Волки Кальи - Кинг Стивен. Страница 67

Попутно он моет освобождающиеся большие металлические кастрюли, не потому, что в этом есть необходимость (на недостаток кухонной утвари, в отличие от многого, в «Доме» не жалуются), но так учила его мать: на кухне нельзя оставлять ничего грязного.

Одну из кастрюль несет к двери черного хода, прижимает к бедру, другой рукой поворачивает ручку. Выходит в проулок, с тем, чтобы вылить мыльную воду в канализационную решетку, и останавливается. Это зрелище он уже видел в Виллидж, но тогда двое мужчин (один — спиной к стене, второй — перед ним, наклонившись вперед, упираясь ладонями в кирпичи по обе стороны головы первого) воспринимались скорее как тени. Этих он видит совершенно отчетливо, в свете, падающем из дверного проема, и того мужчину, который стоит спиной к стене, вроде бы спит, склонив голову на бок, открывая шею, Каллагэн знает.

Это Люп.

И хотя, распахнув дверь, Каллагэн освещает эту часть проулка, да и не пытается скрыть свое появление, более того, напевает песню Лу Рида «Прогуляйся по диким местам», — парочка его не замечает. Оба в трансе. Мужчина, что стоит перед Люпом, выглядит лет на пятьдесят, в костюме, при галстуке. Рядом с ним, на брусчатке проулка, стоит дорогой брифкейс, какие продаются в бутике «Марк Кросс». Голова мужчины наклонена вперед. Открытые губы плотно прижаты к правой стороне шеи Люпа. Что там проходит? Яремная вена? Сонная артерия? Каллагэн не помнит, да и значения это не имеет. Колокольца на этот раз не звенят, но запах бьет с такой силой, что мгновенно начинают слезиться глаза, а из носа потекло. Обоих мужчин окружает темно-синее свечение, и Каллагэн видит, как оно ритмично пульсирует. «Это их дыхание, — думает он. — Их дыхание вызывает эти пульсации. То есть свечение действительно существует».

Каллагэн слышит то ли чавканье, то ли сосание. Такие звуки обычно доносятся с экрана кинотеатра, когда мужчина и женщина страстно целуется.

После этого он уже не думает, действует на автомате. Ставит на крыльцо кастрюлю с мыльной, грязной водой. Металл гремит о бетон, но парочка у противоположной стены ничего не слышит: окружающий мир для них не существует. Каллагэн пятится на кухню. На разделочном столике лежит мясницкий тесак, которым он только что резал мясо для жаркого. Широкое лезвие поблескивает. Он видит в нем свое лицо и думает: «Что ж, по крайней мере я не вампир, мое отражение имеет место быть». А потом его пальцы сжимаются на обтянутой резиной рукоятке. Он возвращается на крыльцо. Переступает через кастрюлю с грязной, мыльной водой. Воздух теплый и влажный. Где-то капает вода. Где-то орет радио, оглашая окрестности песней «Кто-то сегодня спас мне жизнь». В воздухе столько влаги, что фонарь в дальнем конце проулка окружает нимб. В Нью-Йорке апрель, а в десяти футах от того места, где стоит Каллагэн, не так уж и давно рукоположенный священник католической церкви, вампир пьет кровь своей жертвы. Мужчины, в которого влюбился Доналд Каллагэн.

«Ты почти вонзила в меня свои коготки, не так ли, дорогая»? — поет Элтон Джон, и Каллагэн сходит с крыльца, поднимая тесак. А потом со всей силой опускает его на череп вампира. Половинки вампирова лица раскладываются как крылья. Он поднимает голову, как хищник, внезапно почуявший приближение другого зверя, более крупного и опасного, чем он сам. Мгновением позже сгибает колени, словно собираясь поднять с брусчатки брифкейс, потом решает, что сможет обойтись без него. Поворачивается и медленно идет к выходу из проулка. Навстречу голосу Элтона Джона, который поет: «Кто-то спас, кто-то спас, кто-то сегодня спас мне жиз-з-знь!» Тесак по-прежнему торчит из черепа вампира. Рукоятка при каждом шаге мотается из стороны в сторону, как маленький хвост. Каллагэн видит и кровь, но совсем немного, не океан, как ожидал. В этот момент потрясение слишком велико, чтобы он мог над этим подумать, но позже он придет к выводу, что к выводу, что жидкой крови в вампирах самая малость. И жизнь в них поддерживает что-то более магическое, чем полезные вещества, которые кровь доставляет в самые дальние уголки тела. Большая часть их крови свернулась и по консистенции напоминает желток сваренного вкрутую яйца.

Тварь делает еще шаг, потом останавливается. Голова исчезает из поля зрения Каллагэна, потому что вампир резко наклоняется вперед. А потом, внезапно, одежда кучей надает на влажную мостовую проулка.

Словно во сне Каллагэн идет к груде одежды. Люп Дельгадо стоит, прижавшись спиной и затылком к стене, закрыв глаза, по-прежнему пребывая в трансе, в который ввел его вампир. Кровь маленькими струйками стекает по шее.

Каллагэн смотрит на одежду. Галстук завязан. Рубашка внутри пиджака, подол засунут в брюки. Он знает, что, расстегнув молнию, найдет в них трусы. Берется за рукав пиджака, чтобы убедиться, что он пуст не только по виду, но и на ощупь, и часы вампира вываливаются из рукава, падают на мостовую рядом с уже лежащим на ней перстнем, какие выдают выпускникам многих престижных университетов.

Видит Каллагэн и волосы. А также зубы, некоторые с пломбами. Это все, осталось от мистера Брифкейс-Марк-Кросса.

Каллагэн собирает одежду. Элтон Джон все поет «Кто-то сегодня спас мне жизнь», но, возможно, удивляться этому и не следует. Песня-то довольно длинная песня, на четыре минуты, не меньше. Каллагэн надевает часы на свое запястье, перстень — на палец, чтобы они не потерялись. Заносит одежду в «Дом», проходя мимо Люпа, который так и не вышел из транса. Ранки на его шее становятся все меньше, затягиваются, исчезают.

На счастье Каллагэна кухня пуста. Слева дверь с табличкой «КЛАДОВАЯ». За ней — короткий коридор с нишами по обе стороны. Каждая ниша отделена от коридора металлической решетчатой дверью, запертой на крепкий замок. В одной нише — консервы. Во второй крупы. В нескольких — одежда. Рубашки, брюки, платья и юбки, пальто, для каждого вида одежды своя ниша. Есть ниши и для обуви, мужской и женской. В конце коридора — обшарпанный гардероб с надписью «СБОРНАЯ СОЛЯНКА». Каллагэн находит бумажник вампира и перекладывает в свой карман, поверх собственного бумажника. Карман заметно оттопыривается. Потом открывает ключом гардероб и бросает в него одежду вампира. Все легче, чем рассортировать ее, хотя он понимает, что кто-то обязательно будет ворчать, обнаружив в брюках трусы. В «Доме» использованное нижнее белье не берут.

— Мы, возможно, обслуживаем представителей самого дна, — как-то сказал Каллагэну Роуэн Магрудер, — но у нас есть свои правила.

Сейчас не до правил. Сейчас надо заняться волосами и зубами вампира. Его бумажником, перстнем, часами… и, Господи, брифкейс и туфли! Они же остались в проулке!

«Не смей скулить! — говорит он себе. — Его девяносто девять процентов исчезли, совсем, как монстр в последнем кадре фильма ужасов. Пока Бог был с тобой, я думаю, это Бог, так что не смей скулить!»

Он и не скулит. Собирает волосы, зубы, берет брифкейс, несет в дальний конец проулка, плюхая по лужам, перебрасывает через ограду. После короткого размышления отправляет следом часы, бумажник и перстень. Последний поначалу не хочет сниматься, Каллагэна уже охватывает паника, но перстень соскальзывает с пальца и отправляется за ограду. Кто-нибудь подберет. В конце концов, это Нью-Йорк. Он возвращается к Люпу и видит туфли. Слишком хорошие, чтобы их выбрасывать. Кто-нибудь сможет их поносить. С туфлями возвращается на кухню. Стоит перед плитой, держа их в правой руке, подвешенными на двух пальцах, когда из проулка на кухню заходит Люп.

— Дон? — голос у него чуть осипший, как у человека, который крепко спал и только что проснулся. В нем слышится легкое удивление. Он указывает на подвешенные на пальцах Каллагэна туфли. — Ты собираешься положить их в жаркое?

— Вкус они бы улучшили, это точно, — отвечает Каллагэн. Он изумлен спокойствием собственного голоса. А его сердце! Как ровно оно бьется. От шестидесяти до семидесяти ударов в минуту, — но я хочу отнести их в кладовую. Кто-то оставил их на заднем крыльце. А ты чего там делал?