100 грамм смерти (СИ) - Слуницкая Мария. Страница 22

— Кара, ты ляжешь со мной?.. — просит маленький Крэм.

Голос его как будто стал тоньше, словно подтаявшая на солнце сосулька. Мне не видно в темноте его взгляда, но я уверена, что в них — ни искорки от былого озорства.

— Конечно, Дружок! — соглашаюсь я, лишь бы маленький сорванец совсем не исчез. Говорят, что дети быстрее приходят в себя и легче отвлекаются. Может и так. Только взрослый со временем свыкается с болью и страхом, потому ему и требуется больше времени, а дети просто загоняют свою боль глубоко-глубоко — туда, где она будет прятаться до поры до времени. Но такие вулканы не спят вечно. Однажды он проснётся и вся боль, что пряталась внутри, вырвется наружу, подобно смертоносной лаве.

Мы укладываемся на одну койку, я укрываю Крэма и обнимаю его, крепко прижимая к себе. Едва голова мальчика касается импровизированной подушки, состряпанной из старых тряпок, как он тут же засыпает.

А вот мне, несмотря на усталость, заснуть никак не удаётся. В дырявые окна залетает ветер и, завывая, что-то бормочет. Голова полна мрачных мыслей.

Уговариваю себя, что всё хорошо — мы живы и у нас есть крыша над головой, пусть и прохудившаяся до дыр.

Только перед глазами застывшие глаза Ви-Ви.

А ещё я никак не могу перестать думать об Анисе с Тьером.

Что стало с ними?

И что будет дальше с нами?

***

О том, что наступило утро, я понимаю благодаря моему маленькому будильнику. Крэм трясёт меня за плечо, словно тряпичную куклу — ещё пару минут тряски, и я точно останусь без руки.

— Эй, да ты чего, Дружок? — спрашиваю спросонья, ничего не соображая.

Но стоит мне открыть глаза, как я сразу же всё вспоминаю. Дома больше нет. Нет и острова и многих наших друзей — тоже нет. Их убили или забрали.

Вскакиваю с кровати — точнее с больничной каталки и осматриваюсь. При свете дня наше новое пристанище должно бы выглядеть лучше, но всё с точностью наоборот, я вижу сплошь одни изъяны: замызганный пыльный пол, серые стены — будто потрескавшееся печенье, повсюду валяется мусор и пустые коробки с выцветшими этикетками. Назвать это место Домом язык никак не поворачивается.

— Мне здесь не нравится… — слова Крэма эхом разлетаются по комнате. Голос его до сих пор звучит тонко и так пронзительно, что я тороплюсь его обнять. Мол, не думай о плохом, я здесь, с тобой. Признаться, я нуждаюсь в этих объятиях не меньше Крэма.

— Всё будет хорошо! — твержу я, как заклинание, гладя его по голове. — Мы справимся… обязательно справимся!

Интересно, насколько остро дети чувствуют фальшь? Потому что сама я себе совершенно не верю.

***

Завтракали мы сушёными овощами и фруктами. Дин показал, где можно достать воды — слава эйдосу, хотя бы её у нас вдоволь — на заднем дворе есть колодец, скрытый от посторонних глаз гнилыми досками.

Мы с Крэмом решаем исследовать наш новый приют. Здесь всего два этажа. Многие соседние здания имеют пять этажей, но мы почему-то остановились в самом маленьком и невзрачном на вид. Загадка…

Мы бродим по комнатам, но нигде нет ничего интересного — всюду под толстым слоем пыли только гнилая мебель, склянки из-под лекарств, кое-где встречаются капельницы с разбитыми сосудами и почти сгнившими трубками. Чьи вены они когда-то питали?

Дин перехватывает меня на втором этаже.

— Я знаю, что всё это… — он кивает на стены, с которых осыпается штукатурка, — не тянет на приличное убежище, но отец так и задумывал… Представь, что здесь царили бы чистота и порядок. Любой залётный прохиндей, какой-нибудь дикий, окажись здесь, сразу бы всё понял и принялся бы рыскать в поисках добычи. А так… Полная разруха и бедлам. Мы с отцом всегда тщательно заметали за собой следы. Зато запасы в целости и никаких неожиданных жильцов. Но мы приведём это место в порядок. Вычистим и вдохнём в него жизнь…

Дин смущённо улыбается и моё сердце помимо воли сжимается от жалости. Ему пришлось взвалить на свои плечи заботу о стольких людях, и он старается. Видит эйдос, старается изо всех сил.

— Ничего. Все привыкнут… — я пытаюсь его ободрить, но слова выходят какие-то пустые, будто те самые сосуды с пробитым днищем.

— Спасибо, Кара, для меня это очень много значит.

И снова моя душа тает, словно снег, на который попали солнечные лучи. Но как скоро солнце скроется за тучами отчуждения и неприязни?

Из дневника Эйрика Халле. Стычки

Оказывается, мир за пределами города не так уж и прост. Здесь нет Регентства с их указами и законами, зато имеются дикие люди и отсутствуют всякие понятия о правилах и нормах. Каждый сам за себя. Мы со своими принципами совершенно не вписываемся в парадигму Покинутых земель.

Больше всего меня пугают дикари с крысиными мордами. Для них нет ничего святого, нет никаких понятий о том, что хорошо, а что плохо. Они берутся из ниоткуда, нападают ночью, отбирают еду и насилуют наших женщин. Сегодня я едва не потерял свою Эм…

Мы спрятали наших жён в подвале, за железной дверью. Но даже это не помогло. Эти существа имеют невероятный нюх… Когда я спустился вниз, один уже пытался вскрыть замок. Меня обуяла такая животная ненависть, что я стиснул покрепче железную трубу, которую сжимал в руке, и ринулся в атаку. Ничего больше не помню. Только Пика — моего ближайшего товарища, оттаскивающего меня от окровавленного тела… Мы вынесли труп до того, как освободили женщин, а вот трубу из рук я так и не выпустил…

Пик потом несколько дней ко мне не подходил. Решил, что я тронулся умом.

Руна, которая до нашего побега работала в Исследовательском Центре, призналась, что видела в лаборатории результаты давних опытов — скрещивания человеческих генов и грызунов. Мол, когда-то давным-давно проводились подобные эксперименты. В целях изучения, конечно.

Мы молчали.

Глава 16. Око за око

Фолк заколачивает очередное окно досками, и оно теперь походит на подбитый глаз — такое же убогое и жалкое. Бах. Новый гвоздь с треском вошёл в высохшую древесину.

Я в ржавом ведре выношу мусор — его Тина и Марна вымели старыми куцыми щётками, которые нашлись на первом этаже.

Бублик, Арви и Дин чинят гнилое крыльцо. Биргер и Сван отправились за водой. Все при деле. Крэм и Сири проводят влажную уборку, пытаясь избавить наше убежище от пыли.

— Как только укрепим здание и залатаем дыры, решим, как отомстить Регентству… — рассуждает Дин, подавая новую доску Бублику.

— Дин, а может быть, пока не стоит? — робко возражаю я. — Мы устали и очень напуганы…

— Я согласен с Карой… — подаёт голос Фолк. — Мы должны сначала встать на ноги!

Я вижу, как лицо Дина в одно мгновение меняется. Вот проступают две складки между бровями — такие же, как у Магнуса — словно прочерченные карандашом. Но больше всего меня пугают его глаза — они сначала темнеют, а затем в них пробуждается животная ненависть.

— Что ты сказал?! — Дин делает шаг в сторону Фолка.

— Ты только и думаешь, что о войне! — Фолк примеряет новый гвоздь.

— А ты какого лося здесь командуешь, а? — слова Дина сочатся ядом. Он вдруг бросается к Фолку и тот от неожиданности даже гвоздь роняет. — Ты… Думаешь, я не знаю, что ты сделал?!

Дин хватает его за грудки и встряхивает. А меня пробирает озноб. Как я могла забыть, о тайне, что открылась нам в берлоге Шпанса? Камеры. Магнус. Ссора. Камень в руке Фолка… В суматохе битвы со смертью совершенно вылетело из головы.

— Дин, подожди… — пытаюсь его оттащить, но в него будто демон вселился.

Он уже выталкивает Фолка на середину круга, который образовали немногочисленные зрители. Все молча наблюдают за разыгравшейся драмой, переглядываются, не понимая в чём дело. Ещё бы. Ведь Илвы нет и единственные, кто понимает, о чём идёт речь — это я и Дин.

Ну и Фолк. Он не защищается и ничего не отрицает, что ещё хуже.

— Думаешь, я не знаю, что это ты убил моего отца?!

Бубба громко ойкает, а Тина что-то шепчет на ухо Марне — та нежно баюкает маленького Нела, но теперь в изумлении замирает. Все взгляды устремлены на Фолка и в них — неверие, которое быстро сменяется неприязнью, а затем — растущим отвращением.