Если буду нужен, я здесь (СИ) - Резник Юлия. Страница 46

Как он мог? Как он мог?! Как он мог…

Убить нас.

В себя меня приводит шум наверху. Я вскакиваю и бегом устремляюсь к двери. Потому что не хочу, чтобы кто-то видел меня в таком состоянии. На улице страшно холодно, а на мне легкая парка. Обычно за тем, чтобы я одевалась по погоде, следил Звягинцев, но сегодня ему не до этого.

Задираю лицо к одинокому фонарю и смеюсь, захлебываясь слезами. Наверное, проще всего вообще раздеться – так быстрее замерзнешь. Я где-то читала, что смерть от переохлаждения абсолютно безболезненная. Ты просто навсегда засыпаешь. Как было бы здорово! Вот просто так уснуть и не проснуться.

Растираю взявшееся ледяной коркой лицо. И куда-то иду. Центр города… Богатые дома. Охраняемые дворы. Вот этот почему-то кажется знакомым. Ах да… Если я ничего не путаю, тут живет Дубина. Заледеневшие пальцы проходятся по стальному боку почти в ноль разрядившегося айфона. Пятый час. Он наверняка спит. Пожав плечами, жму на дозвон. В конце концов, если это нам суждено, Антон возьмет трубку. А если нет – перезванивать я не стану.

– Алло? Лала?

– Да. Неожиданно, правда?

– Еще бы. У тебя что-то случилось?

– Можно и так сказать. Я тут возле твоего дома. Ты не мог бы меня впустить? Холодно.

– Господи, конечно. Набери тридцать пять и решетку. А охрану я предупрежу.

ГЛАВА 29

ГЛАВА 29

Я тебе зачем? И что это рядом с тобой за чел?

Зачем? Останемся родинкой на плече.

Под чем всю жизнь друг от друга куда-то мчим, молчим.

И раз уж решилась – давай, мочи…

«Не полетаем» – NЮ

Лала

Тайком. Просто забрать вещи на первое время. Зарядное. Свой Макбук, без которого мне на учебе никак. А я ведь хочу вернуться к учебе. С чего-то же надо начинать возвращаться, правда? Да и просто захватить вещи на смену.

Захожу в квартиру. Оказывается, я успела ее полюбить. Раньше мне не очень нравился этот стиль. Я искренне верила в то, что предпочитаю классику, и даже мечтала обустроить наш будущий с Назаром дом по примеру родительского, но не срослось. Не будет никакого дома. Да и нас… Нас с ним тоже уже не будет.

Кажется, я начала понимать, что такое фантомные боли. Отрезала его от себя, отсекла, а все равно будто живу с гангреной. Разлагаюсь и умираю. Наверное, времени, которое лечит, должно пройти чуточку больше. Если моя болезнь вообще поддается лечению.

– Лала!

Всем телом вздрагиваю. Ну же, трусиха! Давай! Рано или поздно вам бы все равно пришлось встретиться. Так чем один день хуже другого?

– Ты что делаешь, лялька? Я весь город на ноги поставил, я… Ты что? Ты почему со мной так?

Звягинцев быстро пересекает комнату, но на подходе ко мне резко останавливается, впялив взгляд в лежащую у моих ног сумку.

– Как видишь, я в порядке, не переживай, папочка, – кривлю губы, – сейчас заберу кое-какие вещи и освобожу тебя от своего присутствия.

Глаза Назара недобро темнеют. Он снова смотрит то на сумку, то на меня. Едва дым из ушей не валит.

­­­– Так. А. Теперь. Русским. Языком. Что случилось?

Странно. Допустим, я на него смотреть не могу! Не могу. Это выше моих сил. Во мне кислотой пузырится ревность. И на повторе – кадры вчерашней страшной ночи. Худшей ночи в моей жизни.

­– Я от тебя ухожу. – Хватаю полупустую сумку, но Назар с силой выдергивает ремень из моих рук, и вместо того, чтобы спастись бегством, я едва не падаю, по инерции пролетев вперед. Дезориентированная происходящим, вскидываю ресницы.

– Хера с два ты куда пойдешь! Я сутки тебя с собаками ищу! – орет он так, что стекла в панорамных окнах дрожат, и уши закладывает. Я вообще в первый раз слышу, чтобы кто-то так громко кричал. В семье у нас не ругаются.

– А зачем? – искренне недоумеваю.

– В каком это, блядь, смысле?! Ты сказала, что поедешь домой, я приезжаю – тебя нет. На звонки ты не отвечаешь. Это что вообще было?!

– Я тоже тебе звонила.

На короткий миг Назар как будто теряется.

– Хм… Черт, детка, прости. Я уснул. Вообще не понимаю, как это произошло. Не знал бы, что пойло у меня акцизное, подумал бы, что подсунули какую-то паль.

– А я видела, Назар.

– Что видела?

Он снова как будто хочет подойти ближе. Я выбрасываю перед собой руку, давая понять, что это совершенно лишнее.

– Тебя с любовницей. В твоем кабинете, – мой голос все-таки срывается. Ну вот, а я же несколько часов репетировала, как это ему скажу! Обещала себе, что он ни за что не узнает, какую боль я испытываю. А на деле… Аллах! Это что, слезы?! Не хочу. Слезы все искажают. Вон, как вытягивается его лицо. Будто я какую-то несусветную чушь сказала.

– Лялька… Ты че? Ты че такое говоришь, а? Да перебрал я, вот и вырубило. Ни хрена не помню.

– Что ж. Значит, ты в гораздо более выигрышном положении, – прохожусь ногтями по предплечьям. Мне так плохо, мне так невыносимо плохо, что я бы сердце из груди вырвала. Лишь бы оно не болело. Только бы не болело. Но сердце вырвать я не могу и потому вспарываю кожу на руках. Когда я успела так в нем потеряться?

– Понятней не стало, Лал! Ты можешь перестать говорить загадками?

И впрямь растерян. Ведет пятерней ото лба к макушке – жест, выдающий крайнюю степень замешательства. Только сейчас понимаю, что, оказывается, успела изучить каждый его жест. Какая насмешка! К чему теперь мне эта азбука тела?

Делаю глубокий вдох, чтобы голос звучал как можно тверже. Не помогает.

– Ты не можешь вспомнить, а я не могу забыть.

– Что не можешь?

– Тебя с ней. Отойди, пожалуйста. Мне нужно собраться.

– Ты какой-то бред несешь.

И пофиг, что я не хочу! Подходит, руками сграбастывает и к груди своей прижимает. Меня затапливает теплом и до дрожи знакомым ароматом его тела. И, может, впервые за эти сутки с хвостиком я делаю глубокий вдох. Легкие печет. Горло саднит… Наверное, я все-таки простыла, когда бродила по улицам. Вцепляюсь пальцами в воротник его толстовки. Трясет меня – ужас. Мысли путаются. И если честно, я уже вообще не понимаю, почему сопротивляюсь. Что мне стоит ему поверить? Если правда – такая отрава лютая…

– В отличие от некоторых, я была трезва, Назар. И видела тебя с ней своими глазами.

– Это не может быть правдой!

– Может. Ты же ничего не помнишь, – пожимаю плечами и начинаю отдирать от себя его пальцы. По одному. А он опять и опять меня хватает. Оттесняет к стене. Все еще растерянный. И решительный очень. Может, это был всего один раз? Ошибка? Так ведь бывает? Но даже если в это поверить, какого черта?! Что это меняет?!

– Ты мне изменил! – визжу как ненормальная, кидаясь на него с кулаками. – Я своими глазами видела! А ты из меня решил дуру сделать?! Я не дура! Я не дура! Понял?! Вы голые на диване лежали!

Это не истерика даже. Это что-то сродни агонии. Я как в шредере. В лоскуты… В лоскуты!

– Я разберусь, что это было! Клянусь. Я разберусь. Не мог я ни с кем. Клянусь тебе, что не мог. Я ж тобой живу, лялька. Ты как будто не знаешь? – сбивчиво шепчет Назар, спеленывая меня руками, как рукавами смирительной рубашки. – Я клянусь тебе, что не мог…

– А я могла! – визжу в ответ. – Я могла, понял?! Спроси меня, с кем я провела эту ночь?! Ну, давай же! Спроси…

В какой-то момент этого безумия Звягинцев все же меня отпускает. И теперь каждое свое слово я сопровождаю толчком в его грудь. Надеюсь, ему больно! Очень больно. Надеюсь, он захлебнется этой болью и сдохнет. Как захлебывалась и сдыхала я каждую секунду этих проклятых суток.

– Нет… – медленно ведет головой. – Нет, лялька. – Снова меня касается. Дрожащими пальцами ведет от уха вниз, вжав спиной в стену. – Скажи, что ты врешь. Лялька… Пожалуйста. Ты же врешь?

Из моих глаз непрерывным потоком льют слезы. Я такая тряпка! Такая тряпка… Дались мне эти вещи! Нужно было убедиться, что я не растекусь лужей, заглянув в его глаза. Больные. С красными воспаленными веками. Переполненные надеждой, каким-то ужасом и слезами, мамочки!