Кольцо с шипами Карина Рейн (СИ) - Рейн Карина. Страница 34

— Надеюсь, ты не собралась разводиться со мной? — слышу его насмешливое.

Теперь, когда мы оба были уверены друг в друге, можно было позволить себе легкомысленные шутки.

— Вообще-то, собралась, — признаюсь. — Даже хотела поговорить с тобой после возвращения, но твоя выходка с переписью на меня компании спутала все карты.

— Я ведь говорил, что развода не дам — помнишь?

— Да, один брак на всю жизнь, — киваю. — Но я не думаю, что на одном упрямстве можно далеко уехать — тем более в нашем положении.

— Теперь эта тема закрыта? — спрашивает как будто безразлично, но на самом деле следит за моим лицом. Я киваю, и Пригожин слишком заметно расслабляется. — Отлично. Тогда у меня остался только один вопрос — ты была у врача по поводу своей беременности?

— Вообще-то, завтра мне как раз нужно на приём, — хмурюсь обнимая живот. — Ты заставил меня понервничать — надеюсь, это не скажется на его развитии.

— Я же не знал, что наша ложь о твоём положении станет реальностью, — словно извиняется он. — К тому же, я не в ответе за безголовых журналистов, но с этим я ещё разберусь.

— А можем мы просто начать всё сначала? — робко интересуюсь. — Без всех этих тяжб и недовольств? Просто перевернуть страницу и забыть про весь этот кошмар?

Вижу, что Демид собирается возразить, но зажимаю ему рот ладонью.

— Со мной ведь всё в порядке, так? И ребёнок чувствует себя хорошо, так что нет причин для злости.

— По поводу последнего я бы повременил с выводами, — не соглашается. — Если после завтрашнего посещения врача подтвердится, что вы оба в порядке, тогда и подумаю над твоими словами.

Качаю головой: он всё-таки невероятно упрямый.

Бросаю взгляд на часы, которые показывают шесть утра, но сна у меня уже нет ни в одном глазу; выползаю из-под одеяла и беру мужа за руку — страха больше не было, и меня одолевал голод.

— О’кей, два вопроса — что это? — Смотрю туда, куда указывает его рука, и вижу его смятый костюм, в обнимку с которым я ложилась спать. Щёки снова предательски краснеют. — Никак скучала по «погибшему» мужу?

— А можем мы просто сделать вид, что ты этого не видел?

Демид так заразительно хохочет, что я не могу сдержать ответной улыбки.

Вниз мы спускаемся вместе; всё это время я держу ладонь мужа, потому что даже на секунду отпустить её страшно. Анна Никитична всё что-то причитает, пока стряпает завтрак, и меня снова пробирает смех.

Нервное, наверно.

Пока я уплетаю блинчики с чесноком и запиваю всё это молоком — сама порой удивляюсь своим новым предпочтениям в еде — папа расспрашивает Демида о том, что за деловая поездка у него была. Видимо, вспомнив события прошлой ночи, Пригожин снова становится похож на грозовую тучу.

— Во сколько у тебя приём у врача? — неожиданно спрашивает.

— В десять утра. А что?

Почему-то меня настораживает его резкая смена настроения.

— Мне нужно будет уладить парочку дел перед тем, как мы с тобой поедем в клинику.

— Надеюсь, твои дела не связаны с теми журналистами? — По его лицу вижу, что я угадала. — Ты ведь обещал забыть про это!

— Это ты хотела, чтобы я забыл, но я ничего не обещал, — не терпящим возражений тоном отвечает. — Моя жена могла потерять ребёнка — да мне хватило и двух твоих обмороков за сутки — и я не собираюсь спускать это с рук.

— Мне кажется, Демид прав, дорогая, — встревает папа. — Они должны были проверить информацию перед передачей её в эфир, так что либо они не компетентны, что ставит под сомнение всю их работу, либо им всё равно, каким образом добытая ими информация скажется на жизни людей, что тем более указывает на их профнепригодность.

Поджимаю губы, но киваю — не думаю, что те журналисты могли специально передать ложную информацию; скорее всего, это просто банальная ошибка неопытных работников, но если Демид хочет поговорить с ними — пусть.

Мы заканчиваем завтрак и разговоры около семи часов утра; сразу после этого Демид уезжает, клятвенно пообещав встретить меня на пороге клиники, адрес которой я дала ему перед уходом. Ну а я тем временем приняла душ, переоделась и села в кресло в гостиной в компании одной из книг Джейн Остин. Пока читаю, вспоминаю, как проходила беременность у моей мамы — что, если такое передаётся от матери к дочери? Что, если я тоже не смогу выносить ребёнка, и буду «хоронить» своих первых детей?

Что, если моя крошка так и не увидит жизни?

К десяти утра я уже больше напоминала себе потенциальную клиентку психиатрической больницы, чем нормальную женщину; теперь до самого конца беременности я буду не находить себе места и, наверно, только усугублю положение. Дрожащими пальцами набираю номер Андрея и прошу отвезти меня в нужную клинику; по дороге он замечает моё состояние.

— Не переживайте так, Ульяна Дмитриевна, — улыбается. — Моя Светлана тоже боялась первых родов, а ко вторым родам страх уже прошёл.

— Меня не роды пугают, — вздыхаю: я отказалась от Светиного сопровождения, потому что со мной будет Демид. — Моей матери очень тяжело давались первые беременности — я её третья или четвёртая попытка по счёту. Я боюсь, что со мной будет так же.

— Не стоит накручивать себя раньше времени — потом наверняка ещё смеяться будете над своими страхами.

Хоть бы…

Ко входу в клинику подхожу белая, как мел; Демид, как и обещал, ждёт меня внутри у регистратуры, где я получаю талон на приём, и мы поднимаемся на второй этаж.

— Тебе рожать ещё не скоро, — хмурится муж. — Зачем бояться заранее?

Закатываю глаза.

— Ты прямо как Андрей. У моей мамы было несколько выкидышей перед тем, как я родилась — не хочу, чтобы у меня было так же.

Кажется, зря я это сказала, потому что теперь и Демид стал одним цветом с белыми стенами.

Врач принимает меня без всяких оттяжек; я сдаю анализы, прохожу УЗИ и консультацию, и задаю наконец этот пугающий меня вопрос, но меня успокаивают.

— Если ваша мама теряла детей вследствие какой-то болезни, и она не передалась вам по наследству, то опасаться не стоит, — улыбается женщина-врач. — А все остальные причины выкидышей вашей мамы никак с вами не связаны. Дождёмся результатов анализов, и тогда будем знать наверняка.

В этой клинике собственная лаборатория, так что ждать приходится недолго — уже буквально через час меня успокаивают тем, что и я, и мой малыш совершенно здоровы. Узнавать пол ребёнка ещё рановато, так как вероятность ошибки равна пятидесяти процентам, но для меня это сейчас не принципиально: главное, что малышу ничто не угрожает.

— Что ты сделал с теми бедолагами? — спрашиваю у Демида, когда мы оба усаживаемся в его машину: теперь можно выдохнуть.

— Ты про журналистов? — хмыкает он. — Они на канале больше не работают.

— Не слишком ли кардинальное решение? Ты хоть разговаривал с ними?

— Да, и эти дамочки мне не понравились — слишком уж наиграно звучали их извинения. Зато теперь им обеим будет, о чём поразмыслить на досуге.

Качаю головой, но уже не чувствую сожаления: раз им не жаль, то мне — тем более.

Домой мы возвращаемся вместе, и к моему удивлению Демид идёт со мной в дом.

— Тебе не нужно идти на работу?

— Нужно, но разве я могу оставить тебя одну?

— А разве я одна? Послушай, ты должен забрать свою компанию себе обратно.

— Зачем? — хмурится.

— Потому что тебе больше не нужно убеждать меня в том, что ты меня любишь — я и так это вижу. Хотя у тебя в принципе было полно разных способов сказать мне об этом, но ты почему-то выбрал самый странный.

— Мне будет спокойнее, если всё останется, как есть. — Демид подходит ближе и стискивает мои ладони, рассматривая обручальное кольцо, которое я не снимала даже тогда, когда считала, что между нами всё кончено. — Я хочу быть уверен, что в будущем ты не станешь сомневаться в том, что я могу оставить тебя.

Что ж, это был самый витиеватый способ сказать «Я знаю, что ты мне не доверяешь».

— Я чувствую себя сволочью, — смеюсь, хотя мне и не смешно. — Мы не сможем быть настоящей семьёй, если между нами отсутствует доверие, а «Меркурий» каждый раз будет напоминать мне об обратном.