Зимняя бухта - Валь Матс. Страница 13

— Ты ходишь в этот класс!

— Ну да, — сказал я. Как будто для меня сидеть тут и подражать чьему-то стилю — самое обычное дело.

— Вот это совпадение! — Девушка села рядом со мной и посмотрела, что я написал.

— Чем занимаетесь?

— Возьми книгу вон там, с верхней полки… — и я изложил ей, что сказал Янне.

А потом склонился над листком и продолжил писать.

Сестры и братья, видели ли вы остров Эссинген, с его высоким мостом, Бьёрнхольмен и остров Кэрсён? Видели ли вы, как лодки несутся на всех парусах со стороны Броммы?

О, братья мои и сестры! Многого вы не знаете в этой жизни, многого вы не видели!

Я кое-где стер ластиком, кое-что поменял, и мне стало казаться, что написанное мною звучит почти как изданная рукопись. Я написал «2» и начал еще один вариант. Попутно косился на Элисабет, которая схватила толстый кирпич под названием «Неизвестный солдат» [12]. Она читала, и морщинка у нее над переносицей все углублялась. Элисабет оглянулась. Янне Хольм, звучно жуя вачку, достал стопку бумаг.

Элисабет смотрела на Янне, почесывая лоб карандашом. Глубоко вздохнув, склонилась над листом бумаги. Начала писать. Я продолжил свой труд.

— Время вышло, — объявил Янне. — Напишите свою фамилию и фамилию автора, чьему стилю вы старались подражать.

В самом низу листа я написал свое имя, а рядом — «Уолт Уитмен». Из динамиков раздался звонок. Янне перекричал его:

— Дальше у вас театр. Театральные занятия проходят в театральном зале, это подвальный этаж. До завтра. Всего хорошего.

13

О, сестры и братья! Когда Навозник начал ходить к моей матери, мне было семь лет; еще два года оставалось то того, как он навсегда перебрался к нам и занял мое место в двуспальной кровати. Мне приснился кошмар. Я тихонько прокрался в гостиную, желая свернуться под бокому матери. Но там лежал Навозник. От него пахло потом, пивом и табаком.

Я хотел свернуться под боком у матери, но он проснулся и велел мне исчезнуть.

И тогда, о сестры мои и братья, тогда я познал, что такое ненависть!

Театральный класс — огромный зал без окон, поделенный занавесом на две части. В зале был рояль, а еще громадная трибуна, где могли усесться человек пятьдесят. Она доходила почти до потолка, а потолок был высокий. Под потолком гроздьями висели лампы и прожекторы. Возле рояля стояло кресло с высокой спинкой, ткань на нем лопнула. Вдоль стен — стулья, поставленные друг на друга.

Мы собрались у трибуны. Кто-то уселся за пианино и стал наигрывать. Оказалось — тот верзила, Стаффан.

Почти незаметная дверь в стене открылась, и вошли мужчина и женщина. Мужчина темнобородый и носатый, женщина — широкая и кругленькая. И босая.

Женщина устроилась в кресле. Мужчина взял один из составленных друг на друга стульев и сел рядом с женщиной.

Мы затихли, Стаффан тоже, и женщина начала говорить. Голос у нее был глубокий, красивый — я совсем не такого ожидал.

— Меня зовут Лиса Сандстрём.

— А меня — Янос Яначек, — добавил мужчина. Женщина, Лиса, продолжила:

— Добро пожаловать в нашу школу, на наш курс. Театральный курс будет занимать у вас двенадцать часов в неделю.

Она замолкла, и слово взял Янос:

— Предмет «театр» включает сценографию, свет, движение, голос, историю театра, а также импровизацию и сценическое мастерство.

Лиса продолжила:

— Чаще всего вы будете иметь дело с импровизацией и сценическим мастерством. А сейчас представьтесь, познакомимся друг с другом. Давайте сядем в круг на полу.

Мы уселись в кружок. Нам предстояло не только представиться, но еще и рассказать что-нибудь о себе в третьем лице. Когда очередь дошла до Эли-сабет, я по ее дыханию понял, как она разволновалась. Элисабет резко встала, чуть не вскочила, и заговорила так, будто хотела поскорее закончить:

— Элисабет несчастна, потому что все ужасно сложно. Она отправляется в город купить блузку. Иногда, когда у нее плохое настроение, ей хочется купить блузку. Элисабет говорит матери: «Мне надо купить блузку». И едет в город, ходит по магазинам, ищет блузку. Но не покупает. Она только ищет. Чаще всего она ходит за блузками в «Нордиска Компани-ет». В детстве она часто ходила в этот магазин с мамой. Мама все время ездила в «НК» за блузками. Элисабет ходит, трогает блузки. Берет ткань, потирает пальцами.

«Потрогай ткань, — учит ее мама. — Фактуру, качество». Элисабет трогает ткань. «Очень хорошее качество», — говорила Элисабет матери десять лет назад. А теперь она здесь, трогает ткань. И ничего не покупает. Но вчера она купила вот что. Это новая блузка Элисабет. Элисабет хотелось красного, и только красного. Что угодно, лишь бы красное, думала она, отправляясь вчера за блузкой.

И вот она ходит по магазинам, ищет красную блузку, находит, а когда возвращается домой, там оказывается один человек, который спас ее младшую сестру. Он стоит в нашей гостиной со своим приятелем, и вид у него такой, будто он всю жизнь только и делает, что спасает тонущих. Я чуть не плачу, глядя на младшую сестру. То есть — Элисабет чуть не плачет… Сестру Элисабет зовут Патриция, она всегда боялась воды.

— Спасибо, — перебил Янос. — Следующий, пожалуйста.

Я встал.

— Мой приятель Смурф пришел ко мне, а я еще и не вставал…

В третьем лице, — напомнил Янос. Я продолжил:

— Йон-Йон еще в кровати, хотя уже полдень. А Смурф, прежде чем заявиться к Йон-Йону, выпрашивал у бабушки на кухне булочки. И в спальню заходит с набитым ртом. Запихнул в рот пять штук сразу и пытается что-то сказать. Да у него и получается, почти все понимаешь, что он говорит, хотя у него между щеками — полпротивня булок. У Смурфа пасть жуть какая громадная. И зубы тоже. Однажды он открыл зубами бутылку колы. В пятом классе. Сломал передний зуб, и ему вставили золотой. И теперь, когда Смурф гогочет, этот золотой зуб блестит. А Смурф гогочет постоянно. Раскрывает пасть, и — «га-га-га». Когда Смурфу и Йон-Йону было десять, им пришлось посмотреть «Психо». Приятель Йон-Йоновой мамы взял этот фильм в прокате. Решил, что парням надо посмотреть что-нибудь интересное. А они чуть не рехнулись потом. Йон-Йон еще несколько лет боялся принимать душ.

— Спасибо, — сказал Янос, и я сел.

Все сидевшие в круге представились, и мы стали раскладывать на полу маты. Толстые такие маты, как у гимнастов.

— По двое, — объявила Лиса и взяла Яноса за руку. Они сделали кувырок, двигаясь бок о бок. Потом кувыркнулись еще несколько раз, и все это время касались друг друга.

— По двое, — скомандовал Янос. — Можете делать любые движения, но по двое и касаясь друг друга.

Я повернулся к Элисабет, а она — ко мне. Она протянула руку ладонью вперед, почти как знак — «остановись». Я приложил свою ладонь к ее. Рука у нее оказалась теплая и влажная. Взявшись за обе руки, мы поднялись и направились к матам. Стаффан уже кувыркался с Уллой и всеми ее юбками.

— Не расцепляемся? — спросила Элисабет. Я положил ладонь ей на руку, Элисабет коснулась моей ладони.

Держась за руки, мы вернулись к мату и сели. Встали на колени, наклонились вперед, касаясь друг друга. Потом сделали кувырок, снова сели, и все это — не расцепляя рук.

Мы еще кувыркались — вперед, назад — касаясь друг друга, и когда я трогал ее, осязал ее кожу, когда до ноздрей моих доходил ее запах, мне хотелось сгрести ее в охапку, обнять и поцеловать; я хотел сказать ей, что люблю ее. Мне хотелось закричать: «Я люблю тебя, люблю, люблю», но из губ моих не исходило ни единого звука.

14

Волосы, о братья, развевающиеся волосы! Длинные мамины волосы раскинуты по подушке воскресным утром; вот покачивается хвост Лены Туреллъ; вот Бленда Тофт со своим невозможным водопадом, золото струится по плечам и спине, источая запах яблок.