Мотылек (СИ) - Сурикова Марьяна. Страница 85

   Джаральд окинул меня жаждущим, голодным взглядом и отстранился. Послышался звон брошенных на пол запонок и шорох одежды. Я не могла поднять голову, иначе бы затянула петлю. Приходилось полагаться на слух и ощущения, предугадывая его дальнейшие действия. Я почувствовала как длинные пальцы немного поправили кожаную полоску, открывая узкий влажный вход. К нему тотчас же прижалась головка набухшего органа. Тёмное как ночь вожделение, пред чьим зовом невозможно устоять, заставило гулко сглотнуть в предвкушении.

   Жажда по нему, его телу, его прикосновениям и этому обжигающему пламени, в котором сгорала дотла, овладела мной с той же силой, с какой владеет сумасшедшим навязчивое желание к совершению немыслимых, бесстыдных поступков, и пред тем как претворить их, он сгорает в горячечном нетерпении. Вот и я ждала, и нетерпение все возрастало, пока Джаральд медлил. А потом я выгнулась, позабыв про свои путы, когда граф резко вошёл на всю глубину, и выдохнула со стоном, а плеть врезалась в нежную плоть и узелок сдвинулся вверх, затягивая петлю. Я тотчас же замерла и выпрямилась, слегка ослабив натяжение, закусила губы, чтобы не стонать, и задышала быстро, лихорадочно, прерывисто.

   — Смотри на меня.

   Послушалась и повернула голову, поймав его взгляд, и едва снова не закрыла глаза, ощутив следующий толчок. Он смотрел прямо, не позволяя избежать проникающего в самое сердце требовательного взора, и двигался во мне быстро, резко, каждый раз натягивая движениями плётку так, что она массировала ставший очень чувствительным бугорок. Твёрдый набухший орган раздвигал меня, наполнял, и хотелось кричать, но я боялась издать хоть звук. Какой же неутолимой была сейчас моя жажда из смеси стыда и желания, и каждое движение я воспринимала как капельку драгоценной воды для путника в жаркий зной. В этой страстной мгле все тонуло и терялось, и я падала в пропасть без дна.

   Видела, как потемнели глаза Джаральда, как бурно он задышал, и хотела поймать тот момент, когда он дойдёт до самой вершины, увидеть этот краткий миг моей власти и его удовольствия от обладания моим телом, и не успела. Короткая слепящая вспышка от натёртой пульсирующей точки, а следом ослепительный взрыв там, в глубине, где двигался его орган, и два оргазма подряд вырвали меня из сдерживающих оков, и я не выдержала, закричала громко, сама затягивая петлю на своей шее, забилась, чувствуя, как туго она обнимает горло.

   Его пальцы тотчас же проникли между плёткой и кожей, а другая ладонь быстро ослабила узел и протолкнула рукоять, освобождая шею и позволяя глотнуть спасительного кислорода. Я хрипло задышала, а его губы накрыли мой рот, пальцы сжимали и ласкали ставшие до боли чувствительными ягодицы, поднимая бедра выше, прижимая до самого тесного предела, близко-близко, пока он не получил разрядки и не вздрогнул, изливаясь внутрь горячей тягучей жидкостью, обжёгшей все внутренности. Джаральд придавил к столу своим телом, глухой стон мешался с моим хриплым дыханием. Там, где наша обнажённая кожа касалась друг друга, побежали мелкие мурашки.

   Блаженством дышала каждая клеточка, тепло пробегало быстрыми импульсами до кончиков пальцев. Связанные руки занемели, но эта боль почти не замечалась мной. На лице графа мука мешалась с удовольствием, вероятно, покалеченная нога разболелась ещё сильнее. Он обхватил меня ладонями за щёки, привлекая ближе, всматриваясь в глаза, ловя подёрнутый страстной поволокой взгляд, словно искал какой-то ответ, не мог найти и мучился от разочарования.

   Чего он хотел от меня? Может, присмотрись я внимательней, сумей собрать остатки мыслей и сложить в общую картину, отыскала бы ключ к загадке, но понять было невозможно, невозможно после того, как снова почувствовала его так близко. Эйфория накатывала бурными волнами, мешала думать, мешала замечать. Странные искры в синих глазах вспыхнули ярче и погасли. Он медленно, словно нехотя отстранился, попутно распуская петлю на моих запястьях.

   — Одевайся.

   Я сползла со стола, склонилась к груде одежды на полу, а он вдруг подцепил деревянной рукоятью панталоны и отбросил их в сторону.

   — Это ты не будешь носить.

   — А как же...?

   — Не выбросишь сама, сожгу все до единого.

   — Неприлично...

   — Поговорим о приличиях?

   Покачала головой и быстро натянула рубашку.

   — Будешь делать, как я сказал. Хочу, чтобы больше не надевала эти доспехи под свои платья и юбки, и чтобы в любой момент, когда пожелаю, мог взять тебя где угодно и как угодно. Белье куплю сам, какое посчитаю нужным. Носить его будешь только на улице. Ни к чему эта притворная скромность. Для тебя чем откровеннее, тем лучше.

   Он надел жакет и неспешно застёгивал пуговицы, пока я пыталась зашнуровать корсет.

   — Подойди.

   Приблизилась, и Джаральд быстро и как всегда умело затянул завязки. Потом намотал на кулак мои волосы, заставляя опуститься на колени у его ног. Он собрал все распавшиеся локоны на затылке и удивительно ловко сколол их шпильками, непонятно как оказавшимися в его ладони.

   — С этого дня ночевать будешь в моей комнате.

   — Но проход закрыт.

   — Открою.

   — Хорошо.

   — На этом все, теперь уходи.

   То, что граф называл нижним бельём, было доставлено мне на следующий день в коробках. Я приказала Изабелле не распаковывать, а услав девушку с поручением, раскрыла их сама. Глаза расширились от удивления и краска разлилась по щекам, стоило только коснуться чёрного шёлка неприлично коротких и обтягивающих панталон с ярко-красной вышивкой, бантиками и крохотными бутонами роз. Изнутри проходил ещё один более плотный слой ткани, чтобы не замёрзнуть во время прогулки. Посередине обе части также не были сшиты13, но один край ткани находил на другой. В следующей коробке обнаружились кружевной пояс и откровенные ажурные чулки в тон.

   Наверное, ходить голой было бы гораздо приличнее. Однако прямого приказа не ослушаешься, ведь граф точно придёт и устроит показательное сожжение всех скромных предметов гардероба, да ещё в назидание прихватит пару целомудренных ночных рубашек.

   Я посидела над коробкой, задумчиво гладя тонкий шёлк, а потом решила не упрямиться. Лучшее, что могу сделать, это не перечить его воле, иначе Джаральд никогда не обретёт покоя, стремясь во что бы то ни стало подчинить меня. Возможно, именно моё спокойствие и принятие его таким, каким он проявляет себя сейчас, положит начало нашему примирению. Женщина способна стать лекарством для мужчины, именно её нежность и забота могут исцелить уязвлённую гордыню. Моё сопротивление уже принесло нам немало бед, при этом в выигрыше всегда оставался граф.

   Вечером я должна была пойти к супругу, но отчего-то сильно нервничала. В голову закрадывались безумные мысли о том, что граф задумал какую-нибудь неожиданность, возможно, не слишком приятную.

   Пытаясь успокоить расшалившиеся нервы, я проводила щёткой по волосам уже в сотый раз и вдруг выронила расчёску, услышав знакомый шорох. Панель сдвинулась в сторону, и граф шагнул в комнату, прислонился к стене, разглядывая меня. Я ещё сильнее разволновалась, наклонилась за расчёской, положила её обратно на комод и, поколебавшись мгновение, поднялась с банкетки. Джаральд протянул руку, а я подошла ближе и вложила в неё ладонь. Он задумчиво погладил подрагивавшие пальцы, потом склонился и нежно прикоснулся к ним губами, отчего дыхание перехватило. Пока приходила в себя, супруг уже развернулся и повёл меня в темноту тайного прохода.

   Его спальня освещалась только пламенем из камина, постель нагрели кирпичами, и под тяжёлым одеялом было так уютно и тепло, но отчего-то мурашки бежали по коже. Присутствие Джаральда рядом ощущалось как источник лихорадочного жара и холода одновременно. Дыхание прервалось от волнения, когда он сбросил халат и лёг на перину. Я устроилась с другого края, повернулась к нему, подложила ладони под щёку, следя за тем, как граф заводит руки за голову, устремляет взгляд в балдахин, что-то разглядывая там задумчивым отстранённым взором. Такой чужой и такой родной мужчина. Что же мне сделать, чтобы он поверил? Никакое чистосердечное признание его не убедит, пока он не уверится в моей любви. Но как тогда быть, как?