Цена измены (СИ) - Шолохова Елена. Страница 44
И правда не пустили. Но хоть мало-мальски успокоили. Пока Инна металась по коридорам и лестницам больницы, пока ждала, когда закончится операция, успела напридумывать себе разных ужасов. По пути ей попадались больные на костылях, в колясках, а она думала одно: зато они живы. Пусть бы даже так, но лишь бы Никита был живой. Медицина сейчас на уровне, они найдут лучших врачей… только пусть он выживет!
И когда врач сообщил, что операция прошла успешно, Инна смогла вдохнуть нормально, словно грудь ее стягивало прутьями, а теперь, наконец, их убрали. Привалилась спиной к стене – ноги вдруг ослабели. Да и всё тело стало каким-то тряпичным.
– В рубашке ваш муж родился, – сказал врач. Даже не столько его слова её успокоили, а то, как он говорил: немного устало и неспешно, но уверенно и как-то по-доброму.
– Да? – переспросила Инна, желая спросить так много, но не зная, с чего начать и, главное, как выразить все свои тревожные мысли и опасения.
– Да вообще он у вас счастливчик. Скорая, что привезла его, как раз ехала по вызову по той же дороге, прямо за ним. Это его и спасло. У него разрыв селезенки, ну и ушибы, но это мелочи. А вот селезенка… В общем, если бы ему так быстро не оказали помощь, не доставили сразу сюда, мог бы от обильной кровопотери… ну, сами понимаете. Но сейчас он, в принципе, стабилен. Подержим его в реанимации до завтра. И, если все будет в порядке, переведем в палату. Подержим неделю, после такой операции необходим курс антибиотиков. И бандаж еще нужно будет купить, я потом скажу, какой…
– Хорошо. Конечно… А можно его увидеть? Пожалуйста… – попросила Инна.
– Не положено у нас. Да и смысл? Он спит пока. Пусть спит. В себя приходит. Да не переживайте вы так, – улыбнулся врач. – Все нормально будет. Идите домой, завтра придете.
– Хорошо, – кивнула Инна.
– Ну, всё. До свидания.
Он развернулся и, вальяжно ступая, пошел по коридору, пока не свернул за угол. Инна же не сдвинулась с места. Так и стояла у широких двустворчатых дверей, над которыми висели две таблички. Одна – повыше, большая, с белыми буквами на синем фоне: «Отделение реанимации и интенсивной терапии». Вторая – поменьше и пониже, белая с красными буквами: «Посторонним вход запрещен».
Инна сама не понимала, почему не уходит, чего ждет. Ведь сказали: нельзя к нему, приходи завтра. И все равно не было сил уйти. Словно ее что-то держало.
Мимо нее туда-сюда несколько раз прошли девушки-медсестры, еще один врач. Вскоре оживление стихло. Инна посмотрела на телефон – вечер уже. Почти семь. Набрала соседку, извинилась перед ней полушепотом. Но та заверила, что все прекрасно, Маша не капризничает, Митя помогает.
А еще спустя полчаса снова показался уже знакомый врач. Завидев Инну, которая как часовой стояла у дверей реанимации, он подошел к ней. Инна думала, что он будет злиться, ну или раздражаться, но тот лишь удивленно вскинул брови.
– Вы все еще тут?
Инна посмотрела на него, пожала плечами.
Он, качнув головой, хмыкнул.
– Подождите здесь… – бросил ей и зашел внутрь, а через пару минут вернулся. – Ладно, разрешаю вам потихоньку зайти. Постоите рядом, посмотрите на своего благоверного и домой, договорились?
– Да, да, спасибо!
– Только тихо, никаких истерик. Здесь больным нужен покой, – подняв указательный палец кверху, полушутливо-полусерьезно предупредил он.
Инна и правда зашла в палату, куда сопроводил ее доктор, чуть ли не на цыпочках, почти не дыша. Замирая от страха, приблизилась к высокой кровати, вокруг которой стояла какая-то аппаратура, змеились провода, мерцали экраны.
Никита лежал на спине, и лицо его казалось безмятежным, только слишком бледным. От его руки тянулись к монитору провода датчика. Если бы не весь этот антураж и мерное пиканье приборов, можно было бы подумать, что он просто спит. И все равно сердце рвалось видеть его таким. В груди защемило нестерпимо. Инна сама не заметила, как по щекам заструились слезы.
Боясь задеть это сплетенье проводов, она осторожно тронула его руку. Но взяться не решилась. Боялась что-нибудь нарушить.
– Никита… – выдохнула тогда. – Поправляйся скорее. Пожалуйста. Не оставляй меня. Я же люблю тебя…
Дурацкие слезы мешали, застилали глаза, жгли веки. И платка, как назло, с собой не оказалось – уезжала из дома в спешке. Она утирала их руками. А когда снова взглянула на Никиту – вздрогнула, а в следующую секунду чуть не задохнулась от эмоций. Он смотрел на нее из-под полуопущенных век. Взгляд его был затуманенным, но он точно смотрел на нее!
– Никита! – выдохнула Инна. – Ты…
И больше ничего не смогла произнести – горло вдруг перехватило. Несколько долгих секунд он просто смотрел на нее, а затем пошевелил пересохшими губами, как будто что-то беззвучно прошептал.
– Что, Никита? Тебе что-то нужно? Врача позвать? – встревожилась Инна.
И тогда он произнес чуть громче:
– Я тоже тебя люблю…
Эпилог
Спустя два года события позапрошлой весны слегка затерлись. Но лишь настолько, чтобы не думать о них постоянно.
Многое Дементьев хотел бы забыть навсегда, вытравить из памяти начисто. Особенно то, что случилось с Дианой. Его грех, его фатальную ошибку, его измену. Стыд, тошнотворный, жгучий, удушающий до сих пор захлестывал, когда вдруг всплывал в уме тот злополучный вечер. Впрочем, и то, что ему предшествовало, тоже вызывало пусть не стыд, но досаду на себя и раздражение. Каким тупым и самодовольным придурком он себе казался, когда вспоминал, что ему льстило отношение Дианы: ее восторженный блеск в глазах, ее забота и услужливость, ее привычка смотреть ему в рот. Пусть он и не хотел даже в мыслях этой преступной связи, но ему было приятно ее обожание, чего уж. Это тешило самолюбие и просто повышало настроение.
Теперь же подобные моменты имели абсолютно обратный эффект. Словно после случившегося у него выработался условный рефлекс. Или же, обжегшись на молоке, Дементьев теперь дул на воду.
На новой работе тоже были какие-то женщины, молодые и не очень. С ними так же приходилось контактировать, и кое-кому он успел понравиться. Но сейчас любые проявления женского интереса неизменно доставляли внутренний дискомфорт. Даже невинный и шутливый флирт коллег из бухгалтерии, где сидели дамы, сплошь семейные и по большей части в возрасте.
Ну а более смелые заходы будили в нем и вовсе резкое отторжение. По этому поводу у него даже возник конфликт с кадровичкой, тридцатилетней разведенной женщиной.
Сначала она зачастила в их отдел или же его вызывала в кадры по любой мелочи, притом всегда была любезна и мила – это всё уже напрягало. А на новогоднем корпоративе, где их генеральный велел всем начальникам отделов непременно появиться, кадровичка, после нескольких бокалов шампанского, подплыла к Дементьеву.
– Никита Андреевич, смотрю, вы заскучали. А тут, как специально, объявили белый танец, – игриво произнесла она и соблазнительно улыбнулась. – Не откажете?
Дементьев в тот момент переписывался в мессенджере с Инной. Она как раз скинула ему фото Машиной мордашки, перепачканной шоколадной пастой.
«Полюбуйся на эту красавицу:)) Собралась я сделать крем для торта, достала нутеллу, оставила на столе и вот тебе – пожалуйста. Теперь всё вокруг в шоколаде: и стол, и стены, и она сама».
Он, улыбаясь, как раз выбирал подходящий стикер и не сразу обратил внимание на кадровичку. Тогда она повторила громче, привлекая:
– Никита! Прочь телефоны! Вы сюда пришли развлекаться!
Дементьев нахмурился, посмотрел на нее непонимающе.
– Танцевать! Идемте скорее танцевать, пока песня не закончилась!
Кадровичка потянулась к нему, но он бездумно отшатнулся. Затем отвел ее замершую в воздухе руку.
– Извините, я не танцую.
Кадровичка пару раз сморгнула с растерянной улыбкой, обескураженная отказом. Но тут же продолжила: