153 самоубийцы - Лагин Лазарь Иосифович. Страница 17

– Ну, что ж, попробуем. Только вверните в свои писания побольше на счет христианского долга, любви к ближнему, насчет евангельской вдовицы. Помните, которая в свое время произвела форменный фурор своей лептой… Вполне возможно, – добавил он, улыбаясь, – что из вас, Тэдди, все-таки получится толк.

Первые две полосы воскресного выпуска «Ежедневного ура» были целиком посвящены кропотливому описанию всех самых трогательных этапов борьбы мужественной вдовы за жизнь своего крошки Джекки. Нужно отдать должное Тэдди, осторожная похвала главного редактора придала его перу исключительную силу. А многочисленные фотографии мистрисс Уошберн и Джекки, равно как и бьющие прямо в сердце читателя цитаты из евангелия и самых популярных романов духовно-нравственного содержания превращали творение Тэдди Стоддарта в одно из самых трогательных произведений, когда-либо напечатанных на страницах «Ежедневного ура господу богу».

На другой день к мистрисс Уошберн один за другим постучались шестнадцать специальных корреспондентов самых влиятельных газет, и мистрисс Вайолет поняла, что черные дни остались позади.

С тех пор имена и фотографии вдовы Уошберн и Джекки запестрели на страницах почти всех газет и журналов страны. Коммунистические газеты и журналы, конечно, в счет не идут. Каждый день с утра и до позднего вечера в двери скромного коттеджа, заботливо построенного покойным майором, непрерывно стучались, вереницы растроганных сограждан вдовы Уошберн. Большинство их являлось читателями «Ежедневного ура», тираж которого в эти дни поднялся до совершенно астрономических цифр.

Читатели приходили, чтобы лично засвидетельствовать свой восторг по поводу подвига мистрисс Вайолет и полюбоваться крошкой Джекки. Лучше всех чувства читателей «Ежедневного ура», и это, конечно, было соответствующим образом отмечено на страницах газеты, выразил почтенный пожилой колбасник мистер Фредерик Шекер.

– Ах, мистрисс Уошберн. – сказал он, дружески пожимая руку достойной вдовы, – у всех у нас имеются свои Джекки и, бог знает, сможем ли мы их всегда обеспечить куриными котлетами. Время сейчас такое смутное, такое тревожное! Я очень прошу вас, не стесняясь, принять, от меня скромную сумму, чтобы ваш Джекки мог жить в более или менее человеческих условиях.

Мистер Шекер не был одинок в своем истинно христианском сострадании. В течение только первых двух недель мистрисс Уошберн получила, для Джекки получила для Джеккин от умиленных читателей газет тридцать шесть шелковых на гагачьем пуху одеял, сто восемьдесят восемь мягчайших, особо усовершенствованных матрасиков, две тысячи сто одиннадцать пуховых, богато расшитых нелиняющими шелковыми нитками подушечек, около двух километров гигиенической клеенки, пять тысяч шестьсот семьдесят два килограмма сладчайших, буквально тающих во рту сливочных галет и несколько тонн патентованного молочного порошка. Это, но считая многочисленных денежных переводов и направленного в «Ежедневное ура» директором крупнейшей в стране птицеторговой фермы «Буттль, Тейбл и сыновья» торжественного обещания ежедневно и до самого конца жизни Джекки бесплатно с доставкой на дом снабжать последнего курятиной самого лучшего качества.

И кроме всего этого тридцать восемь самых изысканных клубов страны, удостоверившись предварительно в том, что в жилах Джекки течет благородная голубая кровь, избрали его своим почетным членом, немедленно выслав ему соответствующие дипломы и медали для ношения на шее.

Что же касается самой мистрисс Уошберн, то ее горькой вдовьей жизни, по-видимому, наступил конец. За короткое время она получила от сорока трех обеспеченных и благородных майоров разных родов оружия письменные и устные предложения руки и сердца. Некоторое время она еще крепилась, верная памяти своего покойного мужа. Но когда в чудесный майский полдень ее, руки попросил, задыхаясь от жары и нежности, доблестный майор Реджинальд Брекфест, по которому мистрисс Вайолет сама долгое время тайком и тщетно вздыхала, ее нежное и любвеобильное сердце но выдержало.

– Милый Джекки! – сказала она, и слезы счастья потекли по ее улыбающемуся лицу, – милый Джекки, ты ведь хочешь, чтобы я вышла замуж за мистера Брекфест? Да?

Джекки тихо тявкнул и одобрительно лизнул руку вдовы Уошберн. Большая медаль самого фешенебельного собачьего клуба, важно болтавшаяся на его новом роскошном ошейнике, обязывала его вести себя солидно. Вообще же говоря, Джекки был очень и очень рад. Он даже вильнул хвостом.

Печальная судьба Эйби Линкольна

Не так давно в одном из больших городов США произошло в высшей степени странное и необычное происшествие.

Постовой полицейский О'Брайен тотчас же позвонил своему начальству. Трубку взял дежурный инспектор.

– Начальник, чертовская неприятность! – сказал О'Брайен. – Пропал памятник!.. Впервые за мои дежурства пропал памятник…

– Что за чушь?! Какой памятник? Как пропал? Когда?

– Памятник старому Эйби… Минут пять тому назад. Я только успел пропустить поток машин на Сорок третьей улице, поворачиваюсь; нет памятника!.. Какая-то чертовщина! Постамент на месте, а статую Линкольна словно ветром унесло..

– Отверните свою пасть от трубки! – произнес с отвращением инспектор, – От телефонного провода так и разит в лицо винищем!

– Я трезв, как фиалка! – простонал в ответ несчастный полицейский – Я готов пойти пол суд, если выпил за последние сутки хоть капельку спиртного.

– Вы и так пойдете под суд! Если действительно у вас из-под носа свистнули бронзовую статую в добрые десять тонн весом, мне до слез жалко вашу семью.

– Но, сэр, ведь это произошло в какие-нибудь две – три минуты… Кто бы мог подумать, что…

– Вы бы могли подумать! Именно вы, черт вас подери, и должны были подумать! Правительству плевать на памятник Линкольну, раз он уже поставлен. В дальнейшем оно целиком полагается на полицию. И если памятник вдруг ни с того, ни с сего пропадает…

– Я полагаю, сэр…

– А мне совершенно неинтересно, что вы там полагаете! Уж не рассчитываете ли вы, что правительство поставит Линкольну новый памятник? Как бы не так! У президента имеются сейчас дела поважней, нежели вспоминать о Линкольне… Так что, если вы…

Пока шел этот драматический разговор, по улице Просперити медленно пробирался сквозь густую толпу прохожих высокий худощавый скуластый человек лет пятидесяти пяти, одетый по моде шестидесятых годов прошлого столетия. Его умное, энергичное и добродушное лицо с чисто выбритой верхней губой обрамляла небольшая бородка.

Он уже успел свернуть на Главную улицу, когда кто-то окликнул его:

– Эй, дядя в цилиндре! Можно вас на минутку?

Линкольн оглянулся. К нему спешил на коротеньких ножках джентльмен выше средней упитанности. Догнав Линкольна, он окинул его с ног до головы оценивающим взглядом и пришел в неописуемое восхищение:

– Бьюсь об заклад, что вы не утопаете в роскоши!

– Я никогда не был богат и горжусь этим, – сказал Линкольн.

– Ну, положим, гордиться тут нечем. Но это неважно, Важно, что вы как раз тот человек, который снился мне в самых розовых моих снах.

– Я искренне счастлив, друг мой, – сказал Линкольн. Он действительно был растроган.

– Вы меня, конечно, знаете. Я Малькольм Гип, кинорежиссер. Меня знает вся Америка и всё ее окрестности, включая Лондон, Париж и Вальпарайсо. Вам никто не говорил, что вы удивительно похожи на одного давно умершего президента? Я имею в виду Авраама Линкольна. Так вот клянусь, я не выпущу вас из своих рук, пока не сделаю из вас первоклассную кинозвезду! Не будь я Малькольм Гип!

– Хорошо, – согласился Линкольн, – Предположим, что стать кинозвездой – откровеннейшая мечта моей жизни. Но что мне для этого надлежит делать?

– Быть пай-мальчиком. Слушаться дядю Гипа и тихо зашибать доллары. Надеюсь, вы ничего не имеете против того, чтобы заиметь несколько тысяч очаровательных золотых кружочков?

– Предположим, что ничего не имею против, – чуть улыбнулся Линкольн, которого начинал забавлять этот развязный и самоуверенный господинчик. – Но что я все же должен для этого делать?