Кольцо с шипами Карина Рейн (СИ) - Рейн Карина. Страница 32

Но я не могу отвернуться от собственного ребёнка.

Пытаюсь прекратить эти катящиеся градом слёзы и делаю глубокие вдохи; малыш не виноват, что появился именно в такое время — непростое для его матери — так что мне придётся научиться отгораживаться от боли, если я хочу чтобы у меня осталась частичка Демида, как бы жутко это ни звучало.

Всё же кое-как разлепляю веки и сразу же натыкаюсь на встревоженный взгляд отца; телевизор отключён, все источники света включены на максимум, отчего у меня режет глаза, а папа, Анна Никитична и Андрей с миниатюрной брюнеткой обступили со всех сторон.

— Мы не знали, кому звонить… — оправдывается родитель, заметив удивление и замешательство на моём лице при виде водителя.

Наверно, я в панике тоже звонила бы всем подряд.

Но в первую очередь тому, кто больше никогда не ответит на звонок — кто бы ему ни звонил.

Чувствую очередной укол куда-то в область грудной клетки и просто смиряюсь с тем, что это будет продолжаться до конца моей жизни. Демид не увидит первые шаги своего сына; не услышит, как он говорит своё первое слово — возможно, это было бы слово «папа»; не научит нашего малыша кататься на велосипеде и давать сдачи обидчикам…

Наш ребёнок так и не узнает, что такое любовь и внимание отца.

— Я не знаю, что мне делать… — с тоской выдаю в пустоту.

Руки сами сходятся на животе, обнимая то единственное, что связывало меня с мужем.

— Взять себя в руки и воспитывать малыша — вот, что делать, — твёрдо, но по-хорошему отвечает Анна Никитична. — Ты теперь в ответе не только за себя, дорогая, нужно помнить об этом. Это будет самое лучшее, что ты можешь сделать для вас троих.

Вновь вытираю набежавшие слёзы и пытаюсь отдышаться; нужно будет не забыть про поход к гинекологу, а потом переделать гостевую комнату под детскую. Будет очень много работы — нужно купить много детской мебели и одежды, почитать какие-то книги про то, как вести себя во время беременности и как после правильно обращаться с малышом, потому что я в этой области полный ноль, а Демида не будет рядом, чтоб мне помочь…

Стараюсь не думать о своём муже, отвлекаясь на что угодно: повседневные обязанности, планирование будущего — только бы отгородиться от этой раздирающей меня на части боли.

Через десять минут приезжает скорая — должно быть, я была без сознания всего пару минут; мне делают укол успокоительного, меряют давление и пульс и просят как можно скорее посетить врача. Меня заверяют, что плод в порядке, и угрозы выкидыша нет, но на всякий случай с походом в клинику лучше не затягивать. Я внимательно слушаю всё, что говорит врач, и думаю, как бы вёл себя Демид, будь он сейчас жив и рядом. Наверняка накричал бы на меня за то, что я так пренебрежительно отношусь к себе в своём положении, и был бы прав. Я вспоминаю нашу последнюю недолгую беседу — он так хотел поговорить со мной по возвращении домой, а я только и делала, что рычала в ответ. Конечно, у меня были причины вести себя с ним именно так, но сейчас, когда я осознаю, что мои последние слова в его адрес были пропитаны злостью и обидой, я как никогда жалею, что нельзя отмотать время назад.

А теперь мне остаётся только смириться с тем, что эта обида будет висеть между нами до конца моих дней без возможности получить прощение.

Под зорким глазом отца, Анны Никитичны и Андрея я поднимаюсь в нашу с Демидом спальню — чтобы хотя бы теперь быть к нему ближе; Андрей знакомит меня со своей женой Светланой, к которой я сразу же проникаюсь доверием, и говорит, что будет на связи, если мне что-то понадобится. Я искренне благодарю мужчину, который, в общем-то, ничем мне не обязан, но при этом искренне переживает за моё состояние. Света обещает навещать меня, чтобы мне не было так одиноко, и уверяет, что ей не трудно будет составить мне компанию во время моего визита к гинекологу. Я снова реву, потому что не знаю, чем заслужила такое отношение к себе от практически незнакомых людей, но Света списывает мою эмоциональность на беременность и оставляет меня одну — успокаиваться и отдыхать.

Когда все расходятся, я подхожу к шкафу-купе и достаю один из костюмов Демида; снова укладываюсь на постель, прижав костюм к лицу, и вдыхаю запах мужа. Слёзы снова душат, и я даю им волю, потому что не могу держать всё это в себе. Я вдруг вспоминаю, что муж переписал на меня свою компанию, будто чувствовал, что с ним скоро что-то случится, но я не хочу даже думать об этом, потому что это окончательно меня добьёт. Выплакавшись вволю, я засыпаю, очень надеясь на то, что завтра станет легче.

Мне снится сон — очень реалистичный и от этого пугающий.

Я лежу на кровати и пытаюсь заснуть — или не проснуться, не знаю; суть в том, что мне до дрожи не хочется открывать глаза, потому что реальность снова горой обрушится на мои плечи, а я и так уже очень устала от морального напряжения. Очень хочется стереть себе память, которая стала моим наказанием, или хотя бы блокировать болезненные воспоминания, но я не могу сделать ни того, ни другого.

Внезапно что-то меняется; моя боль становится меньше и не выжигает грудь калёным железом — и всё потому, что кто-то мягко касается моего плеча. Осторожно открываю глаза и глотаю вопль, который застревает в горле комком и мешает дышать: передо мной сидит Пригожин и с беспокойством во взгляде растирает моё плечо ладонью.

— Не плачь, любовь моя, — просит он, и я осознаю, что действительно плачу. — Я здесь, рядом с тобой. Всё позади.

Тело словно деревенеет, хотя больше всего на свете хочется броситься мужу на шею; пытаюсь совладать с собой, но у меня получается только лежать и пытаться рассмотреть каждую чёрточку любимого лица сквозь призму солёной влаги. Демид приходит на помощь — сам наклоняется и осторожно обнимает меня за талию, пряча лицо в изгибе моей шеи, и от его дыхания мне становится жарко.

— Ты… — Пытаюсь спросить, как он мог умереть и оставить меня одну, но Пригожин меня перебивает.

— Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через всё это. Проклятые журналисты со своими репортажами… Головы бы им поотрывать. Какого чёрта вообще открывают рот, если не могут вначале банально проверить достоверность своих данных?!

Услышанная информация лишена для меня всякой логики, и это позволяет мне вернуть контроль над телом; я отстраняюсь от мужа и смотрю в его лицо, непонимающе хмурясь.

— Какой ещё репортаж? Откуда ты про него знаешь? Я, конечно, слышала, что после смерти души умерших блуждают по земле, но никогда не думала…

— Погоди-ка, после какой ещё смерти?

Теперь я окончательно запуталась.

— Разве мёртвые смотрят телевизор? У вас что, на той стороне тоже есть кабельное?

Несколько бесконечно долгих секунд Демид вглядывается в моё лицо, а после по комнате проносится его громогласный хохот.

— Скажи мне: где, по-твоему, ты находишься? — выдавливает из себя между приступами смеха. Ну, хоть во сне пусть будет весело. — Решила, что я умер?

Резко сажусь, прислушиваясь к ощущениям, и с удивлением понимаю, что я не сплю.

— Что?

Демид замирает и, кажется, не собирается шевелиться — боится моей реакции; прижимаю ладонь к его щеке с лёгкой небритостью, и муж облегчённо выдыхает, а у меня снова застревает ком. Не могу понять, что чувствую — радость или шок, но от лица резко отливает вся кровь.

— Ульяна?

Перед глазами всё снова темнеет под аккомпанемент моего имени, но я не могу это остановить.

— Какой же ты балбес! — слышу рассерженный голос Анны Никитичны. — Разве можно появляться вот так, не подготовив её? Бедная девочка едва твою смерть пережила, а ты взял и без предупреждений воскрес!

— И как я должен был её к такому подготовить? — рычит муж в ответ. — Я не виноват, что у нас в СМИ работают деградирующие идиоты. Их счастье, что она ребёнка не потеряла — я бы от их канала камня на камне не оставил!

— Ну-ну, довольно, — ворчит кухарка. — После разберёшься со всем этим — сейчас главное здоровье и спокойствие твоей семьи. Послал же Бог Ульяне такого горе-мужа, Господи помилуй!..