Собака Баскервилей - Конан Дойль Артур. Страница 8

– Значит, мистер Холмс, – сказал сэр Генри Баскервиль, – кто-то составил это письмо, вырезав ножницами…

– Маникюрными ножницами, – перебил его Холмс. – Вы обратили внимание, какие у них короткие концы? Для того, чтобы вырезать слова «держитесь подальше от», пришлось сделать два надреза.

– Совершенно верно. Кто-то вырезал эти слова ножницами с короткими концами и наклеил их…

– Гуммиарабиком, – подсказал Холмс.

– …и наклеил их гуммиарабиком на бумагу. Но почему же тогда слова «торфяных болот» написаны от руки?

– Потому что автор письма не нашёл их в газете. Все остальные слова довольно обыкновенные, их можно встретить в любом тексте, а эти попадаются сравнительно редко.

– Весьма правдоподобное объяснение. А что ещё вам удалось здесь вычитать, мистер Холмс?

– Кое-что удалось, хотя автор прилагал все старания к тому, чтобы уничтожить малейшую улику. Как вы сами можете убедиться, адрес написан крупными печатными буквами. Но такая газета, как «Таймс», редко попадает в руки простых людей. Следовательно, отсюда можно заключить, что письмо было составлено образованным человеком, который старался выдать себя за необразованного и нарочно изменил почерк, по-видимому, опасаясь, как бы вы не узнали его, если не сейчас, то потом. Кроме того, обратите внимание, что слова наклеены неровно, некоторые из них выступают над строчкой. Например, слово «жизнь» сидит совсем не на месте. Это указывает на небрежность автора письма, а может быть, и на волнение или спешку. Я, пожалуй, склонен думать, что всему виной именно волнение и спешка, ибо вряд ли этот человек проявил бы небрежность в таком, по-видимому, серьёзном деле. Если же он действительно торопился, то интересно знать, почему. Ведь письмо, опущенное вчера, так или иначе должно было застать сэра Генри в отеле. Может быть, автор его боялся какой-то помехи? Но с чьей стороны?

– Мы, кажется, вступили в область догадок, – заметил доктор Мортимер.

– Скажите лучше, в область, где взвешиваются все возможности, с тем чтобы выбрать из них наиболее правдоподобную. Таково научное использование силы воображения, которое всегда работает у специалистов на твёрдой материальной основе. Вы, разумеется, назовёте это чистой догадкой, но я почти уверен, что адрес писался в какой-то гостинице.

– Почему вы так думаете?

– Осмотрите конверт повнимательнее, и вы увидите, что писавшему не повезло с письменными принадлежностями. Перо дважды запнулось на одном слове, и его пришлось трижды обмакнуть в чернильницу, чтобы написать такой короткий адрес. Значит, чернил было мало, на самом дне. Собственное перо и чернильницу редко доводят до такого состояния; а чтобы и то и другое отказывалось служить – это уж исключительный случай. Но, как вы знаете, в гостиницах других перьев и других чернильниц почти не бывает. Да, я, почти не колеблясь, скажу, что если б нам удалось обследовать все корзинки для бумаг во всех гостиницах поблизости от Чаринг-Кросса и обнаружить там остатки изрезанной передовицы «Таймса», мы сразу нашли бы автора этого странного послания… Стойте! Стойте! Что это?

Он стал внимательно вглядываться в страницу, на которой были наклеены слова, держа её на расстоянии одного-двух дюймов от глаз.

– Ну что?

– Нет, ничего, – сказал Холмс и положил письмо на стол. – Бумага совершенно гладкая, даже без водяных знаков. Нет, мы выжали из этого любопытного письма всё, что было можно. А теперь, сэр Генри, расскажите, не случилось ли с вами чего-либо из ряда вон выходящего с тех пор, как вы приехали в Лондон.

– Да нет, мистер Холмс, как будто ничего такого не случилось.

– Никто вас не подкарауливал, не выслеживал?

– Я, кажется, угодил в какой-то детективный роман, – сказал наш гость. – Кому может взбрести в голову устанавливать за мной слежку?

– Дайте срок, мы поговорим и об этом. А пока подумайте: неужели вам не о чем рассказать нам?

– Смотря по тому, что вы считаете достойным вашего внимания.

– Всё, что так или иначе выходит за рамки обычного уклада жизни.

Сэр Генри улыбнулся.

– Почти всё моё детство и юность прошли в Соединённых Штатах и в Канаде, поэтому английский уклад жизни мне ещё в новинку. Но вряд ли у вас считается в порядке вещей, когда у человека вдруг пропадает один башмак.

– Вы потеряли один башмак?

– Друг мой, – воскликнул доктор Мортимер, – да ваш башмак просто куда-нибудь засунули! Он найдётся. Стоит ли беспокоить мистера Холмса из-за таких пустяков!

– Но ведь он спрашивает, не случилось ли со мной чего-нибудь необычного.

– Совершенно верно, – сказал Холмс. – Меня интересует каждая мелочь, как бы она ни была нелепа. Значит, у вас пропал башмак?

– Да, но, может быть, его действительно куда-нибудь засунули. Вчера вечером я выставил башмаки за дверь, а утром там оказался только один. От коридорного мне так и не удалось добиться вразумительного ответа. Обиднее всего, что я купил эту пару всего лишь накануне, на Стрэнде, и даже не успел обновить её.

– Вы отдали чистить новые башмаки? Зачем же это?

– Они были светло-коричневые. Поэтому я велел почистить их тёмной ваксой.

– Значит, по приезде в Лондон вы сразу же отправились покупать башмаки?

– Я вообще ходил по магазинам. Доктор Мортимер составил мне компанию. Дело в том, что если уж человеку суждено стать владельцем большого поместья, так и одеваться надо соответственно, а я несколько пренебрегал своим туалетом, живя на Западе. В числе других вещей были куплены и эти башмаки – ценой в шесть долларов! – а вот надеть-то их так и не пришлось.

– Если это кража, то довольно бессмысленная, – сказал Шерлок Холмс. – Я, признаться, согласен с доктором Мортимером: ваш башмак скоро найдётся.

– А теперь, джентльмены, – решительно заговорил баронет, – довольно мне рассуждать о том, чего я до сих пор толком не знаю. Пора вам сдержать своё слово и объяснить мне, к чему клонятся все эти разговоры.

– Законное требование, – согласился Холмс. – Доктор Мортимер, по-моему, вы должны сами всё рассказать сэру Генри, как рассказывали нам.

Ободрённый этой просьбой, наш учёный друг вынул из кармана рукопись и газету и повторил слово в слово свой вчерашний рассказ. Сэр Генри слушал с глубоким вниманием, время от времени прерывая доктора удивлёнными возгласами.

– Н-да, хорошее мне досталось наследство! – сказал он, когда длинное повествование было закончено. – О собаке я, конечно, слышал ещё с детских лет. Эту легенду любили рассказывать в нашей семье, хотя до сих пор я не придавал ей никакого значения. А что касается смерти дяди, то у меня так всё перепуталось в голове, что я ещё ничего не могу понять. Да, по-моему, вы сами не знаете, к кому тут надо было обращаться – к священнику или к полисмену.

– Совершенно верно.

– А теперь ещё это письмо, которое я получил. Оно, по-видимому, как-то связано с общим ходом событий.

– Да, судя по нему, кто-то знает гораздо лучше нас о том, что происходит на торфяных болотах, – сказал доктор Мортимер.

– И этот «кто-то», по-видимому, расположен к вам, – сказал Холмс, – если он предупреждает вас об опасности.

– А может быть, наоборот – кому-то выгодно отпугнуть меня от Баскервиль-холла?

– Это тоже не исключено… Я вам очень признателен, доктор Мортимер, что вы предложили мне такую интересную, сложную задачу. Но теперь, сэр Генри, надо решать по существу: можно ли вам ехать в Баскервиль-холл или нельзя?

– А почему бы мне туда не поехать?

– По-видимому, это небезопасно.

– Откуда же эта опасность исходит – от нашего семейного пугала или от людей?

– Вот это мы и должны выяснить.

– Как бы там ни было, но ответ мой будет таков: ни адские силы, ни людские козни не удержат меня здесь. Я поеду в дом своих предков. Это решение окончательно. – Его тёмные брови сошлись в одну линию, по смуглому лицу разлилась краска. Баскервилевская неукротимость явно давала себя знать и в этом последнем отпрыске их рода. – Я ещё не успел обдумать то, что мне пришлось услышать от вас. Не так-то легко сразу всё усвоить и сразу решить, как быть дальше. Мне бы хотелось побыть часок одному и поразмыслить обо всём на досуге. Знаете что, мистер Холмс? Сейчас половина двенадцатого, и я отправляюсь прямо к себе в гостиницу. Что, если вы и ваш друг, доктор Ватсон, приедете к нам позавтракать часа в два? К тому времени я всё-таки что-нибудь надумаю.