Вторжение - Соколов Василий Дмитриевич. Страница 106

Но все равно шли. Шли на восток, к своим.

"Нет, так мы не дотянем. Можно погубить людей. Надо что–то сделать. Но что?" — мрачно думает Гребенников. Расспросив местных жителей, комиссар решает, что более надежный путь на той стороне шоссе, там лес гуще, и в нем легко укрыться, не опасно, пожалуй, идти и днем.

Нужно перейти через шоссейную дорогу. И пусть на ней непрерывное движение, пусть она охраняется засадами и контрольными постами — все равно перейти. Как можно скорее. Сегодня же ночью.

В сумерки отряд подошел к шоссе. Бойцы залегли в придорожном ельнике, держа на изготовку винтовки, гранаты. До вечера на шоссе тарахтели танки, по–змеиному шипели шины автомашин. Когда темнота улеглась и движение стало замедленным, время от времени взлетали ракеты: белые клубки света рассыпались в низком небе, гасли в косо падающих хлопьях снега.

Каждого в отряде одолевает нетерпение, но ждут еще час… Никаких признаков жизни. Пора! Комкая в груди волнение, бойцы крадутся осторожно, на цыпочках. Вот и шоссе, скользкое, как лед. Перебежали. Внезапно, как из–под земли, вырос человек. Он, кажется, только что лежал в канаве. Идет смело, прямо к группе. Ни слова не говоря, бойцы невольно замедлили ход, обступили незнакомого.

— Кто вы? Откуда? — отрывисто спросил Гребенников.

— Я… я… — замялся тот, услышав русскую речь.

— Кто вы? — повторил комиссар, а рядом стоящий Бусыгин уже успел отнять у незнакомца автомат. Тот слабо сопротивлялся, а потом полез в карман шинели. Заметив это, Костров из–за спины вмиг схватил его за руки и заломил их назад. Незнакомый что–то крикнул на немецком языке.

Обыскали. В карманах нашли две гранаты. Расплата была короткой: били немца прикладами, и он свалился и еще долго хрипел в бурьяне.

Отряд двинулся прочь от дороги. Наперерез ему, в сторону поля начали взлетать ракеты.

— Ложись! — крикнул Алексей Костров, и этот сигнал был спасительным. Не успела ракета шипя взлететь и осветить местность, как бойцы уже лежали на земле. Переждали, пока она не померкнет, и короткой перебежкой удалились. Опять взлетали ракеты, и опять залегали бойцы. Где–то поблизости, захлебываясь длинной очередью, затарахтел пулемет. Но это никого не беспокоило. В ночи пулемет стрелял наугад. Все дальше от дороги уходили бойцы. По пути нащупали ногами провода, в разных местах порезали их, длинные куски унесли с собой. Это кстати. На какое–то время немецкий штаб или посты, охраняющие дорогу, лишатся связи.

Уходя от огня немецкого пулемета, отклонились от того жданного леса, ради которого перешли через шоссе. Спохватились, по поздно — кругом продуваемое ветрами поле. Снег перестал сеять с неба. Как же поступить? По–видимому, надо взять правее.

Отряд торопился, потому что нужно скорее попасть в лес, а уже развиднелось, шире проглядывается будто раздвинутое поле.

Рассвет подкрался незаметно, быстро упрятав тьму, распахнул для глаза припорошенные снегом зеленя, пахоту, залежный луг, через который вилась дорога, и стоит вглядеться в серую изморозь утра, как безошибочно можно угадать, что эта дорога ведет до самого леса. Вон, оказывается, какой крюк они сделали за ночь. Но это поправимо, есть еще время до полного рассвета забежать в лес и укрыться.

А что ото за шум в том месте, где отряд перебегал дорогу, и почему остановилась темная крытая машина? Как будто подъехали немцы, соскочили на землю и рассматривают не то убитого собрата, не то следы, уходящие в поле. Наверное, и то и другое. Некоторые держат на цепи огромных бурых овчарок.

— Погоня будет, — сказал Костров упавшим голосом и ощупал больную ногу. Теперь она распухла от долгой ходьбы.

На него посмотрели, не сказали ни слова. Но он понял: такие не покинут.

Отряд свернул с пашни на дорогу. Побежали к лесу. Только бы укрыться за деревьями. Только бы успеть. Похоже, и немцы не мешкают — бросились в погоню. Впереди — четыре овчарки. Часто припадая мордами к земле, они срываются дальше, идут наметом, теперь уже тащат за собой солдат–проводников, не выпускающих из рук поводки. Как ни чутки собаки, как ни остры на глаз, все же но могут отказаться от следа и махнуть кратчайшим путем. Нет, овчарки держатся строго по следу, и если одна сбивается, находит следы другая… Значит, они пойдут кружным путем.

Как раз это на руку бойцам отряда. Хоть минуту лишнюю, а выиграют. Лес все ближе. Деревья седы от инея и трутся друг о друга, скрипят морозными сучьями. Крупные деревья выпустили вперед на поляну кусты, как бы норовя помочь бойцам.

"Только бы дотянуть", — стучит в голове Кострова. Он выдохся, не в силах бежать. Ковыляет на правую ногу, ощущая в ней режущую боль. Но это ничего. Опаснее, если неокрепшее после вывиха колено подломится. Тогда… Впрочем, что будет тогда, Алексею некогда думать.

Все ближе лай собак. Сдается, они нагоняют. Алексей на ходу оборачивается. Проводники отстали, а спущенные с ошейников овчарки ринулись огромными прыжками. Кострову ничего не остается, как отбиваться. Он замедляет шаги, клацает затвором винтовки.

— Уходи! Я один управлюсь… Уходи! — озлясь, кричит ему Бусыгин.

Костров не внемлет ни его крику, ни крику других товарищей. Он слышит злобный лай собак и сухой треск лежалого бурьяна. Он понял — без борьбы не уйти. Двести — не больше — метров, отделяющих его от овчарок, исчезнут, не успеешь моргнуть глазом. Он вскинул винтовку, стараясь целиться спокойно в мускулистую, слегка раздвоенную грудь собаки. Взгляды их встретились. Пес, почуяв смерть, стал как вкопанный, уперся в снег лапами. Шерсть на спине вздыбилась. Выстрел свалил овчарку, она судорожно поджала зад, поползла на боку, пятная кровью ослепительно белый снег. Другая овчарка, видимо подстреленная Бусыгиным, дважды перевернулась и побежала прочь, взвывая и поминутно вспахивая носом снег.

Остальные собаки не отпрянули, они забежали с боков, боясь, однако, подступиться к уходящим в лес, только оглядывались назад, виновато скулили, отбрасывая задними лапами снег. Но и когда подоспели немцы, овчарки не кинулись преследовать: вместе с проводниками, поднявшими частую стрельбу из автоматов, они остановились на опушке леса.

Тем временем отряд скрылся из виду, хотя, впрочем, ушел не настолько далеко, чтобы почувствовать себя в безопасности. По тому, как громко перекатывается в морозной тиши тявканье собак и доносится нервный гвалт охранников, можно понять, что они еще мечутся из стороны в сторону на краю леса. Немцы, конечно, знали, что русские где–то рядом, и достаточно было углубиться метров на сто в лес, как погоня кончилась бы полной удачей. Путь отряду как на грех преградило болото, и подоспей сюда немцы, имеющие скорострельное оружие, бойцы были бы загнаны в топи и расстреляны по одному в упор. Однако немцы не решились сразу гнаться по оставленным в лесу следам. Только вряд ли они откажутся от погони, чтобы затем одураченными, с пустыми руками явиться к своему разгневанному начальству. Похоже, охранники ожидали подкрепления, чтобы потом переловить или в крайнем случае расстрелять прижатых к топям беглецов.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Тревожное, знобящее, как в предрассветье, ощущение испытывал каждый в отряде.

Гребенников подошел к Кострову и, прежде чем сказать что–то, поглядел на его обернутую тряпьем ногу:

— Сможешь идти?

— Смогу, — ответил Алексей, стиснув челюсти так, что взбугрились желваки.

Потом комиссар оглядел бойцов, сбившихся у подрагивающей на ветру лозы. Перед ними тускло поблескивало льдом с белыми донными пустотами болото.

— А ну–ка, орлы, возьмем эту лужицу! — сказал Гребенников нарочито веселым голосом.

Договорились двигаться напрямую, не считаясь, много ли придется идти и проходимо ли вообще болото. Первым ступил на смерзшуюся и острую, как стекло, осоку комиссар. За ним Костров. Нащупал палкой, как ему казалось, удобное место, хотел ступить, но лед проломился, костыль увяз в иле.

Все поняли, что тут придется попотеть. И чем дальше заходили в болото, тем тоньше был лед, ноги то и дело проваливались. Скоро лед кончился, и болото оказалось сплошь затопленным водой, лишь торчали над ней кочки с ржавой осокой. Местами возле кочек зияли щели, в глуби их что–то вздыхало, хрипело — это вырывалась из подземелья ключевая вода и от нее шел пар.