Режиссер Советского Союза - Тенгриханов Александр. Страница 41

– Вы никогда не задумывались, что искусство может носить просветительский характер? – отвечаю собеседнику. – Не радовать глаз кучки якобы ценителей, которые стараются создать мнение, какие картины сейчас наиболее популярны, а быть понятным для всех. Пикассо и прочих Кандинских могут покупать на аукционах за миллионы. Но простой народ будет наслаждаться Боттичелли, Микеланджело, Рубенсом или Саврасовым. Потому что они им понятны. И людей сложно заставить поверить, что вот эта хрен поймешь какая мазня – искусство.

Делаю глоток вина и понимаю, что народ слушает, но настроен резко против моих слов. Только Алена загадочно улыбается. Я тем временем продолжаю:

– Основной посыл наших работ – это социальная тематика. Агитационные плакаты для того и нужны. Мы подняли вопрос борьбы с пьянством и некоторыми нездоровыми явлениями советского общества. Наверное, поэтому и государство быстро отреагировало на наш посыл, так как это важно для советского социума. Не для группы лиц, пытающихся доказать, что их творчество необходимо публике, нужно той это или нет. А для простых людей, часть которых наши работы могут спасти от разного рода глупостей. Что касается успеха на Западе, – поднимаю руку, не дав Рабину возразить, – то мои оригинальные календари сейчас с успехом продаются в Европе. Не в двух-трех галереях для зажравшихся буржуев и прочей декадентствующей сволочи. Их массово покупают простые люди, которым нравится посыл, изображенный на фотографиях. И это успех, который я собираюсь развивать, так как идей у меня хватает.

Народ зашумел после того, как я закончил свою речь. И не сказать, что особо полыхал негативом. А вот товарищ Оскар ожег меня неприятным взглядом.

– То есть, по-вашему, остальные области живописи не имеют права на существование? – не сдавался настырный Рабин.

– Кто я такой, чтобы рассуждать о таких глобальных вопросах? Если речь идет о нашей стране, то могу дать вам совет, – увидев кивок собеседника, продолжаю: – Никто не мешает художникам иметь свои студии. Как вариант, несколько единомышленников могут объединиться в артель, я просто незнаком с законами в этой сфере. Вместо того, чтобы устраивать подпольные выставки и продавать картины иностранцам, вы можете стать их официальным администратором.

Вспомнил я про этого кренделя. Типа непризнанного гения и светоча авангардизма, или чего он там писал. Товарищ как раз меня перебил:

– И какой в этом смысл?

– Выйдете на Минкульт, Внешторг или иные организации, – а вот теперь Рабин был точно растерян. – И продавайте свои работы за границу. Если вы говорите, что художника хорошо встречает западная публика, так почему на этом не заработать? Стране очень необходимая валюта. Вам – почет, награды и прочие плюшки. Только нужно жопой шевелить, а не жаловаться на весь мир и заниматься эпатажем. Или, может, вопрос в том, что на Западе интересен только тот художник, который якобы притесняется властью?

Упомянутый Зверев всхлипнул и чуть не подавился очередным бокалом вина, которое он уничтожал с завидной скоростью. Остальной народ загудел явно неодобрительно. Понятно, что многие считают себя этакими неформалами. Рабина это точно не касается, у него есть явный коммерческий интерес.

– А я вот не хочу, чтобы мои стихи печатали в советских изданиях! Мы сами распространяем их для публики! – пафосно воскликнул Губанов, тот самый возлюбленный Басиловой.

– Очень зря, Леонид, – отвечаю поэту. – Писать и декларировать стихи для небольшой кучки восторженных почитателей – это путь в никуда.

Как вы можете быть уверенными, что пишете что-то действительно стоящее, если о вас знают пара сотен человек? Да и зачем лишний раз связываться с самиздатом?

Здесь разгорелся самый настоящий спор. Местный народ, чье объединение недавно закрыли, неслабо так лез в политику. Вплоть до того, что устраивал акции протеста и небольшие демонстрации. Я, честно говоря, малость выпал в осадок. Раньше думал, что первые массовые акции начались после экскурсионной поездки советской армии в Прагу. Ан нет. Какие здесь, оказывается, гуманные власти. Думаю, в Москве моего времени подобные демонстранты штрафом бы не отделались.

У прежнего Лехи в этом плане особой информации не было. Человек жил как обычный гражданин, стараясь не лезть во всякие неприятности.

– Какой у вас интересный гость, Алена, – произнес новый персонаж.

Я так понял, не все гости вернулись с кухни, и парочка заседала там, пропустив нашу эмоциональную беседу. Молодого плечистого парня я не знал, а вот стоящего за ним невысокого лысоватого мужчину недавно видел в кино. В прошлой жизни я тоже видел много фильмов с его участием. Евстигнеев оттеснил молодого и задал вопрос:

– Вы считаете, что искусство должно быть именно массовым? А как быть с разного рода параллельными течениями? Тот же нуар или неореализм, в стиле которого снят ваш фильм. Я его смотрел и должен сказать, что был впечатлен.

Сам не заметил, как кровь бросилась в голову. Похвала такого человека дорогого стоит. Надеюсь, народ подумает, что это от выпитого вина. Мэтр же продолжил:

– Есть высокое искусство в театре или поэзии, но должны существовать и другие дороги. Вдруг мы идем неверной дорогой?

– Единственным критерием оценки творчества является публика. У нуара она своя, так же, как у разного рода авангардистов. Меня привлекает работа на массового зрителя. Думаю, в итоге получается определенный баланс. Главное – не шарахаться в совсем уж экстремальные вещи.

Смотрю, вроде народ начал воспринимать меня более благожелательно. Наконец внимание переключилось с моей персоны, и люди начали обсуждать свои темы. Я особо не лез, но внимательно слушал. Не скажу, что получал искреннее наслаждение, но было интересно. Особенно когда Окуджаву уговорили спеть. Хорош все-таки Булат! Знаете, я ранее не слышал его «Песенку о Лёньке Королёве» и «Не бродяги, не пропойцы». В исполнении автора это просто чудо! Какой же диссонанс с песнями моего времени. Просто обидно, что «поющие трусы» заменили нам настоящую музыку.

Глянул на часы. Думаю, пора собираться домой, о чем сообщил гостеприимной хозяйке. Я все-таки человек женатый, а время уже ближе к одиннадцати. Стишки Губермана я слышал в прошлой жизни, думаю, проживу и без них. Поэтому тихо сообщил хозяйке, что мне пора.

– Надеюсь, увидеть вас у себя еще раз, – Алена протягивает на прощание руку и мило улыбается.

Рядом стоит уже слегка поддатый Губанов, который далек от добродушия его супруги. Они, оказывается, в браке, чего я не знал. Целую руку хозяйки салона, жму граблю недовольного Леонида и выхожу на лестничную площадку.

На улице вдыхаю морозный воздух и направляюсь в сторону «Маяковки», до которой отсюда идти меньше десяти минут. По дороге размышляю, но так не прихожу к выводу, стоило ли посещать это заведение. Было достаточно душевно, если не касаться политики. Все равно нужен определенный круг знакомых вне актерской среды, для дальнейшей работы. Не искать же на стороне тех же художников. С другой стороны, многие разговоры мне откровенно не понравились. Не сказать, что в квартире собрались откровенные антисоветчики, но неприятный осадочек остался. Только если я влез во все эти расклады, то надо гнуть свою линию. Я от нее отступать и не собираюсь. Не нужны мне всякие обвинения в поддержке диссидентов и прочей нечисти.

Хотел пообщаться с Окуджавой, но тот как-то особо не шел на контакт. Евстигнеев тоже ограничился парой вопросов и переключился на своих знакомых. Остальные мне не интересны. Разве что хозяйка салона. Но с ней тоже особо не пообщаешься, там есть ревнивый муж. Хотя я к ней и не думал приставать. Не мой типаж – да и вообще, это будет выглядеть пошло. В итоге у меня осталось весьма двойственное впечатление. Нужно мне все это или нет?

Домой приехал ближе к двенадцати. Тихо разделся и нырнул в ванную. Вроде пятница, Зоя обычно смотрит до упора телек, а потом читает. На дачу завтра не надо, поэтому можно отоспаться. Хотя двое мелких рыжих метеоров имеют на это свое мнение. Но меня встретила тишина и покой.