Цикл романов "Новый Михаил". Компиляцияю Книги 1-7 (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 107
Казалось, бывший император застыл как изваяние. Ни один мускул не двигался на его лице, ни одна жилка не пульсировала, и нельзя было с уверенностью сказать, дышит ли он. Шли минуты тягостного ожидания, и вот наконец великий князь Николай Александрович заговорил.
– Господа. Все, что вы рассказали, действительно страшно. Действительно, всю свою жизнь я положил на то, чтобы сохранить тот уклад, который был унаследован нами от пращуров наших. Действительно, будучи императором, я не допустил бы даже мыслей о подобном. Однако, господа, будучи императором, я всегда помнил о том, что самодержец Всероссийский есть посланник и помазанник Божий, и через него Господь наш правит этой землей. Если Господу Богу было угодно сделать так, что я передал престол брату своему и брат мой сейчас готовится сделать что-то, так значит, на все воля Всевышнего, и именно Ему угодно сие. Кто я такой, что перечить воле Его?
– Черт! – вырвалось у Рейли.
Николай смерил его хмурым взглядом и со значением сказал:
– Вот именно. Не искушай меня! Изыди!
В этот момент в прихожей что-то грохнуло, что-то тяжелое упало на пол, зазвенело разбиваемое стекло, и в комнату ввалились люди в штатском.
– Что это значит? – взвизгнул Кирилл Владимирович.
– А это значит, милостивый государь, что вы все арестованы!
Тяжело ступая по битому стеклу, в комнату вошел генерал Глобачев. Он оглядел присутствующих и, увидев Николая, поклонился.
– Ваше императорское высочество, рад видеть вас в добром здравии! А то столица полнится слухами о вашей гибели во время пожара в Царском Селе. Надеюсь, Алексей Николаевич также прекрасно себя чувствует?
Николай с достоинством и явным облегчением кивнул.
– Благодарю вас, генерал. С нами все в порядке.
Тут голос вновь подал Кирилл Владимирович.
– Генерал, я требую объяснений!
Глобачев очень удивился.
– Вы? От меня? Объяснений? На каком основании, собственно?
– На основании того, что я ваш император! – Кирилл Владимирович буквально кричал.
При этих словах Рейли досадливо поморщился. Но великий князь не унимался:
– По праву престолонаследования я законный император Всероссийский! И если вы, генерал, немедля не дадите мне объяснений, то лучшее, что вас ждет, это каторга!
Глобачев пораженно молчал.
Петроград. Зимний дворец.
6 марта (19 марта) 1917 года. День
Сознание начало возвращаться словно от толчка. Впрочем, через пару мгновений я понял, что не словно, буквально, поскольку мою бренную тушку куда-то несли и при этом порой немилосердно трясли, словно носильщики мои куда-то очень спешили, не очень-то разбирая дорогу.
С усилием приоткрыл один глаз. Потолок Романовской галереи. Значит, я в Зимнем. А куда меня несут? И почему несут, собственно? И не разобрать толком, такое ощущение, что в глаза ведро песка насыпали…
– Очнулся… Очнулся!
Вокруг засуетились, меня куда-то положили, что-то мокрое коснулось моего лица. Ага, мне начали промывать глаза. Выходит, насчет песка это была не совсем иллюзия. Наконец глаза кое-как открылись.
Надо мной склонилась медсестра, или как их тут… сестра милосердия, в общем. Рядом стоит Кутепов. Видок у него весьма помятый и замусоренный, но ничего, вроде целый, только щека поцарапана. Впрочем, я, вероятно, выгляжу еще краше, судя по тому, как мне пытаются наложить повязку на голову, а какой-то бинт в тазике, которым меня отмывали, имеет явные следы крови. И судя по тому, как мне холодно, кровопотеря была приличная.
– Как вы себя чувствуете, ваше императорское величество? – обеспокоенно спрашивает Кутепов.
– Не дождетесь! – буркнул я, пытаясь встать.
Генерал еврейского анекдота явно не знал, а потому как-то побледнел и начал что-то верноподданническое бормотать, но я отмахнулся.
– Оставьте, генерал. Это была шутка.
Наконец мне удалось сесть, невзирая на протесты медсестры, или как их тут… Блин, что-то, видно, неслабо прилетело в голову, как бы сотрясения мозга не было. Хотя чему там сотрясаться, были бы мозги, разве полез бы, как дурак, геройничать? Не царское это дело, ох не царское! Вот прилетело бы мне не по касательной, а прямо в тыковку, и изволил бы отъехать ваш покорный слуга ногами вперед из этого дворца. А следом за мной вынесли бы на погост истории и все, что я уже напланировал натворить в этом лучшем из миров.
– Доложите обстановку!
Кутепов вытянулся и четко доложил:
– Взрыв в бильярдной, ваше императорское величество! Причины устанавливаются. Очевидно, бомба. В районе бильярдной обрушились перекрытия между этажами, имеются разрушения фасада, повреждены помещения библиотеки и Ротонды. Имеются погибшие и раненые. Их число устанавливается. Самый опасный на данный момент ущерб от взрыва – обрушение практически всего остекления в этом крыле дворца. Имеются многочисленные случаи ранений лежачих больных осколками рухнувшего оконного стекла. Информации о количестве таких раненых у меня пока нет.
Я оглянулся на окно. Так вот почему меня так морозит! Стекол в окнах не было, и весь пол у окна был усыпан битыми осколками. А на улице мороз, между прочим!
Ко мне стремительно подошел господин Рутковский, являвшийся главным врачом дворцового госпиталя. Не давая ему возможности начать растекаться мыслью по древу относительно моего августейшего самочувствия, спрашиваю, едва он подошел:
– Доктор, давайте без политеса, какова ситуация в госпитале?
Тот запнулся на полуслове, но быстро сориентировался и заговорил четко и без воды:
– Ваше императорское величество, ситуация сложная. Количество раненых от обрушения остекления залов достигло полусотни. Не менее трех сотен раненых оказались фактически на морозе и нуждаются в срочной перевозке в другие помещения дворца, а лучше в другие госпитали ввиду отсутствия в Зимнем требуемого количества помещений, подходящих для этих целей. Мы стараемся накрывать раненых чем только возможно, однако без перевода в теплые залы решить проблему невозможно.
Тут вошел Суворин и спешно доложился:
– Ваше императорское величество! По городу поползли слухи о том, что вы, государь, погибли при взрыве. Эту же сплетню обсуждают и газетчики, которые были во дворце в момент взрыва. Многие видели, как вас несли окровавленного, и поговаривают, что вы были или уже мертвы, или умирали. Необходимо срочно созвать репортеров, чтобы они увидели вас в добром здравии. Иначе смута вновь охватит город!
Честно сказать, у меня было ощущение, что мои уши горят со стыда. Какой же я героический осел! Когда же я научусь думать в государственных масштабах? Какого черта я, вместо того чтобы спешно покинуть угрожаемый участок, что сделал бы любой глава государства, полез геройствовать? Впрочем, к моему личному идиотизму тут явно прибивалась еще и глупая бравада прадеда, в теле которого я пребываю. Ведь сколько раз император прямо запрещал этот героический идиотизм, но прадед все равно, раз за разом лично вел в атаку сначала Дикую дивизию, а потом и кавалерийский корпус. Лично и прямо на неприятельские пулеметы! А ведь второй человек в очереди к трону не имеет права на подобное! В общем, этот идиотизм у меня наследственный и семейный. И нужно прекращать страдать этой героической фигней. В конце концов, на моих плечах государство.
Я встал, опираясь на руку Кутепова. Кто-то успел принести мою доху, и из чудом уцелевшего зеркала на меня глянул вполне себе героический император, бодренький, хоть и с перебинтованным лбом и со следами взрыва на одежде. Но это как раз и добавит героизма. Тьфу ты, с героизмом этим!
– Пригласите газетчиков в Николаевский зал.
– Но, государь, – запротестовал Рутковский, – там все вверх дном и идет эвакуация раненых!
– Вот именно! – киваю я, и мы устремляемся на выход.
На ходу Кутепов сказал вполголоса:
– Государь, в Концертный зал не стоит ходить. Там могут быть неразорвавшиеся боеприпасы или бомбы. Да и вообще…