Антоновка (СИ) - "Violetblackish". Страница 4

— Убью на фиг…

В ответ сразу четыре мягкие лапы без когтей чуть спружинили в его волосах, но этого Стас уже не почувствовал. Он спал так крепко, как последний раз спал только в детском садике.

Проснулся поздно и долго не решался оторвать голову от подушки. Камбалы и след простыл, комнату заливало позднее сентябрьское солнце. Стас медленно принял вертикальное положение, прислушиваясь к себе. Головная боль дремала где-то глубоко. Невидимая, но существующая. Слишком хорошо знакомая.

Стас, как был в трусах и майке, прошлепал босиком до входной двери и распахнул ее. Вокруг стояла тишина. Даже электричку не было слышно. Крыльцо было прогрето солнцем и усыпано яблоками. Стас хмыкнул, набрал, сколько поместилось в руки, и, дойдя до стола, разложил добычу на старой газете. Потом вскипятил чайник, плеснул заварки в чашку, забелил молоком и завалился обратно на кровать, прихватив «Сто лет одиночества». Лежал, наслаждаясь тишиной, ничегонеделанием, скользил глазами по строчкам лениво, выхватывая любимые «вкусные» моменты, то и дело впадая в дрему. Как когда-то раньше. Солнце грело сначала локоть, потом поползло горячей лужей по бедру, примостилось на колене и угасло на пятке. Стас и сам не понял, как уснул.

Проблемы начались ближе к вечеру. Сначала в полудреме он услышал, как хлопнула калитка. Завозился, уронил книгу, но не проснулся. Вскинулся, только когда заскрипела старая оконная рама. Захлопал глазами сонно и непонятливо, уставившись на Антона, вваливающегося в комнату с батоном в зубах. Было уже темно, но соседа он опознал сразу. Ну не воры же, в самом деле. Брать у Стаса все равно было нечего.

— Сдурел? — зашипел он, щелкая выключателем, а Антон, запнувшись за подоконник, полетел прямо носом в вязаный половик. Правда, батон из зубов не выпустил. — Почему в окно?

— В дверь бы ты все равно не пустил, — пробурчал Антон, рассматривая разодранный локоть. Рядом мягко спружинила Камбала и тут же ткнулась понюхать батон. Потеряла интерес и отошла.

— Вот зараза! — восхитился Антон вслед виляющей тощим задом кошке. — Да ты зажралась, мать моя!

— Хлеб мне? — ревниво оборвал Стас.

— Ну да… Хлеб да соль. Полный комплект, — снова вернул благостно-дебильное выражение лица Антон. — Чаем угостишь? С вареньем.

— Хотел чай с вареньем, надо было варенье тащить, — на автомате отчитал Стас.

— Значит, с чаем заметано? — оживился Антон.

— Нет, — отрезал Стас и решил больше не разводить церемоний. — Завязывай сюда ходить. Мне друзья не нужны.

— А любовники? — скрестил ноги по-турецки Антон прямо на полу.

Стас опешил.

— За такое морду бьют, — пробурчал он неуверенно, вспоминая ключ от «квартиры друга» на своей тяжелой связке ключей.

— Но ты не будешь, — утвердительно произнес Антон и вдруг неожиданно быстро облизал губы. Стас качнул головой, баюкая боль в затылке. Это раньше он мог любого отметелить, а теперь передвигается по жизни медленно и плавно. — Ну хорошо, не хочешь со мной говорить, не хочешь смотреть на мое выступление, не хочешь спать со мной…. Ну тогда давай просто погуляем? Я вот Парк Горького люблю. Поехали в Парк Горького? Ты мне медведя в тире выиграешь.

— Какого медведя? — окончательно потерялся Стас, вдруг стряхивая оцепенение и оглядывая комнату: Антон сидел на полу, Камбала забралась в кресло и там пригрелась, он сам свесил ноги с кровати, на столе зрела антоновка. И во что только превратилась его жизнь? Боль чуть сжала виски. Предупредила…

— Розового хочу, — отозвался как ни в чем не бывало Антон. — Большого плюшевого пошлого розового медведя. Чтобы все на нас с тобой оглядывались.

— На нас с тобой и так все будут оглядываться, — буркнул Стас, оценивая сегодняшний прикид Антона: пиджак на голое тело, джинсы в обтяжку и что-то кислотного цвета на ногах. Ведь все это стоило конских денег, так почему Антон жил как бомж в полуразвалившемся полудомье? — Тебе пора…

— Один вопрос в день. Ты обещал, — нагло соврал Антон и, прежде чем Стас успел открыть рот, спросил: — От кого ты тут прячешься?

— Нет, — ответил Стас и встал, чтобы открыть дверь.

— Я помню, где выход! — Антон легко спружинил с пола и даже прихватил с кресла задремавшую Камбалу. Та, ничего не поняв спросонья, впустила зубы ему в мякоть между большим и указательным пальцами и продрала рукав пиджака задними лапами. Стас улыбнулся злорадно, но дверь все равно закрыл.

— До завтра, — оптимистично попрощался Антон, несмотря на остервенело повисшую на нем Камбалу. Стас подавил желание побиться головой о дверь.

В Парк Горького он все-таки пошел. Без Антона, понятно, и по старой памяти. Задумался, выходя с работы, и ноги сами собой понесли, хотя знал, что не нужно туда соваться. Ничего от той, другой жизни, где они частенько встречались по выходным в этом парке «по-семейному», то есть парами, не осталось. Да и тот последний вечер, когда он здесь был, ничем хорошим не закончился. Ольга тогда завелась ни с чего, на ровном месте, то ли привычно оттого, что другие в их компании были семейными, а они так до загса и не дошли, то ли из-за того, что Владлен с Борькой выиграли женам в тире один белого пушистого зайца, второй огромного рыжего гнома, ростом с хоббита. А он был погружен в свои мысли и думал больше о неприметном ключе у себя на связке, а не о мишени. Поэтому все время мазал, а Ольга это почему-то воспринимала как личное оскорбление и подставу. Он смог в итоге выиграть в каком-то очередном дебильном парковом аттракционе маленькую пузатую плюшевую рыбку, но Ольга посмотрела на него чуть ли не с ненавистью. Возвращались они молча, а вот дома долго и до трясучки орали друг на друга, припоминая абсолютно все, что могли вспомнить друг другу за десять лет, начиная со сгнившего у Ольги мешка картошки и заканчивая разбросанными носками Стаса. Он почти ушел тогда, ну, по крайней мере, решил уходить. И ключ же уже на брелоке имелся. Но не ушел. Не выспался дико, потерял концентрацию, вот и не заметил, не оценил обстановку с канистрами. А после стал не нужен. Ни там, ни там. Само собой разрешилось то, что мучило весь последний год, только вот не так, как планировалось.

Антона он заметил сразу, хотя не сразу узнал. Естественно, город Москва маленький, сколько там? Двенадцать миллионов жителей? Тринадцать? А с Московской областью? Человека встретить раз плюнуть. Антон шел по главной аллее как каравелла — все расступались. Наряд пуще прежнего — кожаные обтягивающие штаны с прорезями, каблуки, майка с одного плеча и взгляд в никуда. Никакого жизнерадостного лабрадора, только иголки льда из-под опущенных ресниц. Стаса не увидел, а точнее, просто не смотрел. Ни на кого, даже на мужика, который плыл вроде рядом, а по факту не успевал и все время оказывался на полшага позади и матово светил оттуда полированной гладкой лысиной. На этого самого мужика Антон не смотрел особенно. И этот диссонанс вышиб Стаса из колеи. Он так и остался с открытым ртом у какой-то урны, из которой струился дым от кем-то не потушенной сигареты. Потому что оказалось, что так по-дебильному, с таким неприкрытым восторгом и идиотизмом Антон смотрит только на Стаса. А на весь остальной мир и на мужиков в этом мире смотрит по-другому. Точнее, вообще не смотрит. Это было неожиданно.

Антон прошел по аллее как по подиуму, ставя ноги на одну линию, и скользнул в тачку, из тех, где богатые люди сидят не за рулем, а на заднем сиденье. Мужик скользнул следом, с явным облегчением. Понятно было, что этот демарш Антон устроил, только чтобы позлить того, с полированной лысиной.

— Развелась пидоросня, — прилетело откуда-то со стороны. Стас дернулся по привычке, как много лет уже дергался, хотя скрывал тщательно, как один-единственный ключ среди других. Хоть и понимая, что на этот раз не про него, а все равно жало правдой под ложечкой. Машина отчалила, как пароход от пристани, да и Стасу больше тут делать было нечего. Парк был другим, жизнь была другой, тиры давно убрали, Антон уехал. А жаль. Сейчас бы Стас точно попал в яблочко.