Слово Ветра (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 15

— Без изменений, — мама отвечает бесцветным голосом и, сжав на груди трясущиеся руки, подходит к окну.

А я на расстоянии ощущаю её боль и окончательно посылаю к чёрту все обиды. На мобильном включаю мультики и прошу Марусю немного посидеть в уголке. Малышка кивает. В крохотных ладошках стискивает плюшевого зайца, которого повсюду таскает с собой, и делает вид, что с интересом смотрит на экран. А сама волнуется не меньше моего и боится незнакомого места, моей матери, да и, что греха таить, моих слёз. И всё же Руся стойко держится и даже не хнычет. Маленькая, но такая сильная и закалённая жизнью, она сейчас отчего-то напоминает мне Ветра в юности.

Целую кроху в лохматую макушку. Сегодня, к сожалению, мне было не до причёсок. А потом подхожу к матери. Обнимаю ту за плечи. Носом утыкаюсь в белоснежный воротничок, пропитанный ароматом знакомых духов, и даже не пытаюсь скрыть слёз.

— Он справится! — уверяю не маму — себя.

Глупо, конечно, но мне тоже сейчас нужна поддержка. Тихие объятия и слова надежды. Но мама не спешит на помощь. Напротив, небрежно дёрнув плечом, она отходит от меня. Её обида никуда не делась. А может быть, стала только сильнее.

— Что произошло, мам?

Стою на месте, безвольно опустив руки по швам. Я понятия не имею, о чём принято говорить в подобных ситуациях, но чувствую, что не могу молчать. В отличие от мамы.

— Прошу, поговори со мной! — голос срывается от слёз, колом застрявших в горле. — Пожалуйста!

Мама всхлипывает и качает головой. В сером свете дождливой осени её сгорбленный силуэт видится мне чересчур хрупким и сломленным. Понимаю, что ей не хочется вспоминать, но я должна знать…

— Я ему говорила: не лезь! — сквозь минуты молчания, хрипит мать и снова содрогается в немом плаче. — А он… он сказал, что не простит себе, если снова струсит…

— Мама…

Наплевав на гордость, подбегаю ближе. С силой сжимаю тонкие плечи. Такие слабые и податливые, что не на шутку становится страшно.

— Пожар начался вчера вечером во втором цехе, — на одном дыхании бормочет мама. — Отцу сразу позвонили. Вызвали пожарных. Поначалу казалось, что всё под контролем. Рабочих эвакуировали, огонь локализовали.

Сквозь слезы и глухие стенания мать говорит всё тише и тише.

— Пожарные и сами не понимают, как пламя перекинулось на административное здание. А оно, сама знаешь, старое уже. Перекрытия ни к чёрту.

В голове шумит так, словно все паромы мира враз загудели. Я с трудом разбираю слова матери. Почти не слышу, как она ворчит на пожарных и проклинает легкомыслие отца, за каким-то лешим, так некстати заглянувшего к себе в кабинет.

— Мам! — шепчу, когда родной голос обессиленно смолкает. — Папа поправится? Правда?

Мама кивает в ответ, хотя чувствую, что лжёт. Это я живу надеждой, она – давно научилась смотреть фактам в лицо.

— Нана! — внезапно шелестит Маруська, поправляя на носу очки. Её робкий писк слишком невнятный и смазанный. А простое «Нана» звучит почти как «мама». У малышки закончился мультфильм. Только и всего. Но для моей матери она становится катализатором безумия.

— Залезла в кабалу всё-таки? — мама бросает холодный взгляд в сторону девочки, словно только заметила её присутствие, и с отвращением морщит нос.

— Не надо, – мотаю головой, не желая ссориться. И всё же размыкаю объятия. Мне и так тошно, ни к чему умножать боль. — Лучше скажи, к папе можно?

— Хм, — мама хмыкает и переводит взгляд на меня. Вот только отвращения в нём не становится меньше.

— К нему было можно все последние годы, но тебе было не до нас, — жалит в самое сердце. — А сейчас поздно, Нана!

— Что говорят врачи? — я старательно пропускаю едкие замечания мимо ушей, но маме настолько плохо, что единственным выходом она видит нападение.

— Всё никак не дождёшься, когда он сдохнет? – безжалостно бьёт словами. — Ты же этого хотела? Да? Проклинала его? Ненавидела? Теперь счастлива?

— Мама, перестань! — не узнаю свой голос. Низкий. Глухой. Надрывный.

— Если бы не ты, Нана, — мать тычет в меня дрожащим пальцем. — Игорь был бы жив! Он бы никому и ничего не пытался доказать! Его смерть — это полностью твоя вина!

— Мама, очнись! — я подбегаю ближе и начинаю трясти её за плечи. — Папа живой! Слышишь? Живой!

Но мать не реагирует. В своей агонии она продолжает вбивать ржавые гвозди в мою душу.

— Скажи, Нана, это ты надоумила Ветрова отомстить так жестоко?

— Что ты несёшь? — хватаясь за голову, повышаю голос. Да что там, почти ору, позабыв про Маруську и больничные стены.

— Вы с Ветровым уже можете начинать праздновать победу! — мать не слышит и обезумевшим от боли взглядом выжигает проплешины в моей броне.

— О чём ты? — зажмуриваюсь от непонимания. — При чём здесь Сава?

— Не считай меня за идиотку! Думаешь, я не понимаю, чьих рук этот пожар? Слишком грязно сработано, Нана!

— Бог с тобой, мама! Ветрову-то это зачем? Он сбежал от нас, так и не узнав правды. Укатил к своей в бабке в Штаты и живёт припеваючи.

— Какая же ты дура, Марьяна, — с ехидцей произносит мать и начинает смеяться. — Наивная и слепая!

— Хватит, мама! Остановись! — озираясь на перепуганное личико Маруси, давлюсь слезами. А потом в голове складываю два плюс два. — Тем утром, когда я вернулась за мобильным, когда Сава сбежал… Мама, он поднимался за мной в квартиру?

— Да.

Всего две буквы, но те острее лезвия рассекают сердце на части.

— Ветров всё слышал?

И снова кивок в ответ. Тот вышибает остатки воздуха из лёгких. Не чувствуя ног, по стенке оседаю на бетонный пол. Как заведённая, кручу головой. Теперь кажется логичным и побег Ветрова, и ненависть в его взгляде. И всё же я никогда не поверю, что Сава способен на месть.

Мы больше не говорим. Мать отрешённо смотрит в окно. Я на неё и изредка на Маруську. Час, второй, третий… Время тянется мучительно медленно, как ириска, вытаскивая пломбы со старых ран и оголяя нервы.

Мимо нас изредка проносятся люди в белом. Одни с сочувствием заглядывают в душу, другие равнодушно проходят стороной. Там, где для нас маячит конец света, для них — привычные будни.

Маруся всё чаще начинает хныкать. Ей скучно и давно пора обедать, но мне не хватает силы духа, чтобы уйти. Я сажу малышку на колени и умоляю ещё немного подождать, словно чувствую, что осталось недолго…

— Господи, Нана! — взрывается мать, стоит Марусе снова заплакать. — Какого чёрта ты притащила с собой ребёнка?

— Мне не с кем было её оставить, — качаю кроху на коленях, но всё без толку: детские слёзы не утихают.

— Она голодная, — чуть мягче добавляет мама, а потом в привычной манере укоряет меня в глупости. — И ты, разумеется, ничего с собой не взяла? Не мать, а горе луковое!

— Прости, как-то не подумала! — срываюсь в ответ. Неужели она не понимает, что творилось в моей голове после её звонка?

— Через дорогу кулинария, — мама взглядом указывает в окно. – Купи ей хотя бы пирожок, а то нас скоро выгонят из-за её нытья!

— Ладно! — соглашаюсь и натягиваю на Марусю тонкую шапочку. — Перекусим?

Малышка кивает. Хватает со скамейки своего зайца и переплетает наши ладони.

До местной кулинарии и правда подать рукой. Больничный двор, небольшая парковка и пешеходный со светофором. Уже через пару минут Руся с жадностью уплетает пирожок с рисом и запивает тот сладким чаем. Не наевшись, просит добавку, а я не смею отказать.

Прихватив с собой немного выпечки для мамы, минут через двадцать мы спешим обратно. У светофора замираем на красный. Маруся трясёт своим зайцем и что-то бормочет себе под нос. Я же отсчитываю секунды до зелёного. Вот только звонок моего мобильного раздаётся чуть раньше.

— Нана, – глухой шёпот обжигает слух. — Его больше нет, — разрывает сердце. — Всё из-за тебя! Слышишь? – лишает рассудка.

Глаза заволакивает слезами. Дыхание застревает в груди. Выронив из рук мобильный, зажимаю ладонью рот, чтобы своим воем с ума не свести Марусю.