Техник - ас (СИ) - Панов Евгений Николаевич. Страница 80

— Ты это брось! Старшина велел искать партизан и установить с ними связь. И без самодеятельности.

— А на хрена вы сдались партизанам, такие красивые?— проговорил я прячась за густой листвой кустарника и оставаясь для них невидимым.

От моего голоса они оба аж подпрыгнули и заозирались по сторонам.

— Кто здесь?— один из этих двоих скинул винтовку с плеча и перехватил поудобнее.

— Товарищи, не стреляйте! Мы свои! Нам до партизан надо!— его товарищ усиленно крутил головой и чуть не подпрыгивал от возбуждения.

— Вы винтовочки то на землю положите и пять шагов назад. И без глупостей,— я для убедительности передёрнул затвор, чтобы он погромче клацнул.

Оба любителя лесных прогулок послушно сложили оружие и попятились назад. Я вышел из-за кустов, заставив их невольно вздрогнуть. Ну, да, стараниями Риты мы были в чистой добротной немецкой форме.

— Так я повторюсь, нахрена вы нужны партизанам? Какой от вас прок, кроме расхода патронов на ваш расстрел?

— А вы кто?— чуть слышно спросил тот, которого звали Серёга.

— Дед Пихто!— я усмехнулся,— И бабка у меня тоже Пихто. И внучка Пихто. ПихтЫ мы. ФамилиЁ у нас такое.

— А мы это,— захлёбываясь начал тот, что был для меня пока что безымянным,— Мы с "Русской дружины". То есть мы раньше были в Красной армии, потом попали в плен, а потом сюда. Нам к партизанам надо. У нас сведения есть,— он забывшись сделал пару шагов вперёд и резко остановился, увидев направленный прямо ему в лоб ствол снайперской винтовки. Намёк он понял и попятился обратно на своё место.

— То есть вы воевали против немцев, потом попали в плен и пошли служить тем же немцам?— я хищно прищурился,— Я ничего не перепутал?

Тот, что Серёга начал тихонько по миллиметру смещаться за спину своего спутника.

— Даже не пытайся!— у них за спиной как из-под земли выросла Рита с автоматом,— И не оборачивайся!

— Ну так что с вами делать, граждане предатели?— я пристально смотрел им в глаза. Молодцы, взгляд не отвели.

— Да пристрелить их, товарищ майор, и всех делов. Время ещё на них тратить,— молодец, Рита, обозначила кто есть кто.

Тот, имя которого я ещё не знал, весь как-то сдулся. Плечи его опустились, голова поникла. Он тяжело вздохнул и произнёс,— Стреляйте, товарищи. Мы всё понимаем. Только дайте вначале рассказать, ради чего мы вас разыскивали.

Мы с Ритой развели этих двух кадров в разные стороны и пока она стерегла одного, я допрашивал другого. Вернее даже не допрашивал, а выслушивал, потому что они оба старались выговориться по-полной. Мне оставалось лишь задавать уточняющие вопросы.

От них я и узнал о том, что натворил расстрелянный нами эшелон на станции. Влетев на полной скорости, он на стрелке сошёл с рельс и врезался в цистерны с топливом, сминая их и сам сминаясь в гармошку. Вагоны наползали один на другой, когда разлитый бензин полыхнул. Почти сразу рванули сдетонировавшие снаряды и авиабомбы. Взрыв разметал остатки вагонов и волной пылающего бензина накрыло эшелон везущий к фронту солдат. Спастись почти никому не удалось. Стоящий там же на соседних путях состав с танками тоже весь искорёжило. Некоторые танки, в том числе и тяжёлые "Тигры", восстановлению не подлежат. Станция до сих пор не может работать в полном объёме. Смогли лишь пробросить одну ветку пути, да и ту временно. Водокачку, уничтоженную взрывом, пока не восстановили. В прилегающем посёлке действует комендантский час. Все посты усилены и выставлены дополнительные. Немцы прочесали все окрестности, но безрезультатно и теперь срывают злобу на местных жителях, без лишних разговоров расстреливая и вешая всех нарушивших комендантский час. На усиление охраны из-под Жлобина из деревни Красный Берег перебросили ту самую "Русскую дружину", набранную из числа советских военнопленных. По словам Сергея и Николая, так звали второго, тех, кто искренне хотел служить немцам были единицы. В основном шли туда для того, чтобы спастись от побоев и издевательств и от отправки в Германию в лагеря смерти. А вот от той части их рассказа, ради которой они и искали партизан, у меня буквально зашевелились волосы на голове.

(ОТ АВТОРА; всё написанное далее является РЕАЛЬНОЙ историей...страшной историей, которую забывать НЕЛЬЗЯ!)

В самом начале войны немцы заняли крупную белорусскую деревню Красный Берег. Почти сразу в старой помещечьей усадьбе был оборудован военный госпиталь. Вскоре всем, кто умел, а главное хотел, думать стало понятно, что Блицкриг забуксовал и война принимает затяжной характер. Количество раненых солдат и офицеров всё увеличивалось. В конце 42го-начале 43го года после ряда поражений остро встал вопрос о донорской крови, которой катастрофически не хватало. И тогда гитлеровцы нашли, как им показалось, идеальный выход из создавшегося положения. Они решили брать кровь у...детей. У детей тех самых славян, которых сами же считали неполноценной расой. Видимо сильно прижало. Рядом с госпиталем появился детский концентрационный лагерь, куда свозили изъятых у родителей детей со всей округи. Брали не всех, а только в возрасте 8-14 лет. В этот период в организме ребёнка идёт гормональная перестройка и кровь имеет самые сильные свойства.

При поступлении в лагерь детей осматривали на предмет заболеваний и делили на две группы. В первую отбирали детей с первой группой крови. У них забирали кровь сразу всю. Вторая группа предназначалась для многократного забора крови. Ещё часть детей отправлялись в другие госпиталя, в том числе в Германию, в качестве живых резервуаров с донорской кровью.

Был разработан ужасающий бесчеловечный и садистский способ добычи крови. Ребёнку вводили вещество-антикоагулянт и подвешивали за подмышки, сильно сжимая при этом грудную клетку для лучшего и более полного оттока крови. На ступнях делался глубокий надрез, либо глубоко срезалась кожа, либо ступни полностью ампутировались. Кровь стекала в специальные ёмкости и затем переливалась раненым немецким солдатам и офицерам. Был ещё и другой, более "гуманный" способ. Добрые приветливые тёти в белых халатах клали ребёнка на специальный стол, руки просовывались в специальные отверстия, в вены втыкали иглы и выкачивали всю кровь. При таком способе ребёнок просто засыпал. Навсегда. Трупы детей потом сжигали на костре.

В охране и администрации детского концлагеря служили вместе с немцами и украинцы, белорусы и русские, перешедшие на службу к немцам. Они, стараясь выслужиться перед своими хозяевами, отличались особой жестокостью и безжалостностью, особенно украинцы с западной Украины [92].

Сергей с Николаем закончили свой рассказ, а я сидел в полном ступоре. О лагерях смерти, таких как Освенцим и Дахау в будущем слышали, наверное, все. Но мало кто слышал о детских донорских лагерях. По-видимому в советское время об этом умалчивали, боясь вызвать волну ненависти по отношению как к немцам их того же ГДР, так и к отсидевшим и уже, зачастую, реабилитированным бывшим коллаборационистам их числа украинцев, белорусов и русских. Ведь были ещё живы родители, у которых дети пропали в годы войны на оккупированных территориях.

На Риту тоже было страшно смотреть. Безжалостная машина смерти, которая могла абсолютно хладнокровно перерезать горло фрицу и сразу после этого пойти обедать, стояла не моргая глядя в одну точку. Из глаз у неё непрерывным потоком текли слёзы.

— Нам старшина приказал во что бы то ни стало найти партизан и сообщить обо всём. Нужно детей спасать,— произнёс Николай после недолгого молчания. Было видно, что и им обоим было тяжело вспоминать всё это.

— Что за старшина? Кто он такой?— я стряхнул с себя оцепенение. Сейчас не время для этого.

— Старшина Плужников. Ну, то есть, бывший старшина. Он у нас фельдфебель нашей первой роты. Нормальный мужик. Руководитель нашей подпольной ячейки,— подключился к разговору Сергей.