Мотылек (СИ) - Сурикова Марьяна. Страница 86

   Он опустил ресницы, и я затаила горький вдох, а в душе потихоньку разливалось разочарование. Джаральд не сделал даже попытки прикоснуться ко мне, просто расслабленно вытянулся рядом. Я несмело протянула руку, желая коснуться его щеки, а он вдруг перехватил её, крепко сжал запястье и повернул ко мне голову.

   — Спокойной ночи, родная, — пожелал сухо, почти равнодушно, отпустил меня и снова закрыл глаза. Я лежала, слушая его дыхание, борясь с пробудившимся желанием. Находиться так близко без права даже обнять — сплошное мучение. Для чего он позвал, зачем потребовал проводить ночи в его комнате? Ещё один способ терзать меня? Или боится, что могу снова сбежать? А, может, желает, чтобы сама умоляла его о ласках? Я повернулась на другой бок, закрыла глаза, а тело потихоньку начинал мучить голод. Источник его насыщения находился в такой близости, что сам воздух пронизывался особым магнетизмом — от Джаральда исходило практически необъяснимое притяжение. Я лежала и мучилась без сна неизвестно сколько времени.

   Заснула далеко за полночь. Какие-то тревожные сновидения изводили меня. Дёрнулась во сне и сделала попытку повернуться, как вдруг проснулась от резкой боли в голове. Открыв глаза, провела пальцами по волосам и коснулась руки графа. Толстая коса была обмотана вокруг его запястья, а Джаральд крепко спал, даже не ощутив моего движения. Я придвинулась чуточку ближе, почти прижалась к его боку, ослабляя таким образом натяжение, устроила голову рядом с его плечом и снова погрузилась в сон.

   Думала, после случая в кабинете, что-то изменится, однако происходящее между нами являлось для меня совершенно необъяснимым. Граф требовал проводить ночи с ним, а наутро сам будил и отправлял в мою спальню. Я совершенно не высыпалась, поскольку его тело рядом служило бесконечным искушением, но Джаральд не позволял прикоснуться к себе. Мы просто спали рядом, а я страдала от неудовлетворённого желания, извечно находясь в лихорадочно-возбуждённом состоянии. Этот дикий голод граф утолял лишь тогда, когда сам того желал. Каждый раз он выбирал совершенно неожиданные время и место.

   Однажды я была в библиотеке, читала своей пожилой компаньонке роман, а когда дама изъявила желание подняться наверх, отнесла книгу к стеллажу. Услышала, как отворилась дверь и мисс Хопкинс приветствовала графа, а он вежливо ответил ей. Я ещё не успела взобраться по лестнице, а компаньонка едва вышла из библиотеки, как руки Джаральда сомкнулись на талии, и он опустил меня вниз. Развернул лицом к себе и прислонил спиной к стеллажам.

   Ничего более не мешало графу добраться до желанного в данный момент тела, даже не снимая одежды. Джаральд развёл мои ноги и взял прямо там, у полок с книгами, без долгих разговоров или убедительных речей, как если бы я была обычной сговорчивой служанкой, а не его законной супругой. Он требовательно вторгся в меня, совершая медленные ритмичные движения, пока не вырвал из груди первый стон. Тогда его руки переместились c бёдер на ягодицы, он сжал их крепче, наращивая темп, притягивая ближе с каждым толчком, пока дыхание не сбилось окончательно. И я закрыла глаза, и отдалась мерцающей, ослепляющей страсти, а он двигался стремительно, необузданно, насыщая собой.

   Я вновь застонала, когда первая волна наслаждения прокатилась по телу, и напряжение всё нарастало, а Джаральд вдруг остановился. Раскрыла глаза от гложущего чувства внезапной пустоты, растерянно вгляделась в его лицо, поймав холодный взгляд:

   — Попроси, — велел супруг, резко подавшись вперёд, притиснув мои бедра к себе так крепко, что даже воздух не мог просочиться между прильнувшими друг к другу телами. Он удерживал меня на самом краю, пока не взмолилась:

   — Пожалуйста, Джаральд.

   — Скажи, ещё.

   — Ещё, ещё!

   Последний толчок, и сильные пальцы сжались крепко до синеватых следов на нежной коже. Зной, сменился невыносимым жаром. Я задрожала, выгнулась и ощутила его ответную дрожь. Захлебнулась собственным криком, почувствовала его сбившееся дыхание на шее. Горячее, лихорадочное, оно пощекотало кожу, вызвало сотню крохотных мурашек и желание ощутить прикосновение губ Джаральда, но поцелуи не входили в его планы.

   Нежность и ласки он также дарил мне по собственному усмотрению. Как-то вечером я пришла в спальню супруга немного раньше обычного и застала графа принимающим ванну. Джим удалился в гостиную, а мы оказались в комнате совершенно одни. Я отвернулась к стене, чтобы снова открыть проход и уйти. Не имела намерения ни мешать ему, ни мучиться от созерцания влекущего, источающего хищное притяжение тела. Джаральд окликнул и поманил к себе, велев помочь ему вымыться.

   Со вздохом взяла губку, опустилась на край ванны и, крепко ухватившись одной рукой за медный бортик, другой стала поспешно намыливать мускулистые плечи. Граф откинулся назад, подставляя мне шею и широкую грудь, а сам медленно и ласково погладил тыльную сторону моей свободной ладони, потом оторвал ее от поверхности ванны и переплел наши пальцы. Мне пришлось практически упереться губкой ему в грудь, балансируя на краю, чтобы не соскользнуть в воду прямо в халате, а Джаральд в это время чувственно дотрагивался губами до запястья, перемещаясь все выше, к локтевой впадинке, одно прикосновение к которой вызывало дрожь в коленках.

   — Отчего ты остановилась? — шепнул, выпустив мою руку и одарив самой пленительной из улыбок. А когда я, едва сознания не лишившись от этой улыбки, попыталась совладать со взбудораженными чувствами и стала ожесточенно тереть его грудь, Джаральд резко обхватил за талию и дернул на себя.

   Я вскрикнула от неожиданности, оказавшись поверх графа в горячей воде, а он тихо рассмеялся и, отведя в сторону намокшие волосы, стал нежно целовать меня в шею. Губы пробежались по коже, пощекотали за ушком, а руки распустили пояс халата и заскользили вдоль моего тела, по намокшей сорочке. Они тихонько сжимали, массировали, пощипывали в самых сокровенных местах, отчего я выгибалась и ерзала вдоль налившегося органа, который отчетливо ощущала сквозь два слоя отяжелевшей ткани.

   — Куда-то торопишься? — приглушенно спросил граф, осторожно покусывая ушную раковину по краю и слегка усилив нажим на очень чувствительной мочке. Эта простая ласка показалась вдруг чем-то запретным, потому что ей вторили хрипловатые многообещающие нотки его голоса. Их одних уже было достаточно, чтобы пробудить во мне знакомую сладострастную волну.

   Он продолжил свои поцелуи и покусывания, то чуть болезненные, то едва ощутимые, и делал это так сладко и вкусно, будто дегустировал мою кожу, а меня саму пробовал на вкус. И каждая попытка извернуться, чтобы вытащить из-под себя мешающую ткань и коснуться наконец его плоти, сопровождалась тихим чувственным смехом. А когда я уже совсем отчаялась, сгорая от его поцелуев, мучаясь от своего желания, и тая от щемящей нежности его прикосновений, Джаральд вдруг поднял и усадил на себя верхом. Он накрыл сверху мои ладони, прижал их к бортам, не давая прикоснуться к себе и понуждая меня саму совершать движения вдоль отвердевшего члена, опускаться и подниматься, двигаясь быстрее и быстрее, до мельтешащих точек перед зажмуренными глазами, до дрожи напряжённых мышц.

   Как назвать ощущения, которые больше чем страсть, глубже желания и сильнее одержимости? Моя любовь к мужу была слишком пронзительна для привычных чувств, в ней можно было только гореть. Граф шаг за шагом приручал меня, привязывал к себе невидимыми, но неразрывными путами. Платил за предательство, делая совершенно зависимой от него. Подчинял, околдовывал. Мог распоряжаться мной как собственностью, утверждая право мужа, но поступал так, что я сама жаждала его внимания. Джаральд никогда не повторялся, всегда был разным, и я не могла предсказать ни его поведения, ни поступков.

   Порой, я начинала упираться, отказывалась играть по его правилам, особенно когда становилось невыносимо обидно, что он пользуется моим телом, как вещью. Могла выразить своё возмущение или несогласие, а он выслушивал молча, без споров и обвинений, а потом вдруг менял тактику, вынуждая делать так, как ему хотелось.