Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь. Страница 58

С другой стороны, использование иероглифов способствовало образованию стабильной литературной традиции, литературного языка, который существенно отличался от разговорного и, пожалуй, был слишком сложным даже для среднего книжника древности. Тогда как фонетическая запись естественным образом следовала за изменениями, происходящими в живом языке, язык графических символов, менее зависимых от звучания, достиг значительной свободы в лексике и грамматике. Он не был связан практикой разговорного языка, и в его рамках постепенно сложились собственные правила синтаксиса, возникла собственная лексика, которая отложилась в литературных произведениях различных эпох. Таким образом, письменный язык существовал независимо от разговорного, однако он тоже менялся в незначительной степени вслед за литературной модой.

С течением времени различия между литературным и разговорным языком нарастали, и сегодня, имея в виду чисто психологические трудности, практически нет особой разницы между изучением китайцем древнего китайского языка и языка иностранного. Синтаксические структуры современного и древнего языков значительно различаются, поэтому простая замена слов современного языка словами древнекитайского языка невозможна. Например, современное словосочетание «три унции серебра» следует изменить синтаксически — «серебро три унции». Если на современном языке мы говорим: «Я никогда не видел (этого)», то синтаксис древнекитайского языка требует последовательности «Я никогда этого видел», и дополнение обычно ставится перед глаголом с отрицанием. Китайские школьники, изучая древнекитайский язык, часто допускают такие же ошибки, что и английские школьники при изучении французского языка, говоря на английский манер «je vois vous» вместо правильного «je vous vois». Точно так же, как изучение любого иностранного языка требует интенсивного общения на нем, после чего только и возможно настоящее знание этого языка, так и умение более или менее прилично писать на древнекитайском языке требует многих лет (минимум десяти) заучивания наизусть древних классических произведений. Немногие в совершенстве владеют иностранными языками, и очень немногие китайцы действительно умеют, соблюдая все правила, писать на древнекитайском языке. На сегодняшний день в Китае лишь три-четыре человека умеют писать на классическом языке эпохи Чжоу. Большинство же из нас, интеллигентных китайцев, вынуждены смириться с тем, что древний язык стал сугубо книжным (иностранцы, впрочем, довольно легко им овладевают). Так был утрачен истинный аромат родного языка.

К такому итогу привело как раз использование иероглифов. Более того, отсутствие связи между иероглифом и его звучанием усилило моносиллабический характер китайского языка. В самом деле, двусложные слова могут быть выражены на письме односложными, потому что структура иероглифа сама по себе уже достаточно четко выражает значение слова. Таким образом, нужно сказать «лаоху» (старый тигр), чтобы на слух отличить его от десятка других «ху», но на письме одного «ху» будет вполне достаточно. В древнекитайском языке односложных слов было значительно больше, чем в современном, так как древний язык воспринимался более визуально, в письменной форме, а не на слух.

Благодаря моносиллабизму сложился предельно лаконичный стиль, который вряд ли приложим к современному языку, ибо в этом случае сразу возникает риск непонимания. Однако именно этот лаконизм придает своеобразную красоту и силу выражения древнему литературному языку. Так, в Китае появилась стандартная семисложная стихотворная строка, для изложения ее смысла по-английски потребуются две строки белого стиха. Это невозможно представить в английском или любом другом языке, в котором отсутствует столь глубокая пропасть между устной речью и классической литературой. Как в поэзии, так и в прозе подобная экономия выразительных средств создала особый стиль, в рамках которого каждое слово или слог бережно взвешены и точно передают тончайшие звуковые и смысловые нюансы. Подобно поэтам, крайним эстетам, китайцы, пишущие прозу, так же внимательны и осторожны в обращении с каждым словом. Подлинное владение этим отточенным стилем сводится, таким образом, к безошибочному умению правильно выбирать слова. Так возникла литературная традиция тщательного отбора слов, которая позднее переросла в социальную традицию и, наконец, превратилась в привычку.

Трудности овладения литературным мастерством еще более ограничивают число грамотных людей в Китае, и здесь не нужны дополнительные разъяснения. Ограничение же числа грамотных изменило структуру китайского общества и весь облик китайской культуры. Можно задуматься над тем, были бы китайцы столь послушны начальству и учтивы с ним, если бы иероглифика была заменена алфавитным письмом? Я часто думаю вот о чем. Если бы китайцы в своем языке сохранили некоторые согласные в начале или конце слога, то они не только потрясли основы авторитета самого Конфуция, но, вполне возможно, давным-давно разрушили бы и созданную конфуцианством политическую структуру. Тем самым они получили бы массу свободного времени для более широкого распространения знаний. Поскольку впереди у них были тысячелетия досуга, китайцы добились бы успехов и в других областях, изобретая вещи, подобные книгопечатанию и пороху. А это повлияло бы на историю всей цивилизации на нашей планете.

Научные достижения

Пока мы не перешли к неклассической литературе, или литературе воображения, созданной писателями, которые преодолели барьеры классических традиций и писали в свое удовольствие, ради самого творчества, — иными словами, пока мы не перешли к роману и драме, которые и составляют литературу в западном ее понимании, возможно, разумно было бы рассмотреть содержание классической литературы, особенности китайской научной мысли, а также проблемы воспитания массы грамотных людей, которые живут за счет народа, занимаются проповедью морали и ничего конкретного не создают. Так о чем же пишут, в конце концов, эти ученые-книжники, что таится в глубинах их души?

Китай — страна эрудитов, где они составляют правящий класс. По крайней мере, в мирные дни преклонение перед наукой всегда усердно культивировалось. Такое отношение к науке даже достигло определенной степени суеверия: ни один клочок бумаги, на котором были написаны иероглифы, нельзя было просто выбросить или использовать не по прямому назначению. Их следовало собрать и сжечь в школах или храмах. Во времена смут дело обстояло несколько иначе. Солдаты частенько врывались в дома литераторов и использовали древние фолианты для растопки печей, а то и просто чтобы высморкаться. Иногда они просто сжигали дом. Однако живучесть литературной традиции в Китае такова, что чем больше солдаты сжигали книг, тем шире становились масштабы их коллекционирования.

Во времена династии Суй, примерно в 600 г., в императорском дворце хранилось 370 тыс. томов. Во времена династии Тан императорское собрание книг насчитывало 208 тыс. томов. В 1005 г., во времена династии Сун, была составлена первая энциклопедия, состоявшая из 1 тыс. томов. Затем свое место в императорской библиотеке занял словарь «Юнлэ дадянь», созданный под началом императора Юн-лэ (1403—1424) и состоявший из 22 877 свитков избранных редких древних сочинений, составивших 11 995 томов. Во времена маньчжурской династии Цин самым знаменательным политическим мероприятием императора Цянь-луна (1736—1795) стала тщательная ревизия всех существующих книг под предлогом их сохранения, на самом же деле — для выявления произведений, в которых хоть в малейшей степени проявлялось отрицательное отношение к маньчжурскому правлению. Цянь-лун собрал 36 275 томов, которые составили издание в семи частях под общим названием «Сы ку цюань шу». Он также преуспел в полном или частичном уничтожении 2 тыс. книг, при этом более чем в 20 случаях автора либо отправляли в отставку, либо сажали в тюрьму, либо забивали до смерти плетьми. Иногда в храмах разбивали таблички с именами предков такого автора, иногда продавали в рабство его самого и его родных и домочадцев — все это только из-за одного подозрительного слова! Согласно ортодоксальным конфуцианским стандартам, книги, собранные в «Юнлэ дадянь» и «Сы ку цюань шу», достойны хранения. Книг, получивших благоприятные отзывы цензоров, было несколько больше, они кратко упомянуты в каталогах, но в «Сы ку цюань шу» не вошли. В число книг, подлежащих хранению, конечно, не входили такие проникнутые истинно творческим духом произведения, как «Речные заводи» и «Сон в красном тереме». Однако в состав словаря вошло большое количество «бицзи», или «записок», в которых речь шла о всякой всячине: от исторических изысканий до описаний чайных листьев и знаменитых источников, а также рассказов о лисах-оборотнях, духах воды и целомудренных вдовах. Все это доставляло радость ученым-книжникам.