уровне полковника Ширяева. Без ведома Совета Ширяев не может дать распоряжение или приказ. Дожили, чёрт бы вас побрал, господа советчики! Над командиром ещё одна команда, которую Устин Бережнов назвал «похоронной». Назвал зло, потому что и в его батальоне тоже свой Совет. Не война, а сплошные заседания и споры, где должен обязательно присутствовать командир. Ну потеха!
Лагутин смахнул с табуретки пыль, что сыпалась с подволока блиндажа, бросил:
– Садись.
– С вашего позволения, господин председатель Совета солдатских депутатов, сяду, – в глазах ирония, в глазах злой смех.
– Пытать пришел, мол, почему мы насадили в армии Советы? Спрашивай, отвечу без утайки.
– О Советах и спрашивать не хочу, потому что это глупость небывалая. Ну, Советы в деревнях, волостях, уездах, губерниях, а чтобы в армии – это, братишка мой, можно придумать только задним местом. Надо в бой идти, а тут Советы ещё не проголосовали, идти нам в бой или нет. Ха-ха! Я вот хочу опросить о другом: когда ты стал большевиком? Когда и как?
– По-моему, я им стал уже тогда, когда мы с тобой спасали Шишканова. Просто были честными людьми. Но я ещё не знал, кто такие большевики и за что они воюют против царя и его двора. Война меня окончательно убедила в правоте своих дел и вконец обольшевичила, когда я присмотрелся к маете и солдатской, и народной. Ты же, со своим геройством, что я никак не осуждаю, затем командирством – тоже похвально, – не сумел увидеть того, что я увидел. Ласка царская и генеральская запорошила тебе глаза. Мои же были чисты и широко открыты.
– Хорошо. Добрый ответ, праведный ответ. Но как случилось, что за восемь дней пала царская власть? Об этом я читал телеграмму Милюкова. Власть, которая правила Россией триста лет?
– Хочешь, я тебе отвечу словами Ленина? Не верь, что он немецкий шпион. Ленин писал нам, большевикам: «Чудес на свете не бывает…» Нет, кажется, не так: «…В природе и в истории не бывает, но всякий крутой поворот истории, всякая революция в том числе, дает такое богатство содержания, развертывает такие неожиданно-своеобразные сочетания форм борьбы и соотношения сил борющихся, что для обывательского разума многое должно казаться чудом…» Сейчас нам много приходится читать, учиться, но не всё наизусть запоминается. Да и не надо запоминать, главное – понять, уловить истину. Могу дать почитать. Может быть, чуть просветлятся твои мозги. Одно скажу, что революция, как о том писал Милюков, не свершилась за восемь дней, она началась много раньше. Её начало идет даже дальше, чем со времени Русско-японской войны. Но революция девятьсот пятого года, пусть ее разгромили, дала понять народу, что при сплоченности они могут сделать больше. К новой революции большевики готовили народ не покладая рук. Война ускорила революцию, потому что это не народная война, а грабительская. Словом, ты возьми кое-что и почитай. Может быть, когда и пригодится.
Устин при свете плошки [53] читал «Правду». Ленин писал: «…Это новое правительство уже связано по рукам и ногам империалистическим капиталом, империалистической военной, грабительской политикой…»
Об этом что-то говорил Иван Шибалов, мол, если бы и захотел царь прервать войну, то ему не дадут его советники, или что-то в этом роде.
«…На деле именно это новое правительство уже связано по рукам и ногам империалистским капиталом, империалистской военной, грабительской политикой, уже начало сделки (не спросясь народа!) с династией, уже работает над реставрацией царской монархии, уже приглашает кандидата в новые царьки, Михаила Романова, уже заботится об укреплении его трона… Правительство октябристов и кадетов, Гучковых и Милюковых, не может, – даже если бы оно искренне хотело этого (об искренности Гучкова и Львова могут думать лишь младенцы), – не может дать народу ни мира, ни хлеба, ни свободы…»
– Туранов, ты только послушай, что пишет этот Ленин. Головаст. Помнишь, Шибалов говорил, мол, царь – это король на шахматной доске, которому могут поставить мат не только противники, но и свои пешки. Мат, потому что король – тож пешка, но пешка крупная, окруженная мелкими, и эта мелочь при случае схрумкает короля и не подавится. Значит, то же самое сейчас творится и во Временном правительстве. Головаст Ленин и расчётлив. Всё по полочкам расставил. Может быть, прав побратим, что сила на их стороне. Туранов, ты присягал гучковым и милюковым?
– Так точно, господин штабс-капитан.
– Кончай, Туранов, есть имя у меня. Вот, слушай, что ещё Ленин пишет: «Помогите вооружению рабочих или хоть не мешайте этому делу – и свобода в России будет непобедима, монархия невосстановима, республика обеспечена. Иначе Гучковы и Милюковы восстановят монархию и не выполнят ничего, ровнехонько ничего из обещанных ими “свобод”. Обещаниями “кормили” народ и одурачивали рабочих все буржуазные политиканы во всех буржуазных революциях».
Та-ак, и далее: «”Наша революция буржуазная, поэтому рабочие должны поддерживать буржуазию”, – так говорят Потресовы, Гвоздевы, Чхеидзе, так вчера говорил Плеханов. Наша революция буржуазная… – поэтому рабочие должны раскрывать глаза народу на обман буржуазных политиканов, учить его не верить словам, полагаться только на свои силы, на свою организацию, на свое объединение, на свое вооружение»… «Жестокие уроки войны, которые будут тем более жестокими, чем энергичнее поведут войну Гучков, Львов, Милюков и К°, неизбежно будут толкать эту массу к пролетариату, вынуждая ее идти за ним. Эту массу мы должны теперь, пользуясь относительной свободой нового порядка и Советами рабочих депутатов, стараться просветить и организовать прежде всего и больше всего…»
– М-да, Туранов, Ленин и большевики – весьма опасные люди. Будь я во главе Временного правительства, я бы приказал тотчас же найти и арестовать Ленина.
– За что же? Сейчас свобода слова и выбора партий, разные разности. Тут уж кто окажется умнее да хитрее. А твой побратим Лагутин тоже человек опасный, в дела полка вмешивается. Боюсь, как бы его наши черносотенцы не пристукнули. Ходит-то без охраны.
– Разбежались наши пути-дороги с Петьшей. А вот зла на него нет. Но и с ним не пойду, душа не приемлет. Царь еще крепко сидит во мне. Как вспомню, что я был причастен к его свержению, на душе гадливо делается. Присягнул Временному правительству, тоже на душе пакостно, будто к чему-то дурному приобщился. Мне противны дела и мысли Милюкова, тем паче этого трепача Керенского, не по душе замашки Ленина, а чьи хороши – пока не разберусь. Запутался я, Туранов, без царя-то. А как ты?